Современная медицина развивается стремительно: революционные открытия ученых, новые действенные препараты — все это дает миллионам людей надежду на долгую и здоровую жизнь. Но диагноз «онкология» по-прежнему для многих звучит пугающе. На память приходят ассоциации — сложная операция и химиотерапия, агрессивные лекарства и долгая реабилитация. И хотя теорий возникновения рака существует великое множество, вывод у медиков всегда один: выявленная на ранних стадиях онкология успешно поддается лечению. Но вот как вовремя распознать эту болезнь и что делают наши врачи, чтобы поскорее написать долгожданное «здоров» в карточке пациента? Об этом накануне Всемирного дня борьбы против рака мы поговорили с главным врачом Минского городского клинического онкодиспансера Виктором Кондратовичем.
Виктор КОНДРАТОВИЧ: «Сложность в том, что первые стадии рака не дают жалоб, поэтому многое зависит от онконастороженности врача».Алгоритмы здоровья
— Многие медики говорят, что рак вдруг не возникает. Вы работаете в клинике уже 28 лет, многое успели повидать. Каково ваше мнение на этот счет?— Согласен, не возникает, но выявляют его всегда неожиданно. Есть онкозаболевания визуальных локализаций, которые доступны нашему глазу — например, рак кожи, щитовидной железы, молочной железы, полости рта, шейки матки. Этим опухолям всегда предшествуют какие-то признаки, они вырастают с минимальных размеров. Но человек вовремя не обращает на них внимания, что и приводит к запущенным формам болезни. Другой вопрос — скрытые опухоли, такие как рак поджелудочной железы, почки или легкого. Эти локализации требуют специальных методов обследования: чтобы увидеть, болен ли пациент, нужно сделать рентген, компьютерную томографию, УЗИ. А с какой стати 30-летний молодой человек вдруг пойдет делать, скажем, колоноскопию или КТ легких? У него ведь ничего не болит. Вот тогда мы сталкиваемся с печальной ситуацией: опухоль не давала о себе знать, поэтому выявили ее в запущенной стадии.
— А есть какие-то стандартные алгоритмы обследования? Скажем, женщинам старше 50 нужно каждый год делать маммографию.
— Для людей второй половины жизни эти алгоритмы разработаны, ведь рак как раз больше присущ старшей возрастной группе. Например, мужчинам за 45 рекомендуется раз в год выполнять исследование крови на простатспецифический антиген (ПСА). Людям старше 50 лет стоит делать раз в пять лет колоноскопию, чтобы изучить состояние толстого кишечника и удалить полипы.
— Вредные привычки, питание, генетика — я в правильной последовательности выстроила причины возникновения рака?
— Я бы сказал, это совокупность всего. Курение имеет прямую зависимость с раком легкого, гортани, полости рта, мочевого пузыря. Характер питания влияет на развитие рака толстой кишки: мы едим мало клетчатки, но много мяса и других легко усваиваемых продуктов, которые перерабатываются в верхнем этаже брюшной полости и не пропускают субстрата к толстой кишке — отсюда и опухоли. Наследственность тоже немаловажную роль играет в развитии онкологических заболеваний. Например, есть медуллярная карцинома щитовидной железы — это достаточно агрессивная форма рака, которая в 20 процентах случаев передается по наследству. Еще я бы к этому списку добавил окружающую среду. Скажем, после аварии на Чернобыльской АЭС сразу случился всплеск заболеваемости раком щитовидной железы — мы стали выявлять до 1000 пациентов в год, хотя раньше опухоль встречалась в единичных случаях.
Диагноз, а не приговор
— Женщины в нашей стране чаще болеют раком молочной железы, а мужчины — предстательной железы?— Да, они в первую очередь и губят человека. А еще у сильной половины нередко встречаются опухоли полости рта и глотки, рак легких. А вот раком желудка и толстой кишки болеют примерно одинаково как женщины, так и мужчины.
— А насколько легко диагностировать рак на ранней стадии?
