БЛИСТАТЕЛЬНОМУ болгарскому скрипачу с шести лет пророчили успех виртуоза Никколо Паганини. И как в воду глядели критики: Павел Минев получил-таки мировое признание. Теперь живет в Москве и активно гастролирует, выступая на лучших музыкальных площадках планеты. Впервые в плотном гастрольном графике скрипача появились два концерта в нашей стране. В Минске Павел Минев солировал с Государственным академическим симфоническим оркестром Беларуси. А завтра, 3 февраля, сыграет Бетховенский концерт для скрипки в Гродно совместно с заслуженным коллективом — камерным оркестром Гродненской капеллы. Почему артисту интересна Беларусь, рассказал сам Павел МИНЕВ корреспонденту «СГ» в эксклюзивном интервью.
— Павел, была удивлена, что на вашем профессиональном пути — в промежутке между обучением у себя на родине и поступлением в Московскую консерваторию — есть этап, связанный с нашей страной. А какой вы видите Беларусь сейчас?
— Упомянутая страница моей биографии действительно связана с Беларусью. В 1988—1990 годах я брал уроки у Ольги Пархоменко, ученицы гениального скрипача, гордости СССР Давида Ойстраха. Годы, проведенные в Минске, всегда вспоминаю с ностальгией. Во второй раз приезжал в Беларусь в 1994-м, впервые сыграв с большим классическим коллективом — симфоническим оркестром. А в третий раз побывал у вас спустя 10 лет с концертом в Белорусской академии музыки. Что могу сказать? Минск – один из самых чистых и ухоженных городов Европы, какие встречал. Страна преображается, хорошеет на глазах. В сфере культуры есть очень много интересных проектов, коллективов, которые нельзя не заметить. Когда узнал, что 2016-й объявлен на государственном уровне в Беларуси Годом культуры, порадовался за вашу страну.
— В Минске вы играли концерт Дмитрия Шостаковича. А знаете, в Мядельском районе есть деревня Комарово, где жили родственники великого советского композитора...
— Правда? Может быть, туда как-нибудь выберусь. А еще хотелось бы съездить на родину ваших Манюшко и Огинского. Долгое время эти композиторы считались польскими, но сейчас справедливость восстанавливается, ведь их корни — в Беларуси. К классической белорусской музыке близко пока не подступался, но в перспективе почему бы и нет? Кстати, уже завязывается сотрудничество с вашей консерваторией (мастер-класс для студентов). Возможно, удастся посотрудничать с вашим известным дирижером Виктором Бабарикиным.
— Это правда, что вы играете на cкрипке, предоставленной вам из российской Государственной коллекции старинных инструментов?
— Концерт в Минске я играл на инструменте современного мастера Александра Мурадова. А именитая скрипка 1763 года, о которой вы говорите, пока возвращена в коллекцию на реставрацию. Музыкальные инструменты, в частности скрипки, с возрастом теряют свое первоначальное звучание. Реагируют, например, на погоду. Поэтому для дальних поездок — а они частые — у меня есть специальный чехол, который предусмотрен для бережного хранения инструмента и транспортировки.
— В вашем послужном списке 40 мировых премьер. Много раз и с успехом вы выступали на самой престижной площадке мировой музыки — в Карнеги-холле. Считаете ли вы, что достигли известности Паганини?
— Знаете, впервые это сравнение прицепилось ко мне, когда я выступил с Софийским камерным оркестром, исполнив концерт Вивальди. Тогда итальянский журнал Grazia сравнил меня с непревзойденным виртуозом. И те слова стали пророческими: даже в репертуаре у меня немало произведений Паганини. Но для меня главное иное — исполнить свою миссию. То есть сыграть так, чтобы донести то, что написал композитор, до слушателя. Это обязывает к росту, к развитию. К примеру, сейчас в Минске вы слушали Шостаковича. Это самая трудная для восприятия музыка: философская, это музыка ума, протеста. Если есть реакция зала, есть эмоциональная поддержка и отдача (а ты ее неизбежно чувствуешь), значит, делаешь свою работу хорошо. Важнее это.
— Слушатель одинаков по характеру что в одной музыкальной империи (имею в виду Россию), что в другой — в Америке?
— Да. Вспоминаю мой дебют в Карнеги-холле в 2003 году. Исполнял Паганини, Чайковского, сонату Франка, «Цыганку» Равеля — то есть вершины скрипичной музыки. Такого триумфа там не видели давно: чтобы зал только три раза стоя аплодировал. Дело даже не в каком-то феноменальном исполнении. А просто язык искусства понятен всем. В Америке с попкорном на концерты классической музыки не ходят, не волнуйтесь. Другое дело — славяне. Мы ближе друг к другу по мировосприятию, по менталитету. Поэтому для меня белорусы — точно такие же близкие люди, как и мои соотечественники, как русские. Самое главное, что мы можем сохранить, это то, что мы единое целое.
— Павел, не могу не спросить, отличается ли белорусский хлеб от болгарского?
— Да, конечно, он сладковат. Но что интересно: произношение очень близкое. На болгарском звучит «хляб». «Зэрно» — это зерно, по-белорусски — «збожжа». Я к чему: у нас единые славянские корни, и поэтому в культуре много общего для восприятия. Смотрите, у нас есть Габрово — столица юмора. У вас, слышал, Автюки.
— А как вы ее себе представляете, нашу глубинку?
— Жизнь в белорусской деревне, думаю, стала очень похожа на городскую. У вас, знаю, созданы агрогородки. И это что-то необычное как для Болгарии, так и для России. В планах у меня хоть одним глазком посмотреть белорусскую глубинку. Обычно все ассоциируют Беларусь с Беловежской Пущей. Там хочу побывать в первую очередь.
uskova@sb.by
