При словосочетании «поэтический театр» кто–то хватается за кошелек и бежит в кассу за билетом, а у кого–то от тоски сводит скулы. «Ну какие еще стихи, побойтесь седин — тут бы до программы «Максимум» доползти». Живо ли это напыщенное, расфуфыренное искусство сегодня? Не в виде единичного прочтения известного хрестоматийного стиха вроде «Душа обязана трудиться» или «Как здорово, что все мы здесь...» где–то на фуршете, с бокалом в руке, а конкретной двухчасовой программы с антрактом. Так, чтобы как раньше, по старинке: зал замирает, на сцене актер вдохновенно читает строки из Бродского или Цветаевой, аплодисменты не смолкают. Однако моя знакомая, держащая напудренный нос по ветру, заверила: «Мода на поэзию возвращается, не профукай новый тренд».
...Как возвращается? Чтобы исследовать предмет детально, незаметно сливаюсь с бодрой толпой зрителей и в один из вечеров иду на творческий вечер народного артиста СССР Александра Филиппенко, заглянувшего в Минск с программой, название которой звучало несколько старомодно: «Как я стал злодеем». О том, что Александр Георгиевич может держать зал, знают все, кто хоть раз побывал на его выступлениях или моноспектаклях, например, на «Мертвых душах» по Гоголю. Эту поэму он, как опытный физик, разложил на молекулы и виртуозно изобразил в лицах. Сцена — такой же быстропротекающий процесс: зрителя надо «брать за горло» сразу, иначе он начинает мечтать о буфете.
И в тот вечер актер налетел на зрителей, как коршун, сразу же поднял на свою высоту и уволок в мир призрачный, литературный. Зал принимал актера с симпатией и после каждого отрывка не скупился на аплодисменты. А актер пощипывал публику едким Зощенко, щекотал печальным Довлатовым, соблазнял мистичным Булгаковым. Долго и увлеченно читал сцену встречи Азазелло и Маргариты в Александровском саду. Потом вместе с актером зрители смотрели отрывок из сериала «Мастер и Маргарита» Владимира Бортко, после — отрывок из «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», где Филиппенко сыграл саму Смерть. Слову литературному, видимо, все–таки туго без какой–либо зрелищной поддержки — будь то музыкальной или визуальной. А потом был антракт, и любители поэзии потянулись к барной стойке за коньячком, опасаясь, успеют ли хлопнуть и закусить, уложившись в 15 минут. Благо насмотревшиеся на разную публику бармены обслуживали быстро, без лирики.
В марте литературно–сценическую эстафету у Филиппенко примет Валентин Гафт, и можно предположить, что программа снова будет аншлаговой. В отличие от своего коллеги Валентин Иосифович, скорее всего, будет читать произведения собственного сочинения. Вы видели его на последней церемонии вручения наград «Золотой орел»? Есть что сказать человеку, накопилось.
Многие актеры признаются, что для них поэтический театр — убежище, где они пережидают производственные бури, верный кусок хлеба. И если артист узнаваемый — внимание публики и касса ему обеспечены. Почему наши известные актеры в большинстве своем не выступают в жанре поэтического театра, а тех, кто выступает, можно перечесть по пальцам? Скажете, зал не соберут? Это смотря какой зал. Конечно, пафосный, с колоннами у входа — вряд ли, а небольшой и уютный — вполне. Но нет, не выступают. Репетиции, знаете ли, съемки, поезда с гусями, какая к черту поэзия. А стихи, кстати, неплохо тренируют не только воображение и интеллект, но и память. Может, потому у наших актеров просто катастрофа с запоминанием фамилий и названиями проектов. Спросишь, бывает, у одного: «Где сейчас снимаешься?» «Ну, у черненького такого режиссера, с усиками, очень известный...» И весь разговор. Заучили три листка сериального бреда — и в кадр. «А хочется чего–то другого, — как говорил один из героев комедии «Человек с бульвара Капуцинов» — большого и светлого». «Большого и светлого? — радостно переспрашивает Гафт. — Так я ж затем и приезжаю!»
И еще один штришок: на встрече с Александром Филиппенко не заметил ни одного нашего актера. Учиться им, видимо, у Александра Георгиевича нечему. Всё знают.