— Давайте пройдемся по статистике прошлого года: мы выявили 66 процентов пациентов с 1—2-й стадиями онкологии. Она лечится неплохо и требует меньших затрат — есть отличные шансы на полное выздоровление. 3—4-я стадии — немного больше 30 процентов: такой запущенный рак требует значительных экономических затрат с минимальным эффектом. Но с каждым годом количество выявляемых пациентов в ранних стадиях растет. Сложность в том, что первые стадии не дают жалоб, поэтому здесь многое зависит от онконастороженности врача — он должен виртуозно подойти к пациенту, чтобы заподозрить наличие рака невизуальных локализаций на ранней стадии.
— То есть все начинается с поликлиники?
— По большому счету да. У нас почему-то есть стереотипное деление: в поликлиниках лечат плохо, а в стационарах — хорошо. Я не совсем согласен с таким подходом. Во-первых, все заканчивают один институт. Во-вторых, все зависит от самого человека: если ты хочешь развиваться, то даже работая в амбулатории в деревне, получишь определенные навыки. А если не хочешь — в суперсовременной клинике будешь ноль.
— Но в поликлиниках ведь огромный поток...
— В онкодиспансере работает около 280 врачей, а состоит на учете 76 000 пациентов. В год мы выполняем 12 000 операций и лечим более 40 000 человек. Это ли не загруженность? Поликлиника работает с относительно здоровыми людьми или с теми, кто имеет тенденции к выздоровлению. К нам же пациенты приходят с гораздо более сложными проблемами. Так что нужно разрушать стереотипы.
— Теперь даже боюсь представить, сколько государство тратит на лечение всех этих пациентов.
— В прошлом году на нашу клинику выделили более 41 миллиона рублей. Для сравнения: в 2010 году было 3 миллиона. Сложно посчитать, сколько денег уходит на пациента — один может «забрать» 40 000 рублей за полный курс химиотерапии, а другой получит только хирургическое лечение рака на первой стадии, это около 2000 рублей. Скажу честно: за все годы моей работы я не видел большего финансового благополучия в здравоохранении, чем сейчас. Хотя стоит признать: заболеваемость раком растет, и это не проблема конкретно нашей страны, а общемировая тенденция. В прошлом году в стране зарегистрировано 56 000 онкологических пациентов, а в Минске — чуть больше 11 000 человек. Мы предполагаем, что к 2030-му ориентировочная цифра по Беларуси составит 78 000 первичных пациентов, а по столице — 17 000. Но в то же время снижается смертность: например, в 2000 году в Минске впервые раком заболело 5500 человек, а умер от онкозаболевания 3191. Сегодня последняя цифра осталась практически прежней — 3631 человек, в то время как количество выявленных пациентов увеличилось вдвое. Эффект и результаты работы налицо.
В прошлом году в стране зарегистрировано 56 000 онкологических пациентов, а в Минске — чуть больше 11 000 человек.
Помощь рядом
— Очевидно, что смертность от онкологических заболеваний снижается благодаря современным методам лечения. Можете назвать несколько новых разработок в этой сфере?— Мы сейчас уделяем огромное внимание внедрению лапароскопических операций при раке простаты и толстой кишки. Одно дело, когда ты работаешь на открытой брюшной полости — пациент после этого долго находится в реанимации. И совсем другое — роботизированная техника, благодаря которой травмирование окружающих тканей сводится к минимуму, пациент может самостоятельно подняться уже через сутки. Также планируем в ближайшее время внедрить эндоскопическую технику при операциях на щитовидной железе. Уже в марте отправим нашего специалиста в Японию, где он будет обучаться этой технологии. Огромный прорыв у нас и в лучевой терапии: в этом году сдадут вторую очередь радиологического корпуса, куда закупят четыре линейных ускорителя, которые используются для облучения опухолей различных локализаций.
— Правда ли, что позитивное мышление помогает побороть болезнь?
— Я уверен, если пациент настроен на выздоровление — он будет здоров. Врач, в свою очередь, должен напомнить: да, проблема есть, но она разрешима, если бороться. Сейчас Закон «О здравоохранении» требует вести разговор только с пациентом. Если раньше мы старались всячески маскировать проблему от человека и рассказывать больше родственникам, то теперь все иначе. Но есть пациенты, которые принципиально не хотят слышать о своей болезни: когда пытаешься с ними поговорить — меняют тему, просят все сообщить детям, мужьям, женам.
