Наверное, увидев в заголовке очередной «спорный вопрос», вы подумали об актуальной проблеме изучения иностранных языков? Но ведь еще одной, не менее злободневной для жителей нашей страны, является другая тема — тоже из сферы лингвистики. Отмечавшийся во вторник и в Беларуси Международный день родного языка стал для наших спорщиков толчком к дискуссии о роли «матчынай мовы». Почему язык Богдановича и Короткевича все реже звучит в наших городах и весях? Что стоит за данными последней переписи населения: только 26 процентов этнических белорусов говорят на своем языке...
Один из полемистов полагает, что идет естественный языковой процесс. Другой сокрушается о судьбе «мовы» и размышляет о путях ее возрождения. Итак, на повестке дня вопрос, на который вряд ли под силу ответить одному и даже двум спорщикам. Что ж, предлагаем вам, уважаемые читатели, поразмышлять вместе, так сказать, «толокой»...
Не остаться без зубров
Помню время, в конце 80–х — начале 90–х годов, когда на волне возрожденческой эйфории в теле– и радиостудиях привечали любого, кто был готов петь или декламировать на белорусском языке. В телевизоре появилось огромное количество невнятных групп и отдельных исполнителей, не попадающих в ноты, зато бойко говорящих на «мове». Отказать им в эфире было нельзя: поднимавшие голову националисты мигом объяснили бы это притеснениями «по языковому принципу». Тогда «мова» служила тараном для бездарей.
Помню, как она была даже неким средством давления. То есть выдавливания. Абитуриент журфака БГУ в 1992 году робко попросил разрешения писать вступительное сочинение на русском языке. Мол, он уже работает в русскоязычной газете, ему так удобнее излагать мысли. На что получил злорадный ответ от одного из экзаменаторов, что писать на русском он может в Москве, а в Минске придется сдавать экзамен все–таки на белорусском, тем более что русскоязычные газеты скоро позакрывают. На журфак молодой человек так и не поступил, сделав три грамматические ошибки в сочинении.
Потом, позже, белорусский язык стал средством политической идентификации. Некоторые политические деятели почему–то присвоили один из государственных языков себе и считают своим в доску любого, кто говорит (не важно о чем) на «мове».
Как видишь, за последние четверть века белорусский язык играл много ролей, кроме своей основной: служил инструментом для разного рода приспособленцев, но никогда не был массовым средством общения. Я не слышал, чтобы на нем разговаривали между собой прохожие, болтали на улице студенты, трепались дворники, беседовали врачи. Не думаю, что у тебя хватит совести это опровергнуть. Поэтому давай будем реалистами: «мова», конечно, приятна слуху, слова округлые, фонетика мягкая... Но при этом она не выполняет своего предназначения, не работает. Как мобильник без sim–карты — вроде и кнопки есть, и экран светится, а позвонить нельзя. Положить на полку да любоваться его дизайном — легко, но вот разговаривать — извините.
Уверяю тебя, если бы хоть половина страны говорила и размышляла на белорусском, у нас бы не было никакого «языкового барьера». И вывески бы висели с буквой «i», и делопроизводство велось бы с ней, и клавиатуры бы выпускались с белорусским алфавитом. Но этот язык, к сожалению, не востребован.
Хотя о чем, собственно, сожалеть? Сожалеют ли США, что вынуждены говорить на английском? Заламывают ли руки бразильцы, которые общаются на португальском? Страдают ли аргентинцы от отсутствия аргентинского языка? Они прекрасно обходятся испанским. Как и мы — русским. Те, кто делает из этого драму, заботятся отнюдь не о «мове». Я уже говорил, что проблема белорусского языка для них — лишь средство достижения политических, творческих, а то и сугубо материальных целей.
Я не слышал, чтобы благополучная Австрия пребывала в унынии от того, что ее официальный язык — немецкий. У нас ситуация получше будет: белорусский получил статус государственного языка. Правда, это не придало ему популярности. Ничтожно малая часть населения Беларуси общается на литературном белорусском языке, чуть больше изъясняются на чудовищной лингвистической смеси — «трасянке». Точно так же на гэльском — исконном языке Шотландии — говорят сейчас всего 100 тысяч человек из 5 миллионов шотландцев. И даже самые отмороженные тамошние националисты не мечтают о замещении английского языка гэльским. Потому что прекрасно понимают: его время прошло — умами и сердцами завладело новое, более удобное, более современное средство общения. С этим ничего не поделаешь, надо всего лишь перестать комплексовать и держаться за отживший свое язык. Первыми в Шотландии это поняли ее писатели. Великие шотландцы Вальтер Скотт, Роберт Стивенсон, Артур Конан Дойл творили на английском, что вовсе не умаляет их заслуг перед шотландским народом и мировой литературой.
К слову, наш Адам Мицкевич писал на польском. Что теперь, изгоним из пантеона? Нет, продолжим гордиться. Не меньше, чем Янкой Купалой. Если мы культурные и современные люди.
Белорусский язык прекрасен, как и прочее наше наследие. Как, например, слуцкие пояса, изумительные шитьем и орнаментом. Но ими сегодня не подпояшешься. Не рассчитана современная одежда на широкие ленты из серебряных и золотых нитей. Поэтому место этого богатого элемента шляхетских костюмов — на музейных витринах. Думаю, столь же бережного хранения заслуживает и белорусский язык. Он такой же символ Беларуси, как и тщательно охраняемый зубр. Но навязывать, насильно внедрять «мову» в повседневное общение — то же самое, что принуждать крестьян держать зубров вместо коров. Это вызовет лишь отторжение, в результате мы останемся и без молока, и без зубров. Или, говоря о языке, на белорусский не перейдем, а русский забудем.
