Творчество Георгия Скоморохова знакомо каждому белорусу, но его имя почти никому неизвестно

«Советский российский художник» — сообщит интернет о Георгии Яковлевиче Скоморохове. И год рождения — 1935–й. Другой информации во всезнающей сети о нем нет. Притом что творчество Скоморохова знакомо каждому белорусу без исключения. А вчера в Минске открылась его первая выставка.

Здесь он прожил большую часть своей жизни, почти никуда не выезжая. Разве только к родным, в Ставрополь или Киев. И еще в Москву — чаще всего за наградами, всесоюзными и международными. Десятки призов, дипломов и почти 500 книг с картинками — наследство, оставленное Георгием Скомороховым, осязаемо, увесисто, многоцветно. Он участвовал в создании белорусского букваря, в 1975 году названного лучшей книгой мира на международной книжной выставке в Лейпциге. Оформлял советские учебники — для начальной школы вообще чуть ли не все, которые выпускали белорусские издательства. Иллюстрировал прозу Аркадия Гайдара и Фенимора Купера, классиков национальной литературы и романы наших первых авторов–фантастов, криминальные повести 1990–х и бесчисленные журналы, расходившиеся громадными тиражами по всей территории Советского Союза... Но всего этого оказалось слишком мало, чтобы о художнике, ушедшем из жизни 5 лет назад, вспомнили где–то еще, кроме библиотеки, в окрестностях которой он любил гулять.

Впрочем, библиотечная галерея VILNIUS по минской улице Калиновского — место известное. Выставками молодых и перспективных, зрелых и нестандартных, а прежде всего — своим хорошим вкусом, который демонстрирует вот уже 20 лет, открывая имена художников новых, немодных и забытых. Гравюры, акварели и карандашные рисунки Георгия Скоморохова будут демонстрироваться здесь целый месяц. Достаточно ли, чтобы вспомнить? Соединить, наконец, его имя с теми линиями и красками, которые порой и сейчас тиражируют, даже не упоминая их истинного автора.

Волейбол

То, что попало на выставку, — лишь небольшая часть работ Георгия Скоморохова, хранящихся у вдовы. И капля в море того, что он успел сделать — Светлана Радько рассказывает, как хотела восстановить все, что создал ее щедрый муж, ксерокопировать страницы библиотечных книг, но после решила, что это ни к чему. Коллекция картинок в ее памяти гораздо богаче:

— Запоем ведь работал. По 10, 15 часов подряд. Я приносила еду, а он командовал: «Покорми меня!» И я кормила — буквально с ложки, пока рисовал.

В союз художников Георгий Скоморохов так и не вступил. Кроме семьи, хранить его память некому. Разговор о корочках коллеги заводили с ним постоянно, но каждый раз он отмахивался так же, как и в первый. Еще когда был студентом, и Арлен Кашкуревич, его учитель в Белорусском театрально–художественном институте предложил подумать о вступлении в союз, искренне не понял, зачем ему это. Так и ответил: мол, пока вы там распределяете заказы, у меня работа горит. Издательства стояли к нему в очереди, а создание иллюстраций для иной книги занимало не меньше года.

Свой первый заказ Скоморохов получил еще второкурсником. Таланта и навыков хватало — в Саратовском художественном училище, где он учился до армии, преподавали педагоги, эвакуировавшиеся в годы войны из бывшей академии художеств в Ленинграде. Было у кого перенять и точность рисунка, и профессиональный фанатизм, разгружая между занятиями баржи на Волге в голодные послевоенные годы. Возможно, все могло бы сложиться иначе, но Георгий Скоморохов оказался... перспективным спортсменом. За три года службы со сборной Белорусского военного округа по волейболу объехал почти всю республику и решил остаться. Так и поступил в минский институт.

