А начинал он как многие молодые дворяне той эпохи. Закончил Царскосельское реальное училище императора Николая Второго. Поступил на естественное отделение Петербургского психоневрологического института. Параллельно брал уроки фортепиано у Зинаиды Волковой-Бонч-Бруевич. Дружил со студентом консерватории Владимиром Дешевовым, у которого и почерпнул свои знания о композиторском ремесле.
Но революция смешала все карты. Отвоевав пять лет на самых тяжелых фронтах мировой и гражданской войны (чего стоил один только Брусиловский прорыв или «чудо над Вислой»), излечившись от ранения в шею, коренной петербуржец Евгений Тикоцкий оседает в Бобруйске. Здесь он воссоединяется со своей невестой Марией Сергиевской, с которой познакомился еще в анатомичке Психоневрологического института. Здесь в 1921 году рождается его сын Михаил – впоследствии известный белорусский лингвист.
Полстолетия спустя моя бабушка с огромным увлечением рассказывала мне о том, как Евгений Карлович руководил их школьным шумовым оркестром.
Эту идиллию прервал Исаак Любан, пригласивший Тикоцкого на должность композитора Белорусского радио в Минске. И Тикоцкий не подвел – сразу замахнулся на крупные жанры. При том, что у него даже не было профессионального композиторского образования. Не учившись в консерватории, он с успехом начинает в ней преподавать.
И тут, как обухом по голове, – в марте 1936 года публикация в газете «Звезда» с красноречивым названием «О формализме, приспособлении и боязни самокритики». Тикоцкого обвинили в том, что его героическая поэма для баса с оркестром «Буревестник» на стихи Максима Горького искажает замысел пролетарского поэта.
Казалось бы, после подобных обвинений композитору была прямая дорога в ГУЛАГ. А случилось совсем наоборот.
10 марта 1939 года на Троицкой горе открылось здание Государственного театра оперы и балета БССР. И первым спектаклем в новых стенах стала премьера оперы Тикоцкого «Міхась Падгорны» на либретто Петруся Бровки – яркая народная драма о любви Михася и Марыси. Сохранилась афиша, увековечившая это историческое событие. Но кому-то из начальства постановка не понравилась, и ее срочно переделали для белорусской декады в Москве. Премьера состоялась 31 января 1940 года в Большом театре СССР в присутствии Сталина.
И это была не последняя судьбоносная премьера в жизни Тикоцкого. В канун 1945 года в разоренном войной Минске состоялась премьера его новой партизанской оперы «Алеся». Это был первый оперный спектакль, который увидели минчане после освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Успех был огромный. И, тем не менее, «Алесю» переставляли три раза на протяжении четырех с половиной лет в угоду разным партизанским кланам.
Одну из этих постановок смотрел Соломон Михоэлс. Как член комитета по Сталинским премиям он должен был высказать свое мнение о том, достойна ли она выдвижения на главную премию страны. Но именно в этой командировке Михоэлса убили, и черная тень надолго накрыла «Алесю».
В 1952 году, после основательной переделки музыки и либретто, оперу выпустили под новым названием «Девушка из Полесья». Этот спектакль стал гвоздем второй декады белорусского искусства в Москве 11-21 февраля 1955 года. По ее итогам композитор был награжден званием народного артиста СССР.
После войны Тикоцкий буквально разрывается между административными обязанностями и сочинением музыки. За семь лет его директорства (1944-1951) в Белорусской филармонии появились первые абонементы, стали приезжать выдающиеся гастролеры, был организован лекторий. Одновременно он возглавляет правление Союза композиторов БССР, и это была золотая пора в истории композиторской организации.
– Композиторов тогда вообще было очень немного, – вспоминала в разговоре со мной первая белорусская женщина-композитор Эта Моисеевна Тырманд. – Среди них были такие интеллигентные, благородные, высокообразованные люди, как Тикоцкий, Аладов, Ширма. Евгений Карлович никогда не повышал голоса, не настаивал на своем. Он был образцом интеллигентности и такта.
В эти годы одна за другой появляются на свет его симфонии. Их исполняют, записывают на пластинки. А вот попытка реанимировать «Алесю» в 1967 году фактически закончилась крахом. Любовно подготовленная постановка была холодно встречена публикой и скоро сошла со сцены.
После смерти композитора в 1970 году таких попыток уже не было. Огромная часть белорусского музыкального наследия XX века умерла вместе со своими создателями, сохранившись лишь в учебных программах по истории музыки. Нужно ли возрождать эти забытые партитуры, или это такое же невозможное дело, как снос ресторана «Журавинка» и воссоздание на этом месте двухэтажного дома, где жил Тикоцкий, Лукас и другие тогдашние корифеи?
Ответа на этот вопрос нет. Но повод для серьезных размышлений точно имеется, ведь искусство должно жить и радовать людей, а не просто служить неким «удобрением» для будущих поколений творцов.
Наверняка где-то хранятся и дневники, письма, другие материалы, связанные с творчеством Тикоцкого. Он ведь, по воспоминаниям родных, был талантливым писателем. Но его литературное наследие не издается, хотя могло бы послужить важным источником знаний по истории белорусской культуры XX века. Мы пока сами недостаточно ценим и любим свое недавнее прошлое, и настала пора это изменить.
Фото из архива Белорусского союза композиторов
