Специалисты отмечают: число людей с патологическим накопительством в мире увеличивается. Одни заваливают дом хламом, другие «охотятся» в мусорных контейнерах и тащат добычу домой, третьи кладут деньги на банковские счета, но ходят при этом в дырявых ботинках и пьют чай из трижды заваренных пакетиков.
Да, окружающим они досаждают, и порой немало. Вот, например, больной силлогоманией – крайней степенью патологического собирательства — житель Минска атаковал окружающих запахом нечистот. Наводнил свою квартиру отходами с помоек. Этот шлейф вытравливал из подъезда свежий воздух и самих соседей.
Однажды зашла к соседке. Одинокая женщина. Квартира вместо ковров устлана стеклотарой. Она не сдает бутылки, а складирует их. Трясется над своим стеклянным скарбом, как иные чахнут над золотыми слитками.
Так зачем же эти люди городят стены из ветоши? До недавнего времени патологическое накопительство объясняли психическими расстройствами, связанными с тяжелым детством, потерями, травмами или операциями, боязнью нищеты. Лишь недавно американские ученые установили: болезнь сопровождается аномальным развитием лобной доли правого полушария головного мозга, которое контролирует рациональность поступков. Но что является причиной, а что — следствием, медики, увы, до конца так и не определили.
Известно, что в Германии около 2,5 миллиона плюшкиных, а в США — свыше 8 миллионов. У нас их отдельно не подсчитывают. Они живут среди обычных людей, но соседство с ними шокирует.
И вовсе не обязательно плюшкин из числа униженных и оскорбленных. Этим синдромом страдают люди, которые, отпусти они себя, могли бы ни в чем не отказывать себе и другим, но страсть к накопительству не дает разгуляться сердцу и кошельку.
Знаю одного человека, которого замучили вопросом: кому достанутся твои накопления, если час последний нечаянно нагрянет? Игорь не переживает. Живет сегодняшним днем, а в дне сегодняшнем у него экономия ради экономии. В свои 40 заработал себе на столько же лет вперед. И заработанным не желает делиться ни с кем, даже с самим собой. Одежду и обувь занашивает до дыр, а дыры латает. В рационе — максимально калорийный однотипный набор продуктов. Если можно дойти – идет пешком. В ущерб сну, но только не кошельку. Машина, квартира – это блажь. Сбережения он хранит на счете и уверяет, что ежемесячно получает с этой суммы прибыль, в два раза превышающую его расходы на аренду жилья. Цель – получать, вкладывать, опять получать, вкладывать и ничего не тратить. Интересуюсь, а как же уют, предметы быта, интерьера? «А зачем, — удивляет мой собеседник, так же искренне удивляясь моему вопросу. – Я кайфую, когда экономлю». Сходить на свидание для него все равно что бросить в камин стопку денег. Семья – обременительная статья расходов. На все остальное жалко. Путешествует Игорь по телевизору: «Зачем покупать путевку, когда все можно увидеть в передаче или журнале?» Он держится за свое богатство с такой же жадностью, как иные за жизнь. Благотворительность с его застегнутой на все пуговицы душой рядом не стояла. Так и живет этот человек в футляре.
А футляр скряги захлопывается постепенно и незаметно: трепетное отношение к отжившим вещам, нежелание расстаться с бесполезным хламом, безразличие к внешнему виду, замыкание в себе. И только ли неуклюжие лобные доли тому виной? В одной притче сказано: «Когда птица вьет гнездо, она занимает одну ветку. Когда олень утоляет жажду, он не пьет больше того, что может вместить его желудок. Мы занимаемся накопительством оттого, что наши сердца пусты». Сердце, исполненное любви, захлебнется, если не будет отдавать. Деньги, которые застаиваются на счете, – мертвая вода. Она лишь высушивает дух. Современного Диогена могут вытащить из бочки только движение от себя, жертвенность и самоотдача. Любовь к нему, от недостатка которой он страдает, и его любовь к другим.
drug-olya@yandex.ru
