Почему Владимир Конкин ссорился с Высоцким, охотно играет военных, считает белорусов братьями и мечтает получить масштабную роль...
ТАК рано ушедший от нас талантливейший киноактер и режиссер Леонид Быков однажды признался автору этих строк, когда мы обсуждали его последнюю картину «Аты-баты, шли солдаты...»: «Многие наивно полагают, что Сват — герой, сыгранный мной, — главный персонаж, центральная фигура картины. И потому, дескать, я за нее взялся, пользуясь властью режиссера. На самом же деле лейтенант Суслин — стержень фильма, его сверхзадача. Ибо именно таких, как он, сражалось на фронте большинство. И во многом благодаря именно их крепости духа, их стойкости и мужеству была добыта Победа. Володя Конкин очень точно и глубоко осмысленно передал философию, сверхзадачу образа. Не будь этой безусловной удачи — фильм не получился бы».
К СЛОВУ
В конце прошлого года вышла книга Конкина «У жизни есть начало». Главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков сказал в послесловии: «Владимир Конкин — актер, обладающий редким даром возвышать сердца. Одно появление его лица на экране побуждает человека быть выше, чище, благороднее. Прежде режиссеры мучительно искали такие таланты, а найдя, были горды и счастливы. Теперь ищут совсем другие типажи. И, к сожалению, легко находят в изрядном количестве».
А мне греет душу маленькая сносочка в примечании, на которую вряд ли кто обратит внимание: «Рассказ «Портсигар» опубликован в журнале «Вестник противовоздушной обороны» № 3 1992 года». В то время я был главным редактором этого журнала и первым поддержал литературные устремления друга. И вот у него вышла большая, серьезная книга, ставшая явлением в отечественной культуре. С чем я Володю от души и поздравляю.
Нашей дружбе с Конкиным пошел четвертый десяток лет. Поэтому не удивляйтесь, что обращаюсь к нему на ты.
— Володя, я так полагаю, что если вести серьезный разговор о творчестве актера Конкина, то обойти молчанием его Павку Корчагина вряд ли возможно…
— А я уже подумал, что и ты начнешь, как нынешние молодые журналисты: «Здрасте! Скажите, как вы работали вместе с Высоцким над ролью Шарапова?» У меня более шести десятков киноролей, но спрашивают только о Шарапове. Да, Павка… Понимаешь, я прожил эту роль (заметьте: не сыграл — прожил) в таком возрасте и в такое время, что даже представить что-то иное, чем то, что получилось, невозможно было. Я был тогда предельно искренен, выложился по полной. Поверишь, я на время съемок — а работали мы больше года — как бы растворился в этой великой и фанатичной личности. Он меня внутренне взбудоражил, всего перестроил. Учти, я же тогда впервые в жизни познакомился с подлинным Островским, который для школьных учебников был «кастрирован» на треть. Плюс прочитал подлинные дневники, письма. Так вот, что бы мы сегодня ни говорили, ни писали, но это характер, каких во все времена — раз, два и обчелся. Разумеется, сыграть Павку посредственно или даже хорошо в то время — об этом нельзя было и думать. И дело тут не только в том, что нашу работу курировал идеологический отдел ЦК КПСС, не в возможной актерской неудаче, от которой никто, кстати, не застрахован. Для меня лично все дело было в тех тысячах, а может быть, и миллионах мальчишек и девчонок, которым предстояло смотреть фильм. Не поверив моему Павке, вдруг они не поверят ему вообще — вот что терзало мою душу. Мне предстояло как бы заново «перепахать» личность Павки Корчагина, снять с нее пелену «забронзовелости», сложившуюся по школьным учебникам, и сыграть его «живым», очень неординарным человеком. Наверное, лишь мой собственный юношеский максимализм помог мне тогда справиться со столь трудной задачей.
— Актерский твой стаж тоже давно перевалил за сорокалетний рубеж. Из «Литературки» процитирую: «Творческое объединение «Дети Мельпомены» Москвы представляет бенефис к 40-летию творческой деятельности народного артиста России, заслуженного артиста Украины, лауреата Государственных премий Владимира Конкина в эксцентрическом детективе «Муж, жена и сыщик» (редакция для сцены и воплощение В. А. Конкина)...
