Елену Аладову современники называли белорусским ТретьяковымВ командировку она брала две сумки: одну — с жареными окороками, другую —с брусничным и грушевым вареньем. Эти гостинцы раскрывали перед директором Государственной картинной галереи БССР даже самые тяжелые двери чиновничьих кабинетов и домов ленинградских и московских коллекционеров. Елена Васильевна Аладова воссоздавала с нуля разграбленный во время войны художественный музей страны.
Разговор на фоне шкафа
Картинная галерея появилась в Минске в 1939 году. Эвакуировать в первые дни войны собрание настоящих раритетов, в том числе перевезенных из национализированного несвижского замка Радзивиллов, советские власти не успели. Немцы наступали, сыпались бомбы. «Наша грузовая машина осталась без водителя, во дворе кто–то стал поджигать дровяные склады, галерея наполнилась дымом. Потом закончилась вода. Мы едва успели набрать запасы прямо в китайские и японские вазы. Хотели забрать с собой хотя бы слуцкие пояса, но смотрителя музея с ключами не разыскали, так и ушли, оставив все на двух охранников», — вспоминала Елена Аладова позже о бегстве из Минска. Слуцкие пояса так до сих пор и не найдены. Остались лишь их фотографии. Они хранятся в Москве.
В 1944 году Аладовой сделали выгодное предложение: возглавить новый и перспективный музей истории Великой Отечественной войны. Но, как ни уговаривали друзья и коллеги, она вернулась в картинную галерею. К слову, два музея в разрушенном городе теснились в одном здании — бывшем Доме профсоюзов на площади Свободы. Здесь же жили и их сотрудники. Так, назначенная директором галереи Аладова днем принимала посетителей в единственном выделенном ей кабинетике, а вечером расстилала в нем тюфяки. Здесь и жила вся ее семья — муж и двое детей. Тогда никто не мог подумать, что на этом скромном пятачке вырастет крупнейший после московского, ленинградского и киевского художественный музей Советского Союза.
Вальмен Николаевич, сын Аладовой, известный архитектор, о былом вспоминает, облокотившись о массивный шкаф, какие встречаются в старинных усадьбах. Откуда он в минской квартире?
— Шкаф подарила маме вдова художника Бялыницкого–Бирули. Елена Аладова дружила с Витольдом Каэтановичем и его женой. Незадолго до смерти, уже в 80–е годы, мама разузнала, что с пейзажистом они дальние родственники. Так что шкаф — наша семейная реликвия.
Скорее всего, если бы не особые отношения Аладовой с Бялыницким–Бирулей, сейчас его наследие хранилось бы не в Беларуси, а в запасниках Третьяковской галереи. Но именно Елена Васильевна убедила вдову художника передать картины мастера из его подмосковного дома в Минск.
Сегодняшние мэтры Щемелев, Стельмашонок, Данциг, Кищенко, было время, считались «уклонистами» от соцреализма. Аладова же шла наперекор официальным установкам, негласно покупала работы белорусских классиков.
В 1948 году Елена Васильевна вернула из Саратова картины Юрия Пэна. При Аладовой музей провел 30 экспедиций, обследовал более 700 костелов и церквей западных районов Белоруссии. Из подземелья гродненского бригитского монастыря директор сама вытягивала парсуны — полусгнившие, источенные жуками картины XVII века, в Дрисвятах нашла чудом уцелевшие слуцкие пояса, в Пружанском районе — соломенные царские врата и резной иконостас. Теперь все это — классика национального искусства.
Полуночные визиты
Когда после войны из Москвы поступила команда наполнить музеи национальных республик произведениями русских художников, Аладова интерпретировала «цэу» из ЦК по–своему. Она поставила цель создать в Минске галерею, которой могут позавидовать сами россияне.
Елене Васильевне удалось свезти в Минск столько сокровищ, что они восполнили довоенные потери художественной галереи. Купленные за смешные по сегодняшним меркам деньги, шедевры эти теперь стоят не рубли, а многие тысячи долларов.
— Фурцева, министр культуры СССР, называла маму белорусским Третьяковым, — говорит Вальмен Аладов.
Поездки–разведки в Ленинград на квартиры бывших аристократов, их потомков, а также «нераскулаченных» коллекционеров Аладова совершала поначалу вместе с Капитолиной Фроловой, московским искусствоведом. Однажды директор музея задержалась в бесконечных визитах допоздна, не заметив, как постучалась в очередные двери... в три часа ночи!
Однако не все, что смогла раздобыть Аладова, она отправляла в Белоруссию. Приходилось делиться. «Так, — вспоминала Елена Васильевна, — я уступила «Третьяковке» картину Хруцкого «Интерьер с детьми», о чем всегда жалела».