Бывает и такое, что мы во благо пациента отказываем ему в лечении в терминальных стадиях заболевания. Например, если видим, что человек может прожить без агрессивных противоопухолевых лекарств год, а с ними — лишь месяц. Но я часто сталкиваюсь с ситуацией, когда родственники настаивают: «Давайте попытаемся, хотя бы сделаем вид, что лечим». Понятно, что они в отчаянии, но я объясняю, что это по крайней мере издевательство над больным. Ведь в онкологии и лучевая терапия, и химиотерапия, и даже операция отличаются от других стандартных видов лечения. Наши методы воздействуют не только на злокачественные клетки, но и на весь организм. Понять это людям, которые вот-вот потеряют близкого, очень тяжело. Но когда они смиряются, то часто спрашивают, как облегчить последние месяцы жизни человека. Я говорю: «Не отказывайте ему ни в чем». Лучше выполнить заветные желания. В таком случае будет не за что себя корить.
— Постоянно вижу в соцсетях объявления с просьбами о помощи. Все они сводятся к одному: «Умирает ребенок, нужны деньги на операцию в клинике Израиля, Германии, США». По-вашему, насколько это оправданно — ездить за помощью к другим?
— Давайте подумаем: а кто работает в этих странах? Те врачи, которых готовили у нас. Более того, если отечественная медицина не справляется с какой-то проблемой, в Минздраве есть комиссия, которая рассматривает целесо-
образность бесплатного лечения пациента за рубежом. Конечно, я понимаю родителей — они хотят для своего ребенка только лучшего и желательно быстро. Но у нас есть возможность оказать помощь бесплатно, в отличие от многих других стран, и не менее качественно.
Знаете, что меня удивляет? Пациенты с 1—2-й стадиями рака, которые побороли болезнь, никогда не дают интервью СМИ и не хвастаются, что излечились. А это, напомню, 66 процентов — и они решили проблему именно с нашей помощью. Поверьте, положительных примеров реально в разы больше, чем отрицательных.
НОВАЦИЯ
В этом году Татьяна Леонова, врач-эндокринолог, заведующая консультативно-диагностическим отделением тиреоидной патологии Минского онкодиспансера, получила грант Президента за разработку и внедрение в практическое здравоохранение метода превентивной тиреоидэктомии как метода профилактики и раннего возникновения медуллярного рака щитовидной железы. Разработка позволит предотвратить метастазирование и развитие агрессивных форм рака.
— На базе онкодиспансера работает Республиканский центр опухолей щитовидной железы, — рассказывает Татьяна Леонова. — Каждый год на учет становится около 1100 человек, из них детей и подростков около 35. То есть пациенты со всей страны так или иначе концентрируются в этом центре. Есть такая форма рака — медуллярная. Она очень часто передается по наследству: если у родителя есть ген, то его найдут и у ребенка. В такой ситуации с высокой степенью вероятности можно говорить, что у малыша в любой период его жизни разовьется рак щитовидной железы. Основываясь на мировом опыте, мы попытались болезнь предотвратить и пришли к выводу, что нужно проводить профилактическое удаление щитовидной железы.
Работа над новым методом началась еще три года назад: именно тогда у нас появилась возможность впервые в молекулярно-генетической лаборатории канцерогенеза обнаружить патологические мутации в протоонкогене ребенка. Эндокринологи его обследовали — щитовидка оказалась полностью здорова, да и прецедента по профилактическому удалению в стране еще ни разу не было. Но все-таки республиканский консилиум определил, что оперировать нужно. И каково же было наше удивление, когда пришли результаты гистологии: у ребенка в железе уже развивался рак. К слову, сегодня девочке уже больше 11 лет, она каждые полгода обследуется — патологий нет.
Для начала мы работаем с родителями и проверяем, есть ли ген у них, а затем уже смотрим анализы детей. Бывает, что у одного ребенка в семье его находят, а у другого нет — здесь важно не ошибиться. Потом собираем консилиум, делаем УЗИ, оцениваем ситуацию и решаемся на операцию. Таким образом нам удается заранее, еще до того момента, как рак разовьется, удалить щитовидную железу.
В нашем центре проведено 9 подобных операций — самому маленькому пациенту было 4 года. Надеемся, что благодаря гранту получится распространить метод на всю страну и после поделиться опытом с коллегами из других стран.