— Да, два года назад мне исполнилось 60 лет. Для мужчины — это очень серьезно и очень по-взрослому. Юбилей хотелось отметить трудом. Но бенефисный спектакль я посвятил памяти своей жены, которая из-за тяжелой болезни скончалась годом раньше. Не мне тебе говорить: всю нашу совместную жизнь Аллочка моя незабвенная несла тяжелейший семейный груз — меня, какой уж я есть, троих детей. Очень мужественно, самоотверженно несла. И даже незадолго до смерти она не о себе — обо мне думала. И просила, чтобы я не унывал, не казнил себя ни в чем, а с головой погрузился в работу. Это она хотела, чтобы я сыграл роль в спектакле по пьесе Питера Шеффера «Муж, жена и сыщик». Я эту пьесу полностью переписал по ее просьбе, о чем и сказано в программке. Тема спектакля абсолютно созвучна нашему времени. Я думаю, что именно о семье надо сейчас говорить со сцены.
— В театре и кино ты сыграл множество самых разнообразных ролей — от лирико-комедийных до трагических. Но, если так можно выразиться, особый раздел твоего творчества — люди служивые: солдаты, офицеры, милиционеры. Чем обусловлено твое постоянное обращение к военно-патриотической тематике?
— Причин тут несколько, как объективного, так и субъективного плана. К людям служивым любовь мне привита с детских лет. Отец, капитан в отставке, всю войну служил в учебном подразделении, готовил младших авиаспециалистов для фронта. Считал звания сержанта, старшины основополагающими в армии. На них, родимых, любил повторять, вся служба держится, или «зиждется», как говорил Михаил Фрунзе. Оно и в самом деле так. Папа всегда с такой любовью и восторженно-светлой грустью вспоминал о своей службе, что я ему откровенно завидовал. Жизнь свела меня еще с одним замечательным солдатом-фронтовиком. Это отец моей жены Аллы Лев Николаевич Выборнов. Юношей ушел на войну. Был командиром тридцатьчетверки. Воевал на многих фронтах. Дважды горел в танке. Домой вернулся без кисти левой руки. Уже много лет Льва Николаевича нет с нами, а память о нем живет в моем сердце. Вспомнилось об этом не случайно. Так или иначе, но в каждой моей роли военного человека, будь то лейтенант Суслин из «Аты-баты...», Оленин из фильма «Кавказская повесть», старший лейтенант Шарапов из телефильма «Место встречи изменить нельзя», лейтенант Ерошин из спектакля «Батальоны просят огня», — в каждой буквально есть ведь что-то и от отцовской влюбленности в армейскую жизнь, и от душевных рассказов необычайно скромного Льва Николаевича, и от моих многочисленных встреч, бесед с воинами, милиционерами, моряками, пограничниками.
— Теперь — о Шарапове. По-моему, в этой твоей работе нет ни грана патетики — голая жизненная правда, причем очень энергоемкая, как бы вневременная и потому актуальная, особенно сегодня. Или я что-то не так понимаю?
— Я бы целиком отнес эту характеристику на счет друга и партнера Володи Высоцкого. Мой же герой, если быть до конца объективным, не лишен некоторого романтического налета. Что, впрочем, вреда образу не принесло. Наоборот, только в таком ключе можно было «философски победить Жеглова». Если бы я играл по канве сугубо линейной житейской логики, то крепость позиции Жеглова, оплодотворенной талантом Высоцкого, осталась бы неприступной. Хотя должен признаться, опыт моего общения с Высоцким на съемочной площадке не самый безоблачный и благостный. Полагаю, Владимир Семенович видел свою, отличную от моей, трактовку образа Шарапова. Вполне возможно, поэтому отношения наши, действительно, ровными не назовешь. Честно скажу, ссору из-за подкинутого Кирпичу кошелька нам было играть легче легкого. Наше «не сошлись характерами» напрямую работало на мизансцену. Тут уж мы дали волю своим эмоциям. Мы с Володей могли орать друг на друга, доходя до белого каления: я отстаивал собственные представления о Шарапове, а он пытался навязать мне свои. Говорухину в этой ситуации часто приходилось выступать третейским судьей. Кстати, хоть мы с Высоцким порой и «гавкались», но «гавкались» публично и по делу, а вовсе не потому, что нам не нравились глаза друг друга…