Билет

Много лет спустя, уже очень известным художником, он отправился на встречу выпускников Саратовского художественного училища. Туда — самолетом, а назад — зайцем на электричках и в поездах, где удалось договориться с проводником. Обратный билет купить было не на что. В этом был он весь — вне рамок и предрассудков, непосредственный, великодушный... За всю свою жизнь Георгий Яковлевич так и не обзавелся убедительными знаками материального успеха, несмотря на солидные гонорары, которые ему платили советские издательства. Предпочитал тратить деньги на друзей, подкармливал окрестных бродяг, соседскую ребятню, бездумные родители которой не слишком заботились о своих многочисленных отпрысках. Ситуация, когда в семье не оставалось денег, была не такой уж редкой. Но Светлана Александровна улыбается, вспоминая прежние годы:

«Как вы надоели мне, дармоеды!» — говорила я иногда в сердцах, набивая сумку батонами в магазине. Под его опекой были все местные утки, голуби, воробьи, кружили вокруг Жоры целыми стаями, стоило ему лишь выйти из дому. А знаете, как у нас заводились кошки? Я принесла только первую, Барсиху. Следующий котенок сам выбрал нашу квартиру — сняли его с куста сирени, который рос прямо под балконом. Потом к Жоре под ноги выполз из подвала еще один, крошечный, слепой, совсем беспомощный и больной. Выходили и этого».

Без долгих раздумий Георгий Скоморохов мог предложить ключи от своей квартиры человеку, которого видел первый раз в жизни, пригласить пожить у себя коллегу, по каким–либо причинам оказавшегося без крыши над головой. Да и не только коллегу.

Много лет он собирал коллекцию изданий с лучшими иллюстрациями. А в 1990–е уложил ее всю вместе с собственными книгами в несколько картофельных мешков и подарил Бегомльской школе–интернату. Жена не возражала.

— Вообще, это долгая история, — возвращается уже не в такое далекое прошлое Светлана Радько. — В то время я заведовала кафедрой философии в политехническом институте, а напротив была редакция институтской газеты, редактор которой, Игорь Костевич, возглавлял Союз скаутов. Благодаря ему я и познакомилась с директорами двух школ–интернатов из Витебска, которые однажды ошиблись дверью и зашли к нам на кафедру. Я вдруг попала в другой мир — тогда все жили очень трудно, но услышать о том, что в детском доме три месяца не купают детей из–за отсутствия мыла, была не готова. Бросила клич среди студентов, Жора набрал новых заказов — надо было помогать, и срочно. В конце концов, один из моих учеников, занявшихся предпринимательством, купил тонну мыла и стирального порошка, и мы повезли все это в Витебск. А там — детский конкурс. И худой мальчишка на сцене. Без носков... Так и появились у нас новые подопечные, уже из Бегомля.

Карандаш

Светлана Александровна еще долго рассказывает об этих детях, которые стали частыми гостями в их доме. Хохочет, вспоминая о кошках, постоянно влезавших в работы ее мужа. Показывает его изящные акварели и сетует, что при переиздании книг с иллюстрациями Георгия Скоморохова его фамилия все чаще «теряется». Но сообщает об этом спокойно, как о давно привычном:

Иллюстрация из учебника «Природоведение» для 3-го класса

Иллюстрация к сборнику фантастики Владимира Шитика

 — Пусть это будет на их совести. Издатели стали позволять себе такое еще при его жизни, но Жора был не из тех людей...

Из каких именно, она недоговаривает. Но это и так понятно — Георгий Скоморохов был не просто книжным художником, весь его мир оставался таким же книжным. Пожалуй, он даже не надеялся, а и сомнений не допускал, что рано или поздно справедливость восторжествует сама по себе — в книгах ведь всегда так и происходит.

Последние пять лет жизни болезнь не позволяла ему работать. Он окончательно ушел в свою вселенную: «и это было счастьем», говорит Светлана Радько о своих самых тяжелых годах рядом с мужем–художником, пальцы которого больше не могли удержать карандаш. Разум милосердно защитил его от осознания этого жестокого факта. До своих последних дней Георгий Скоморохов продолжал рисовать, пусть даже только в своем воображении.

Впрочем, граница между вымышленным и реальным всегда была для него достаточно условной. Он никогда не жалел, что не стал живописцем, не добился громкой славы... Жалела ли об этом его жена? Светлана Александровна снова улыбается:

— Откройте любую книгу с рисунками Скоморохова — там везде я.

cultura@sb.by