Иждивенцы: социальный портрет в полный рост

Гримасы цивилизации: чем дальше уходит технический прогресс, чем сытнее и комфортнее живется человечеству...

Гримасы цивилизации: чем дальше уходит технический прогресс, чем сытнее и комфортнее живется человечеству, тем больше возникает охотников просто пристроиться к процессу и усесться на шею обществу, свесив ножки и напевая песенку вечного страдальца. Причем явление это — латентное, скрытое. Британские городские советы уже закупают детекторы лжи, чтобы выявлять лженетрудоспособных, которые вытягивают из государственной казны предположительно сотни миллионов фунтов в год. В Греции аппетиты «охотников за пособиями» превысили 2 млрд. евро, и в разгар экономического кризиса ради социальных выплат для незрячих «ослеп» чуть не целый остров Закинф. Фальшивые справки умудрились получить даже водители такси и охотники! К великому сожалению, мы не избежали этого новомодного, очень многогранного и крайне заразного зла, имя которому — социальное иждивенчество. Где оно процветает? Почему? И как ему поставить заслон? Ответы на эти и другие вопросы искали участники «круглого стола «СБ».


Проблемы социального иждивенчества в конференц-зале обсуждают: заместитель Премьер–министра Беларуси Анатолий ТОЗИК; директор ГУ «Дом–интернат для пенсионеров и инвалидов» г. Минска Вера ЛЕЙКОВСКАЯ; заведующая сектором социально–педагогической работы и охраны детства комитета по образованию Мингорисполкома Зинаида ВОРОБЬЕВА; начальник управления политики занятости Министерства труда и социальной защиты Николай КОХОНОВ; начальник отдела развития и координации социальной помощи и социального обслуживания управления государственной социальной поддержки населения Министерства труда и социальной защиты Татьяна ФЕДОРОВА; член Постоянной комиссии по здравоохранению, физической культуре, семейной и молодежной политике Палаты представителей Национального собрания Дмитрий ШЕВЦОВ и писатель, литературный критик Людмила РУБЛЕВСКАЯ.


«СБ»: Само понятие «иждивенчество» сейчас размыто. В первую очередь под ним принято понимать тех, «кто не работает, а ест». Сколько у нас таких? Если судить по данным последней переписи населения, то из примерно 5,8 миллиона белорусов трудоспособного возраста более 4 миллионов работают. При этом 764 тысячи человек указали, что живут «на иждивении отдельных лиц». Конечно, в эту категорию попадают и старшеклассники (трудоспособными ведь считаются с 16 лет), и занятые домашним трудом домохозяйки, а какова доля сознательных тунеядцев? Еще перепись показала, что экономически пассивен почти миллион человек. Что это значит? Министерство труда обещает, что новые цифры (а так называемый баланс трудовых ресурсов подсчитывается у нас каждый год) будут обнародованы в феврале. И тогда мы узнаем, какой у нас «резерв». В любом случае, говорят эксперты, статистика будет не шокирующая. В Беларуси довольно высокий уровень занятости по отношению к числу трудовых ресурсов — 80 процентов. Поэтому, видимо, дело не только и не столько в привычной трактовке понятия.


А.Тозик: У нас около 400 тысяч человек — тех, кто не работает или фактически работает, уходя от налогов и тем самым тоже паразитируя на социальной политике государства. Ведь за счет налогов оплачивается работа наших врачей и учителей, пенсии и больничные... А значит, на тех, кто трудится в реальном секторе экономики добросовестно, ложится двойная нагрузка. Здесь хочу сразу оговориться: у читателей «СБ» не должно возникнуть ощущение, что все вокруг — плохие. Я ни в коем случае не хочу обидеть то большинство людей, на которых сегодня стоит страна, которые создают ее своим трудом. Но социальное иждивенчество как явление у нас, к великому сожалению, есть. И я бы брал шире, а само это понятие — во всей его полноте. Вот скажите: если ту работу, которую могут сделать двое, делают четверо — это не иждивенчество? У нас 25 тысяч детей–сирот и 82 процента из них имеют родителей, так разве эти родители — не социальные паразиты? Или когда стариков досматривают в домах–интернатах при живых, нередко очень состоятельных детях — это нормально? Еще у нас около 4 тысяч так называемых бомжей. В прошлую морозную зиму мы их собирали, давали кров, одежду, кормили. А они в ответ всех только оскорбляли... Таких примеров — великое множество. Это надо признать, а не закрывать глаза. И самое главное, если мы не будем с этим бороться, то социальное иждивенчество будет только разрастаться. С другой стороны, искореняя его, мы получим огромный дополнительный ресурс для экономики, для создания более конкурентной продукции. Пришла пора очень серьезно корректировать социальную политику и помогать только действительно нуждающимся. Таких у нас, уверен, намного меньше, чем тех, кого мы сегодня поддерживаем.