Сейчас я обо всем этом вспоминаю спокойно, а тогда, в 1978 году, даже готов был в какой-то момент бросить все и уехать со съемок. И если остался, то в решающей степени благодаря стараниям великолепного актера и человека Виктора Павлова. Однажды, когда я уже начал собирать чемоданы, Витя отнесся ко мне как добрый доктор Айболит. Он проявил удивительную тактичность, природный юмор, находчивость и, главное, доброжелательность, чего мне тогда чрезвычайно не хватало. Я был там одинок, чего скрывать. Витюша взял меня под руку, прихватил сценарий, и мы вышли из гостиницы «Аркадия». Там рядом находилась Высшая партийная школа, а рядом с ней — гранитные бюсты Маркса и Ленина. Облокотившись на череп одного из основоположников коммунизма, Павлов начал читать сценарий. А с его мимикой, с его ужимками, интонациями, паузами, с его моментальными голосовыми переключениями это было безумно смешно! Не помню, когда я так гомерически хохотал. И вот таким образом, очень просто и незатейливо, он вытащил тот клин, который торчал в моем сердце. После этого мы пришли в гостиницу, чемодан был разобран, а в съемочной группе так и не узнали, что я готов был уехать. В итоге мы сделали фильм, который заслуженно считается народным. Он и в самом деле, пожалуй, один из лучших в своем жанре. Прошло столько лет, поколения сменились, а многие люди продолжают ценить нашу картину. И это при том, что на всех каналах — одни криминалы, но любят «Место встречи изменить нельзя».
— Володя, я сейчас беседую с тобой как бы от имени и по поручению читателей газеты «Белорусская нива». Что для тебя сейчас Беларусь, ее люди?
— Это мои братья, от которых никогда не откажусь, надеюсь, как и они от меня. Не могу даже вспомнить, сколько раз я бывал в этих сказочных краях. Ну что ты хочешь, если я на «Беларусьфильме» сыграл в шести фильмах. И каких фильмах! В четырехсерийном «Дубровском» у меня была роль Шабашкина. В двухсерийном «Мудромере» роль Заливако. В четырехсерийном «Лифт для промежуточного человека» я сыграл главную роль Дубровина. В двухсерийном телефильме «Нетерпение души» — главную роль Максимилианова. Наконец, в четырехсерийном телефильме «Отцы и дети» моей главной ролью был Кирсанов.
— Расскажи хотя бы в нескольких словах, как ты организуешь свою актерскую работу, чем в ней руководствуешься, что тебе помогает, что мешает?
— Чтобы ответить на твой вопрос, пришлось бы целый трактат написать. В искусстве все не так просто, как кажется. Впечатления актера, его жизненные наблюдения, все то, что называется накоплением материала, воплощается в ролях весьма и весьма опосредованно. Но закономерность при этом очень четкая: глупый, недалекий, приземленно, если не примитивно, мыслящий актер никогда ничего путного не сыграет. Отсюда простой, но очень важный вывод: нашему брату надо всю жизнь учиться, хотя бы потому, что из незаполненного сосуда нечему выливаться. Мои учителя — старшие братья по цеху. И здесь мне очень повезло, со многими известными артистами работал, снимался. А еще — книги. Как-то очень давно я играл в советско-болгарском пятисерийном телефильме «Путь к Софии» русского офицера Киреева. Пришлось усиленно штудировать специальную литературу. В итоге я стал таким докой, что ассистенты болгарского режиссера обращались ко мне за консультациями. А мешает мне все то же, что и остальным гражданам России, — нестабильность нашей жизни с ее экономическими, финансовыми и политическими несуразностями. Спасают врожденный оптимизм, вера в то, что переболеем, сдюжим.
— О чем мечтает актер и человек Владимир Конкин?
— Говорю же, о лучшей жизни для своего многострадального народа, для своих близких: сыновей Святослава и Ярослава, для дочери Софии, для внуков — Глеба, Дарьи, Варвары, Теодора Конкиных и Калисы Подгорной (Конкиной). Надеюсь и на то, что еще сыграю в кино или в театре масштабную, значимую роль, хотя бы такого уровня, как Шарапов.
— Ну, дай тебе Бог…
Михаил ЗАХАРЧУК — специально для «БН»
г. Москва
