И чтобы поститься по-настоящему, следует понять мысли и намерения этих Божиих людей. Для них Великий пост был одним из духовных упражнений, в котором сочетались и молитва, и поучение, и размышление, и, конечно, телесный подвиг. Мы хорошо ощущаем последний, а порой к нему все и сводим: ограничиваем себя в пище, делаем поклоны, выстаиваем длинные постовые службы. А как же быть со всем остальным, пожалуй, более значительным наследством духовных упражнений, которые, собственно, и создают правильную атмосферу великопостного упражнения?
Древние подвижники оставили нам тексты, запечатлевшие характер этих духовных упражнений. Вы наверняка слышали на первой неделе поста чтение Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского “Душе моя, восстани, что спиши”. Весь текст — разговор с душой. Не с Богом (а именно так мы и определяем молитву — как разговор с Богом), а со своей душой. Весь текст канона — сохраненное в записи монашеское размышление над страницами Священного Писания. Это и есть одно из иноческих духовных упражнений, имеющее характер очистительной подготовки к Пасхе. Святитель Игнатий Брянчанинов называл его “зрением греха своего”. Но вот вопрос: а зачем перед Пасхой, именно перед Пасхой, надо очищаться?
И здесь снова ответ можно найти только у монахов, которые это все и придумали. Обратите внимание, как меняется характер духовных упражнений с течением поста. Мы начинаем разговором с душой и покаянными молитвами. Мы заняты собой. Просим прощения у Бога, пытаемся побороть нашу суетливость, страстность, “бурю помышлений сумнительных”. Для этого, кстати, и ограничения в пище. Для древних монахов, замышлявших Великий пост как духовное упражнение, пост телесный, смирение себя в еде воспринимались как средство, но никогда — как цель. Молитва и пост всегда только средство, но не цель великопостного упражнения. Эти средства помогают нам обуздать себя, приучают к кротости, снисходительности, терпению. А если наоборот, если постом я начинаю злиться, бросаться на людей — значит, эти средства я употребляю неправильно, что-то идет не так, возможно, я даже перепутал средства и цели. Пост мой ненастоящий, ошибочный, неподлинный. А какой настоящий?
Вот как описывает признаки подлинного поста монашеская Триодь: “Истинный пост есть злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, оглаголания, лжи и клятвопреступления. Сих оскудение пост истинный есть и благоприятный” (стихира на вечерни понедельника первой седмицы Великого поста). Заметьте — ни слова о пище. Потому что пищевые ограничения должны лишь способствовать оскудению в нас зла, а потому эти ограничения не абсолютны, то есть я сам, наблюдая за собой от поста к посту, должен вывести формулу полезного именно для меня поста телесного.
Для чего это нужно? Оскудение зла и суеты во мне не есть итог поста, но всего лишь подготовительная ступень, потому что все эти аскетические усилия подготавливают нас к более сложному духовному упражнению — бескорыстному созерцанию Страстей Христовых и Воскресения. Без очистительной подготовки, без периода “зрения греха своего” к этому духовному деланию подойти невозможно.
В текстах Триоди мы снова находим свидетельства этого созерцания. Чем ближе к Страстной седмице, тем ощутимее меняется характер великопостных молитв. Если в начале поста мы беседовали со своей душой и слезно просили у Господа прощения за свои проступки, то на Страстной седмице практически отсутствуют покаянные молитвы. Они уступают место бескорыстному созерцанию Страстей. Молитва становится бескорыстной и незаинтересованной. В этом созерцании мы полностью забываем себя — наши грехи и наши добродетели. Нас нет. Есть только Он — Бог Воплощенный, совершающий Свое служение “с воплем великим”. В этом и заключен смысл великопостного подвига: очистив себя “зрением греха своего”, подготовиться к созерцанию Таинства Креста и Воскресения, Пасхи Крестной и Пасхи Воскресения.
Архимандрит Савва Мажуко