«СБ»: Давайте тогда попытаемся рассмотреть главные грани этого явления. Скажем, что показывает работа по Декрету № 18 в Минске? Приходит ли к так называемым обязанным лицам осознание своей ответственности перед собственными детьми? В какой мере они возмещают средства, затраченные государством на их содержание?


З.Воробьева: Хочу заметить, что детей–сирот в Минске за 10 лет стало меньше почти вдвое. Значительно сократилось количество школ–интернатов и детских домов, число детей в домах ребенка уменьшилось в полтора раза. И Декрет № 18 здесь очень помог, мы его ждали. Однако добровольно и в полном объеме обязанные лица пока возмещают средства на 553 ребенка, всего же их — 2.221! Причем считаются в основном только затраты на питание и одежду (до 1,5 млн. рублей в месяц). В целом же за прошлый год, по нашим подсчетам, содержание одного сироты в интернатном учреждении обходилось государству в год от 40 до 44 миллионов рублей. Сумма огромная, а дети вне семьи... Вот почему в столице достаточно быстрыми темпами развиваются семейные формы устройства детей. Это и усыновление, и приемные семьи, и опекунские, и дома семейного типа. Сейчас у нас на воспитании в семьях находятся почти 2 тысячи детей сиротской категории.


А.Тозик: Там, конечно, затраты ниже?


З.Воробьева: Цифры сами за себя говорят. Расходы городского бюджета на содержание одного ребенка в опекунской семье — 6 млн. 591 тыс. рублей, в приемной семье — 17 млн. 855 тыс. рублей, в детском доме семейного типа — 13 млн. 163,8 тыс. рублей... Еще один положительный момент — количество детей, чьи родители лишены родительских прав, идет на убыль. На такую меру мы ведь идем лишь в крайних случаях. Хотя кого лишают родительских прав? В основном людей спившихся, наркоманов. И мы еще стараемся заставить их работать. И не просто работать, а работать хорошо, чтобы можно было возмещать средства государству. Это непростое взаимодействие многих служб: и работников образования, и ГУВД, и здравоохранения, и социальной защиты. Под любым предлогом обязанные лица стремятся не работать, поскольку не делали этого годами, десятилетиями. Знаете, я считаю, что их нужно ставить в такое положение, когда бы просто не было иного выхода, как трудиться! Или возьмем другой аспект. Многие мамы, чьи дети становятся социальными сиротами, — из числа матерей–одиночек. Но у ребенка же всегда есть отец! Поэтому мое предложение: пока мама не указала отца ребенка, не выплачивать ей никаких пособий и не гарантировать никаких льгот. Увы, есть немало случаев, когда женщина рожает от одного и того же мужчины и раз, и два, и три, живет с ним и при этом остается в своем статусе матери–одиночки.


Д.Шевцов: Такое нередко бывает среди тех, кто занимается индивидуальным предпринимательством. Им очень выгоден подобный статус, потому что у них идет льготирование по налогам. И это достаточно широко распространено: жить фактически одной семьей, где все прекрасно знают, кто папа и кто мама, но без официальной регистрации. А что касается Декрета № 18, то милиция некоторых товарищей практически за руку приводит на рабочее место. Но ведь и здесь имеется лазейка! Проходит обязанное лицо перед устройством на работу медкомиссию — и выясняется, что налицо цирроз печени из–за запущенного алкоголизма. Человек получает вторую группу инвалидности, а иногда даже первую и освобождается от обязанности работать. И в результате уже не только не должен возмещать затраты государству — получает возможность требовать для себя всевозможные льготы! А это, еще раз подчеркну, те люди, которые никогда толком и не работали, а только паразитировали на теле общества!


З.Воробьева: И никогда не следили за своим здоровьем.