Только не подумай, будто я считаю, что «мову» не следует преподавать в школах. Следует. Но в рамках уроков истории. Чтобы помнили. Кто мы.
Люди на болоте предрассудков
Разговор — болезненный. Контрпродуктивно делиться на «свядомых» и «несвядомых», но, прямо скажем, есть из–за чего стыдливо отводить глаза... Ну как объяснишь иностранцу — французу, немцу, грузину — наши парадоксы? По данным переписи населения 2009 года, белорусский язык назвали родным 5 миллионов 58 тысяч человек — более половины жителей страны разных национальностей! Однако среди самих этнических белорусов (когда надо ответить на вопросы переписи) «матчыну мову» считают родной чуть более 60 процентов. При этом 70 процентов «чистокровных» белорусов в обиходе используют, как правило, русскую речь. На языке титульной национальности ежедневно говорят лишь 23 процента всего населения. Совсем же странная ситуация в столице: минчан, которые общаются по–белорусски, крайне мало — 6 процентов.
А вот еще необъяснимые для гостя из зарубежья цифры: на белорусском языке в Беларуси учатся только 18 процентов всех школьников. В колледжах, ПТУ и т.д. вообще мизер — 1 процент. В вузах ситуация на грани конфуза: постигают науку исключительно на языке Купалы... чуть более 4.000 студентов. Это 0,9 процента от всех будущих дипломированных специалистов!
Ты изложил свое видение причин такого, мягко говоря, скромного положения одного из двух государственных языков страны. Тебе, возможно, виднее как почти коренному минчанину. А я вот сам не местный. И как «понаехавшему сюда» из краев, где джигиты и русскому должное отдают, и без родной гортанной речи себя не мыслят, мне до сих пор «тутэйшых» не понять! С 1982 года я честно пытался выучить язык новой родины. Но вокруг говорили, пусть иногда с «гэканьем», с «тудое–сюдое», но на русском. И я перестал напрягаться, забросил «слоўнiкi», перегорел. Чего только я не слышал от самих белорусов о «мове»: дескать, деревенская она, провинциальная. А еще — «бээнэфовская». Однако лично для меня сейчас ключевое определение — «дзяржаўная». А потому государство (а государство — это мы!) не должно отдавать свой язык на откуп разным политиканам. Ну почему так называемые оппозиционерствующие чуть ли не монополизировали право на «мову»? И другой ракурс проблемы: отчего же официальные структуры, а также занимающие государственные позиции общественные организации не спешат перехватить инициативу? Вот, скажем, в БРСМ много продвинутых юношей и девушек. Им и белорусско–русские словари в руки! Одними из первых должны показывать пример и чиновники. Тем более есть положительный опыт — Министерства культуры. Еще в 1992–м большинство его сотрудников отдавали приоритет «великому и могучему». Но занятия на специально созданных курсах принесли плоды. Традиция «размаўляць» до сих пор сохраняется — послушай хотя бы министра Павла Латушко. Чем не пример для остальных властей предержащих?
Пока мой вопрос повисает в воздухе, но мне кажется, что я знаю, какие шаги нужно предпринимать, чтобы на белорусском языке в Беларуси (звучит как само собой разумеющееся, правда?) заговорили даже самые ленивые да особенно одержимые провинциальными комплексами. Я думал об этих «кроках», еще когда несколько лет назад ехал в электричке по Закарпатью. Вагоны, устремляющиеся в горные тоннели, были набиты украиноязычной молодежью, а на стеклах налеплены стикеры со слоганом: «Она модна — твоя мова!» Решение проблемы белорусского языка, подумалось тогда, в эффективной кампании, рассчитанной на молодежную аудиторию. Не нужно при ее реализации бояться прослыть конъюнктурщиком, но не стоит и рубить топором примитивной пропаганды. Нужно улавливать интересы юного поколения. Учителя на уроках «белмовы» и «лiтчыта» должны быть более креативными и изобретательными, чем, скажем, коллеги–математики, физкультурники. Армейские командиры должны понять, что воспитание солдата–патриота немыслимо без словесных «практыкаванняў», хотя такой посыл разбивает многие военные стереотипы, заложенные еще в Советской Армии. Кинематографисты, если тоже считают себя патриотами, обязаны не о кризисе национального кино под соленый огурчик горевать, а в поте лица снимать действительно актуальные ленты с диалогами по–белорусски. Прокатчики и иже с ними вполне могли бы вкладывать в уста Брюса Уиллиса, Аль Пачино родной дубляж: «Нiчога асабiстага — толькi бiзнес!» В Беларуси должно быть больше белорусскоязычной рекламы, римейков киноклассики. Подадим в формате 3D «Людей на болоте»? Почти пустующую на отечественном рынке масс–медиа нишу журналов о футболе, хоккее, единоборствах, молодежных субкультурах можно было бы заполнить именно за счет глянцевых, броских, интересных «выданняў». Почти в каждой стране, даже в восточных государствах, есть местный выпуск «Плейбоя». Неужто и мы свою версию не сдюжим? Думаю, для возрождения интереса к «спадчыне» все средства хороши — даже, так сказать, на грани фола.
Понимаешь, языку белорусов нужен своеобразный ребрэндинг. Не с мифическими шляхтичами он должен ассоциироваться, но и с новшествами во всех сферах. И дело не только в моде.
