Карась — рыба неприхотливая. Клюет, почитай, без передыха. Лишь бы льда на воде не было. Но особенно мощно — на закате лета. Августовский клев самый уловистый. А для меня еще самый памятный и дорогой.
Ночь с субботы на воскресенье. Мне 16. Пару часов как вернулся с деревенских танцев. Сплю крепко и самозабвенно. Чувствую: с меня стаскивают одеяло. С трудом разлепляю глаза. Сережка Гомолко. Сосед. Ему 8. Он тростиночно–тонок, васильково–голубоглаз. И бредит рыбалкой. Проклинаю вчерашний день, когда пообещал взять его на карасиный клев. И чтобы хоть как–то отсрочить неумолимый подъем, бормочу: «Червей накопал?» — «Накопал». — «Удочки проверил?» — «Проверил». — «Колеса подкачал?» — «Подкачал». Ничего не поделаешь, надо вставать.
Во дворе возле калитки — велосипед ЗиС. Ему столько же лет, сколько и мне. Отец выписал это чудо техники по почте, из Москвы, прямо с завода. Велосипед массивный, с огромным рыжим седлом из натуральной кожи и никелированными колесными ободами. К раме шпагатом привязаны удочки с удилищами из ореховых прутьев. Они делают велосипед похожим на некое доисторическое чудище с длинным гибким хвостом.
Полкилометра мы едем по вымощенной камнем деревенской улице. Велосипед ведет себя на «брукаванке», как мустанг из фильма про ковбоев, что вчера вечером крутил в клубе «кинщик» Федя Шитик. Худенький Сережка мячиком подпрыгивает на раме. Морщится, но молчит. Настоящий рыболов не станет давать слабину из–за каких–то мелочей. Наконец деревня заканчивается, съезжаем на гладко утоптанную тропку. Уже не ночь, но еще не утро. Вверху — серый полумрак, выщербленный кое–где тусклым мерцанием звезд. Внизу — густой, причудливо шевелящийся молочный туман.
По обоим берегам нашей речки Рыбчанки разбросаны «завани» — окаймленные лозняком и ольшаником старицы. Мы спешим к самой дальней. Только там водятся «сивые» караси — большие и белесые, словно облитые густой сметаной. Главное — выбрать наиболее удобное место. Здесь это продолговатый мысок, врезанный в заболоченный берег узким треугольником. Теперь все внимание — на легкие поплавки из гусиных перьев, замершие возле круглых сочно–зеленых листьев кувшинок.
Из–за близкого леса поднимается солнце. Оно огромно, как рыба–кит из сказки про Конька–Горбунка. И румяно, как щеки нашей красавицы почтальонки Шуры Мандрик. Появляется школьный учитель истории Алексей Нестерович Шеменков. Он дороден. И у него не сгибается нога — следствие фронтового ранения. Но тоже приехал на велосипеде. Всегда на нем ездит. Как молодой, здоровый. Ловко и быстро. Подкатывает жгуче–брюнетистый, загорелый до угольной синевы печник Мефодя. А вот и рыболовный патриарх — худощавый старик по прозвищу Японец. Они, конечно, не в восторге, что пацаны заняли самое лучшее место. Но свои эмоции никак не выражают. Ведь на рыбалке, как в бане, все равны.
У Сережки клюет. Поплавок мелко вздрагивает, ложится на воду и медленно движется к кувшинковому листу. Подсечка. «Пятак» — золотистый карасишка чуть больше пятикопеечной монетки. От восторга Сережка светится, будто внутри его кто–то зажег большую электрическую лампочку. Пошло–поехало. Карась резв и неудержим. «Пятаки» и «середняки» (рыбины с ладошку и чуть поболе. — Авт.) клюют, не переставая.
...Поплавок удочки Алексея Нестеровича ложится набок, мечется из стороны в сторону и резко уходит вглубь. «Сивы!» — гулко выдыхает Мефодя. Ослепительно белый красавец граммов 400 с гаком плюхается в траву. Алексей Нестерович невозмутим. Будто ничего особенного не произошло. Неторопливо снимает карася с крючка и снова закидывает удочку.
Солнце превращается в нестерпимо яркий горячий слиток. Караси перестают клевать. На крючок цепляются крохотные, чуть больше ногтя, почти прозрачные рыбешки. Их мы презрительно называем «пескодавки» и «сикильдоны». Первым сворачивает удочки Алексей Нестерович.
Мы с Сережкой купаемся в еще холодной до иголочной колкости речке. Перекусываем. Хлеб. Соленое сало. Хрусткие, пахнущие ни с чем не сравнимой августовской свежестью огурцы.
По деревне Сережка едет на багажнике. В его голубых глазах плещется огромная, словно бездонное августовское небо, радость. Два больших лозовых кукана с нанизанными на них еще трепещущими серебристыми и золотистыми карасями, как балансировочные противовесы. На зависть босоногим ровесникам. Будет наваристая уха, знатная жаренка — ох, и хорош карась в сметане! Но разве это главное?..
...Каким несказанно прекрасным и очаровывающе–волнительным может быть обыкновенный карасиный клев...