А.Тозик: Не секрет, что существует стереотип, будто о нашем здоровье должно заботиться государство. Не мы сами, а врачи. Мол, можно пить и курить и вместо того, чтобы пойти в бассейн или на речку поплавать, или пробежаться по парку, или даже просто пройтись, лучше поваляться в кровати. Это все в конечном счете выливается в огромные средства, выделяемые государством на медицину. На то, чтобы восстановить бездумным образом растраченное здоровье.


«СБ»: Насколько нам известно, в закон о здравоохранении готовится поправка, которая обяжет людей, заработавших, так сказать, себе то или иное заболевание на почве злоупотребления алкоголем, самим оплачивать лечение.


А.Тозик: Такой законопроект внесен, надеюсь, его в Парламенте поддержат. Моя позиция: если человек попал в больницу по причине пьянства, он должен возместить средства, потраченные на его лечение. Не должны за него платить люди, которые заботятся о своем здоровье, работают. Это будет справедливо.


Д.Шевцов: Полностью с вами согласен, Анатолий Афанасьевич. По статистике, в Минске в прошлом году каждый шестой поступивший в стационар находился в состоянии алкогольного опьянения.


А.Тозик: Каждый шестой?!


Д.Шевцов: Да, это катастрофа. Безусловно, система здравоохранения у нас вобрала в себя все лучшее, что было в системе советской. Более того, Беларусь — наверное, единственная из бывших республик СССР, которая эти традиции развивает. Мы же все видим, насколько за последнее время обновилась материальная база учреждений здравоохранения, слышим, какие уникальные операции делают наши хирурги. Но, как говорится, у всякой медали есть обратная сторона. У многих выработалось убеждение, будто доктор за все в ответе. Складывается такое впечатление, что диспансеризация нужна не населению, а врачам. Ну что может быть проще — хотя бы раз в год прийти к доктору и обследоваться? Нет, наш человек приходит только тогда, когда у него случается беда. А если сказал доктор, что делать, какие лекарства и как принимать, то следуют рекомендациям максимум 2 — 3 недели (особенно это касается мужчин). Почувствовали облегчение — и все назначения в сторону. А потом в 45 — 50 лет кричат караул. Инсульт, инфаркт, другие серьезные заболевания, инвалидность... Это значит, что человек уже не в силах вносить полноценный трудовой вклад. А если бы слушал врача и сохранил здоровье, то мог бы, к примеру, до 60 лет дать обществу гораздо больше.


В.Лейковская: Вот смотрите. Я выявляю пришедших на работу сотрудников с остаточным состоянием алкогольного опьянения или даже в подпитии и отстраняю их от работы со всеми вытекающими последствиями. И что же? Они назавтра приносят больничный!


Д.Шевцов: Типичная, увы, ситуация. Приходит человек в понедельник в поликлинику с высоким давлением. И явным запахом алкоголя изо рта. То есть он вчера очень хорошо отдыхал. Ему уже за 45 лет, давление кризовое — 170 — 180. Тут не то что больничный — надо направление на госпитализацию давать. И мы не имеем права отказать. А почему государство должно его лечить бесплатно, оплачивать бюллетень? Или бесплатно лечить того, кто в пьяном виде поскользнулся и, допустим, получил травму? Сколько у нас астматиков, продолжающих курить! И при этом получают препараты, которые стоят колоссальных денег. Один ингалятор — около 500 тысяч рублей.


«СБ»: Да что там, даже онкологи жалуются: пациенты поле операции продолжают дымить!


А.Тозик: Я своими глазами видел подобную ситуацию во время посещения РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н.Н.Александрова. Смотрю, кто–то с забинтованной головой прячется за зданием. Оказывается, курит. А ему несколько дней назад, сказал врач, сделали операцию. Вот какая у людей психология. Знает, что курить нельзя. Но он боится не болезни, а врача...


Д.Шевцов: Самое ужасное, что такую модель поведения впитывает подрастающее поколение. Чем занят отец? Пиво, телевизор, диван. И все домашние вокруг него бегают, все ему должны, все обязаны. Так во многих семьях. Вот так и зарождается установка на иждивенчество.


Л.Рублевская: Социальное иждивенчество как психологический феномен будет в любом обществе и в любые времена. Оно даже в животном мире встречается! И, конечно, дело тут не только в неблагополучных слоях. Всегда появляются свои Васисуалии Лоханкины. Образованные, читающие умные книги, высказывающие умные мысли, но при этом ничего не желающие делать.


