К вопросу о казни

В уже далеком 1881 году после убийства народовольцами императора Александра II профессор Владимир Соловьев, выступая перед студентами, сделал странное для того времени заявление. Он говорил студиозам, что если новый царь хочет остаться в истории царем–христианином, гуманистом, если он хочет, чтобы череда террористических убийств была прекращена, то он должен помиловать убийц своего отца.

По этому поводу возникла полемика среди лиц, принадлежащих к высшему слою страны, где доминировали две мысли: сын известного историка С.М.Соловьева, выдающийся философ В.Соловьев просто сошел с ума. И вторая: царя заклинали, чтобы смертная казнь стала реальностью. Народовольцев надо убить. Причем призывали к этому виднейшие профессора, журналисты и так далее. Все это сильно напоминало еще один исторический прецедент, более раннего периода, когда уничтожали декабристов, посмевших выйти на Сенатскую площадь. Так, Николай Карамзин, добрый, совестливый человек, выдающийся писатель и историк, писал царю: убейте их, потому что лучше пусть пострадают немногие, нежели вся страна.

Вспомнились эти параллели в связи с периодически возникающими критическими замечаниями среди западных политиков, правозащитников по поводу смертных приговоров убийцам, насильникам в нашей стране.

Вот первый простой вопрос: почему люди в XXI веке легально, по приговору суда убивают себе подобных? Понятно, что речь идет не только о Беларуси, но и о демократических колоссах вроде США и великих азиатских держав, например Китае. Такой же простой ответ: речь идет о социокультурном контексте, в пределах которого сохранение смертной казни является сегодня там единственно возможным решением. Аналогия: почему в США в свободном доступе огнестрельное оружие, несмотря на многочисленные трагедии и жертвы? Ведь речь не только о деньгах, доходах, оружейных лоббистах и прочем, но и об укоренившейся привычке иметь в ночном столике пистолет, а рядом, на стене — винтовку, какой–нибудь винчестер. Почему в Беларуси отношение к сохранению смертной казни для преступников скорее позитивное, нежели отрицательное? Что, гуманизма не хватает, толерантность на убийц не распространяется? Да все предельно ясно: большинство людей полагают, что дар жизни не распространяется на тех, кто многократно лишил этой жизни ни в чем не повинных людей. Вот недавняя история про «черных риелторов» из одного областного центра: перейдена некая грань, какая–то черта, за которой понятие «гуманизм» наполняется совсем иным содержанием. А именно — желанием сохранить жизни обычным людям.

Говорят, для решения вопроса об отмене смертной казни необходима всего лишь «политическая воля». То есть кто–то захотел и мгновенно отменил действующие законы — и в части референдумов, и в части действующих нормативно–правовых актов. Вот захотели выдающиеся гуманисты современности, чтобы в стране Икс законодательство в этой части было приведено в соответствие с западными же стандартами, и призывают «решить проблему». Если американский «царь», дескать, захочет, тамошние бояре приговорят. Закономерный вопрос: что же не отменяют смертную казнь в тех же США, что ж оружие как продавалось, так и продается в большинстве штатов страны? Что, кому–то политической воли не хватает? Помнится, Б.Обама после ряда трагедий в университетских городках США возвысил голос против свободной продажи огнестрельного оружия, и что дальше? А ничего. Очевидно, что одной политической воли для решения вопроса такого характера недостаточно и пресловутый социокультурный контекст должен существенно измениться, прежде чем последуют любые кардинальные решения.

Есть здесь и еще одна важная деталь. Большинство из нас легко встают на место тех, кто подвергся насилию. Да, жалостливые мы, да, легко воспринимаем чужую боль. Нет у нас еще того отторжения между людьми, уже давно закрепленного в формуле «мой дом — моя крепость». Такие черты ментальности, как коллективизм, сострадание, — для нас не просто слова. Это, конечно, не значит, что это только мы такие, но у нас сострадание осмысливается на уровне национальной философии и психологии.

Эти вещи в ряде случаев сложно понять человеку со стороны, здесь надо прожить — и не одному поколению — именно в рамках нашей действительности, чтобы адекватно воспринять происходящее. А абстрактные рассуждения о «прогрессе», «человеколюбии», «жизни как высшей ценности» хороши в академических аудиториях, но не в практике конкретной жизни конкретной нации. Это не к тому, что смертная казнь сохранится у нас вечно. В чем–то ведь прав и Владимир Соловьев, призывавший не убивать цареубийц, в чем–то не прав Николай Карамзин, «алкавший крови». Но политическая воля тогда имеет смысл и значение, когда все ко времени, когда плоды созрели и их можно собирать в корзину. А иначе тебя просто не поймут, даже если политическая воля будет опираться на замечательные доминанты мировой цивилизации.