Впрочем, постепенно Аладова снискала среди коллекционеров хорошую репутацию. Случалось, что прежде чем предлагать шедевры «Третьяковке», ленинградцы и москвичи звали к себе минскую гостью.
Нередко она бывала в гостях у Лидии Руслановой. Квартира Руслановой походила на кунсткамеру. Собрание живописи заполняло стены небольшой гостиной в три ряда, несколько картин стояло прямо на полу. Вскоре из дома знаменитости в минский музей отправились работы Матвея Виельгорского, Федора Толстого, Марии Тенишевой. Три года, пока улаживались финансовые вопросы, они хранились в Белоруссии под честное слово Аладовой. Русланова время от времени интересовалась, «как там поживают мои любимые детки», но без тени тревоги. «Я просто счастлива, что у меня такая подруга — истинная белоруска, полешучка!» — признавалась звезда советской сцены.
Кроткая улыбка на удачу
Бывало, министерство финансов отказывало в выдаче денег на закупку произведений. Тогда Аладова шла на прием к первым лицам. «Человек мягкий, но настойчивый, она добивалась всего, что надо, — вспоминала Ростовцева, член государственной экспертно–закупочной комиссии в Москве. — Часто приезжала сама, без вызова, кротко улыбалась, тихонько сидела — и мы сдавались и все ей приобретали. Другой человек на ее месте не смог бы собрать такой белорусский музей».
Впрочем, иногда приходилось закладывать и свои сбережения. Гостиную в доме Аладовых украшает женская скульптура работы одного из французских художников, ваявшего в XIX веке при дворе русского царя.
— Фигурку эту предлагала маме купить одна ленинградская дама вместе с уже выбранной для музея картиной, — вспоминает Вальмен Аладов. — Дама настаивала: мол, без скульптуры картину не отдаст. Пришлось добавить гражданке полторы тысячи за ее «кусок мрамора». Из собственных сбережений. Ненужную же фигурку мама даже не взяла с собой в Минск. Пока не позвонили из дирекции выставок и панорам Министерства культуры СССР и не потребовали забрать наконец свою собственность.
Об Аладовой говорили, что шедевры она видит сквозь стены. Так, знаменитая картина Маковского «Болгарские мученицы» была показана на Всероссийской выставке 1882 года, где имела колоссальный успех. Считалось, что затем картина пропала. Но Аладова умудрилась отыскать этот шедевр в частной коллекции, более того, договориться о его передаче в Минск. Примерно так же в музей попали Тропинин, Репин, Айвазовский, Левитан, уроженцы Белоруссии Олешкевич, Силиванович, Рущиц, Жуковский, Хруцкий.
Однажды Аладова имела неосторожность пожаловаться кому–то в Москве, что, мол, не хватает в Минске работ передвижников. Некий московский музейщик чуть не вскипел: «Ишь чего! Передвижников вам подавай! Может, и Пукирева вам в Минск отдать? Сами ищите — может, повезет».
— И вот как–то мама привозит в Минск знаменитый «Неравный брак», — вспоминает Вальмен Аладов. — Многие посчитали то полотно подделкой, ведь оригинал, всем известно, висит в Третьяковской галерее. Однако экспертиза подтвердила, что привезенная картина — позднейшее авторское повторение.
Между прочим, картину Василия Пукирева Аладова купила у вдовы Владимира Дурова, знаменитого циркового артиста. Сохранность шедевра оставляла желать лучшего: в пыли, грязи, изображение едва проступало. Быть может, поэтому картину и не заметили. «Что ж у вас за методика такая?» — удивлялись многие потрясающему чутью Аладовой на шедевры. «Смотрю–смотрю — и вижу», — отвечала она.
В начале 50–х Аладова добилась строительства для художественной галереи отдельного помещения по улице Ленина. Это было первое здание в СССР, сооруженное специально для музея. Но залов оказалось мало. Однако в пристройке музею отказали — денег не было. В то время в Минск приезжала французская художница с белорусскими корнями Надя Леже. Елена Васильевна ей невзначай обронила: не хватает места для экспозиции, негде хранить экспонаты. Леже молча открыла сумочку, достала золотую брошь со своими инициалами и протянула Аладовой: «Это для музея». Елена Васильевна тогда не взяла подарок. Новая пристройка была открыта только в конце 2006 года.
Не сбылась и последняя мечта Елены Васильевны — перевезти в Минск из ленинградского Русского музея репинского «Белоруса». Впрочем, одна, самая главная, ее мечта все же осуществилась: уже при жизни Аладовой в белорусский художественный музей шли, как в «малую «Третьяковку».