З.Воробьева: Ростки иждивенчества есть и в системе интернатных учреждений. Какие бы ни были специалисты в детских домах, школах–интернатах, сама система, настроенная на то, чтобы все подавать ребенку в готовом виде и ничего не требовать взамен, сказывается. «Я сирота!» — такая психологическая установка остается по жизни. Некоторые не стесняются прийти к нам в 28 лет и напомнить об этом.


Т.Федорова: Знаете, одна из функций территориального центра социального обслуживания населения — адаптация после интерната детей–сирот. На первое октября центры работали с 9 тысячами таких ребят. И наши специалисты тоже замечают: сироты зачастую абсолютно не подготовлены к самостоятельной жизни. Социальные работники становятся для них няньками, чуть ли за руку не водят, учат, как вести себя в бытовых ситуациях, отстаивать свои права.


З.Воробьева: Мне кажется, было бы очень хорошо, если бы этим детям уже в 14 лет давали шанс что–то заработать своим трудом. И при этом, что немаловажно, получить опыт, определенные профессиональные навыки и даже специальности. Таких возможностей у интернатных учреждений пока еще очень мало. Но вот, скажем, в минской школе–интернате № 5 создаются бригады, куда входят и бывшие выпускники, уже студенты. Вместе со старшеклассниками они работают и зарабатывают все лето. А не бьют баклуши в летних оздоровительных лагерях.


А.Тозик: Кстати, у меня вопрос: зачем в этих лагерях рядом с шестилетками находиться 17 — 18–летним ребятам? Это же фактически взрослые люди! Сейчас готовится нормативный акт, в соответствии с которым в детских оздоровительных лагерях будут отдыхать ребята максимум до 15 лет. На мой взгляд, после 14 нужны уже лагеря труда и отдыха. А так мы растим поколение, которое до совершеннолетия понятия не имеет, что такое труд, и, выходит, сами помогаем формироваться иждивенческим настроениям. А почему в школе сегодня дети не имеют права даже убирать классы за собой?


Т.Федорова: Во времена моей юности это было как закон. А после 8–го класса мы ездили в трудовой лагерь в деревне Королищевичи за Шабанами. Месяц работали на уборке сельхозкультур — свеклы, укропа... Сейчас у меня подрастает сын, и я вижу, что подобное уже почему–то не практикуется.


З.Воробьева: Трудовая практика отчасти сохраняется и сегодня, только в другой форме.


Т.Федорова: Вот мы говорим, что зачатки иждивенчества — в семье. Но, к сожалению, в какой–то степени в этом виновато само государство. Возьмем неполные семьи. В свое время для них были созданы немалые льготы. Бесплатное обеспечение продуктами питания детей первых двух лет жизни, адресная социальная помощь, надбавка к пособию по уходу за ребенком до 3 лет в 75 процентов. И что в результате? Резко выросло количество незарегистрированных браков! Льготы к тому подтолкнули. Сейчас вектор изменен. Отменяется надбавка. Пособия всем молодым матерям предполагается уравнять и привязать к средней заработной плате по стране. И это правильно. В конечном счете, одинокие матери теряют из–за своего статуса больше, чем приобретают.


Н.Кохонов: Все это обнажается, когда так называемый гражданский брак распадается и начинаются имущественные споры. Но ведь если ты заявляешь, что ты одинокая, тогда готовься принять и все связанные с этим негативные последствия. И потом, эти люди живут рядом с нами. Мы что, не видим, одинокая мать или нет? Есть комиссии, которые проводят обследования. Им надо быть внимательнее и жестче.


А.Тозик: Нередко комиссии назначают не только пособия, но и государственную адресную социальную помощь исходя из состояния дел на бумаге, а не на практике. Но ведь все легко выяснить, если задаться целью!


Т.Федорова: По адресной помощи мы каждый год корректируем законодательство, вводя новые меры, направленные на предупреждение иждивенчества. Так, сегодня при определении права на такую помощь от государства в состав семьи включаются в том числе лица, не зарегистрированные в браке, но фактически проживающие совместно и ведущие общее хозяйство. Но я согласна: есть еще определенные резервы. Один из них — в полномочиях комиссий. Ведь они вырабатывают рекомендации, как семье самостоятельно выйти из трудной жизненной ситуации. Если вопрос рассматривается повторно, то специалисты смотрят, как они выполнялись, и принимают решение с учетом этого. Могу привести массу примеров, когда помощь назначалась в минимальных размерах. Например, всего на месяц. Потому что рекомендации никто и не думал выполнять! А почему бы не сделать их обязательными?


Н.Кохонов: А почему бы не сделать обязательными рекомендации, которые человек получает после освидетельствования на МРЭК? Вот врачи ему установили группу инвалидности и выдали индивидуальную программу реабилитации, предусматривающую в том числе рекомендации по профессиональной и трудовой реабилитации. И по нашей с медиками договоренности все эти рекомендации сразу же в обязательном порядке поступают в органы по труду, занятости и социальной защиты, чтобы как можно быстрее решить вопрос трудоустройства для тех, кто работать может. Человек должен понимать, что рекомендации — своего рода обязательство, ведь на какой–то срок государство ему выплачивает пенсию по инвалидности, чтобы он смог себя восстановить в профессии. А когда обращаются в службу занятости? Думаете, на следующий же день после получения документов МРЭК? Нет, порой и за день до истечения установленного срока инвалидности. А то и вообще не обращаются.


Д.Шевцов: Я по прежней своей работе в поликлинике лично знаю двух женщин, которые принципиально отказывались от назначенного лечения, чтобы усугубить свое состояние и получить первую группу инвалидности. Такой человек просто не будет выполнять рекомендации! Когда в свое время отменили льготы для инвалидов третьей группы, люди шли на МРЭК, чтобы снять группу, через год полностью реабилитировались и работали без каких–либо ограничений. Примерно 80 процентов тогда отказывались от группы вообще! А сейчас определенные льготы вернули — и мы видим противоположный процесс.


Н.Кохонов: Вот видите: у них появился экономический интерес. И этот момент нужно тут же скорректировать, чтобы убрать поле для иждивенчества.


«СБ»: В нашей почте каждое четвертое письмо на медицинскую тематику с одним и тем же требованием: дайте мне группу инвалидности!


А.Тозик: Есть такой постулат: каждое явление чревато своей противоположностью. Вот мы захотели помочь инвалиду третьей группы, в частности, предоставить ему возможность покупать лекарства за 50 процентов стоимости, и тут же появляется такая тенденция. Казалось бы, поддерживаем инвалидов из самых добрых побуждений, а кое у кого сразу возникает желание любыми средствами попасть в эту когорту и получить льготы. Поэтому нужно очень внимательно просчитывать последствия любых принимаемых решений.


Т.Федорова: Приведу еще пример абсурда. Сегодня зарегистрированный в службе занятости безработный имеет право отказаться от работы. Но всему же имеется предел! Скажем, есть одинокая мама, которая с 2006 года ежегодно получает адресную помощь, стоит на учете в службе занятости и при этом только за два последних года отказалась от 30 (!) предложенных вакансий как от неподходящих. По специальности она, кстати, повар. Но если семье действительно нечего есть, может быть, следует снизить планку своих требований? В такой ситуации, мне кажется, человек должен хвататься за предложения!


Н.Кохонов: В следующем году мы думаем внедрить опыт Российской Федерации, когда гражданину, обратившемуся за социальной поддержкой, предлагается помощь по организации самозанятости с заключением «социального контракта». Суть в том, что безработный берет на себя обязательства и мы берем со своей стороны. Он выполняет и мы выполняем. Не выполняет? Извините, в следующий раз в получении адресной социальной помощи будет отказано.


А.Тозик: Раз предложили, два, три — все. И потом, давайте разберемся, а что такое «подходящая работа»? Допустим, профессор не нашел работу в университете. Почему он не может пойти временно преподавать в школе? Это что, неподходящая работа?


«СБ»: Как известно, немало эмигрантов — докторов наук из Советского Союза в свое время начинали работать в США хорошо если лаборантами. И ничего, не возмущались, письмами конгресс не забрасывали.


А.Тозик: Я считаю, любая работа, которую человек в состоянии физически выполнить, должна считаться подходящей. Здесь тоже нужно критерии корректировать.


Н.Кохонов: По закону мы должны в течение 6 месяцев предоставить безработному примерно такую же работу, которую он выполнял ранее. С заработной платой не более чем на 10 процентов ниже. Прошло полгода — ситуация меняется. Тогда уже предлагается пройти профессиональную подготовку или переподготовку. А уже через год любая работа считается подходящей. Даже временная. Здесь, конечно, нужно думать о том, как повысить мотивацию к трудоустройству. Сейчас в соответствии с Конституцией, с Трудовым кодексом принуждение к труду у нас возможно только по решению суда. Мы недавно более внимательно подошли к этому вопросу. Собрали рабочую группу, пригласили представителей Верховного Суда, Генпрокуратуры, МВД. Посмотрели закон о профилактике правонарушений. Там есть статья, предусматривающая постановку на профилактический учет лиц, которые уклоняются от трудоустройства. Есть методы понуждения. Но цифры... На учете на тот момент стояло всего около 70 человек. Полагаю, здесь мы, мягко говоря, недорабатываем.


«СБ»: Статья, предусматривающая наказание за тунеядство, отменена в 1991 году. Считалось, что это благо, а теперь...


Т.Федорова: А теперь по нашему законодательству отсутствие работы может быть отнесено к смягчающим обстоятельствам при рассмотрении уголовных дел. Парадокс.


Н.Кохонов: Если бы с работой у нас было трудно, это имело бы смысл. Но сегодня в стране число вакансий в 2,7 раза превышает число стоящих на учете, а в Минске — так и в 10,5 раза!


А.Тозик: С точки зрения здравого смысла нет у нас такого явления, как безработица. Вакансий предостаточно. Если не в своем городе, так в другом, если не там, так в агрогородке. Очень условно мы говорим, что у нас безработица 0,6 процента. Но мы сейчас больше обсуждаем тех, кто не хочет работать и паразитирует на обществе. А есть и другая категория, которая тоже паразитирует, хотя считается, что работает, у них трудовые книжки где–то лежат. И вот эти люди часто живут гораздо лучше, чем работающие. Они не платят никаких налогов, не делают никаких отчислений в пенсионный фонд. То есть никак не участвуют в формировании бюджета страны, из которого оплачиваются все социальные расходы и льготы. Которыми, между прочим, они пользуются наравне со всеми работающими и платящими налоги гражданами. Вот еще одна проблема, которую нужно решить. В этом отношении мне нравится предложение Минтруда. Они предлагают ввести обязательное декларирование для всех граждан. А не только чиновников. Прошел год — скажи, за счет чего ты прожил его, какие доходы и какие расходы имел. У тебя есть и дом, и машина... И тогда, я думаю, это очень многих заставит выйти из тени. Специалисты говорят, что у нас слишком большой процент теневого ВВП. И данные официальной статистики совсем не совпадают с теми реалиями, которые мы видим своими глазами. Сколько у нас автомобилей на душу населения? Почему в минские рестораны не попасть?


Л.Рублевская: Я считаю, проблема иждивенчества — это проблема и культуры общества. Культуры, которая формирует общественный менталитет, менталитет каждого человека. Как–то я сама проводила «круглый стол» по теме «Мама — начальница». И там прозвучала интересная мысль. Насколько сместились сегодня акценты, если понятие «работа» сплошь и рядом подменяется другим — «карьера». Из массовой культуры люди получают посыл, что надо стремиться не работать, а делать карьеру. Устроиться в фирму, а потом вдруг — не благодаря профессиональному росту, а удачному стечению обстоятельств, собственной хитрости — стать начальником, получать большие деньги. Если ты не начальник — ты неудачник! Откуда же возьмутся грамотные специалисты?


Н.Кохонов: Надо нам всемерно повышать престиж рабочих профессий! Это ведь тоже в какой–то степени грань проблемы иждивенчества: люди идут в профессию не для того, чтобы зарабатывать реальным трудом где–то на стройке, на заводе, а чтобы получать, устроившись на теплое место. Потому у нас и наплыв такой в вузы.


А.Тозик: Да, у нас исчезло такое понятие, как рабочая аристократия. Пошли перекосы в оценке престижности профессий. Мы почему–то работу средней школы оцениваем по количеству поступивших в университеты. В советское время у нас было 220 тысяч студентов вузов. И мы полностью удовлетворяли свои кадровые потребности. Хотя населения в те времена было на 800 тысяч больше. Сегодня студентов 445 тысяч. И, думаю, примерно треть из них никогда не будет работать по избранной профессии. И, может быть, каждый третий по своему потенциалу не сможет усвоить полноценно университетский курс. А нам сегодня хороший каменщик и хороший слесарь важнее плохого инженера, плохого учителя или плохого врача.


(Окончание в следующем номере.)

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter