— Очень, очень рано. Папа был меломаном и имел возможность покупать хорошую технику: он часто ездил в загранкомандировки. Так что все мои детские стихотворные и песенные достижения фиксировались. Года в четыре я научилась складывать буквы и прочитала свою первую книжку — «Винни-Пух и все-все-все».
Медвежонок в книжке то говорит прозой, то переходит на стихи, и, наверное, в детстве на мой «жесткий диск» записалось, что это совершенно нормально. Первые опусы в основном были о животных. Как-то написала настолько жалостную песню про пингвинов, которые замерзают на льдине, что моя двоюродная сестра начала рыдать в три ручья.
Когда мне исполнилось 14, я перевела взгляд с собак, лошадей и пингвинов на мальчиков. Я тогда заболела поэзией Серебряного века и читала все, что удавалось достать. Конечно, это мощно подействовало на неокрепшую психику. Но я счастлива, что в таком нежном возрасте зачитывалась Ахматовой, Цветаевой, Пастернаком, Мандельштамом…
— А юноша, которому посвящались стихи, знал о них? Или вы творили, но никому ни в чем не признавались?
— Адресату вручались рукописи. Мне кажется, пятнадцатилетнему человеку фантастически приятно, когда ему посвящают стихи и песни. Это хороший путь к сердцу мужчины, минуя желудок, и он работает!
С Алексем Кортневым (справа) и группой «Несчастный Случай» в спектакле «Зал ожиданий» (1995)
— Родители переживали из-за ваших подростковых романов?
— На самом деле ничего кошмарного в них не было — платонические детские чувства. Просто вся жизнь моей мамы была в нас с отцом, и когда я начала психологически от нее отделяться, для нее это стало катастрофой. Я всегда была послушной девочкой, хорошо училась. Но когда мама начала со мной воевать, отбирать телефон, она получила протест в полный рост. Я просто брала собаку и надолго уходила из дома. А однажды поняла, что папа с мамой тайком читают мои дневники. И совсем перестала им доверять. Было тяжело: нервотрепка, скандалы, обиды… Не издавали тогда умные книжки, где мама могла бы прочитать, как общаться с доставляющим проблемы ребенком…
А вот мне повезло. Когда мой старший сын, Артемий, был маленьким, вышла фантастическая книжка Карен Прайор «Не рычите на собаку!». Ее тоже стоит прочитать всем родителям!
Даниил и Артемий
Прайор много лет дрессировала дельфинов, а их невозможно заставить — они просто уплывают. И ее книга о том, как с помощью положительного подкрепления поддерживать то поведение, которое тебе нужно. Мы с Темкой и моим вторым мужем, Леней Головановым, пару месяцев играли в дрессировку по этой книге. Кто-то выходил из комнаты, а двое загадывали, что он должен сделать: пойти к полке, снять книжку или, например, сделать три приседания. И подкрепляя какие-то его действия, поддерживая крупицы нужного поведения, добивались этого. Очень смеялись и научились хорошо друг друга понимать. Kогда ребенок косячил, я могла сказать: «Не могу поддержать это поведение, давай сделаем по-другому!»
— Какие косяки Артемия вошли в число семейных легенд?
— Никогда не забуду, как в 15 лет Тема покрасился не просто в рыжий, а в цвет пламенеющего пионерского костра. Когда я его увидела, у меня просто упала челюсть. Он был похож на свечу — длинный, тощий, с абсолютно оранжевыми волосами. У Теминого папы через пару дней была громкая премьера — мюзикл «Иствикские ведьмы» (первый муж Ирины и отец Артемия — лидер группы «Несчастный случай» Алексей Кортнев. — Прим. «ТН»). Мы были приглашены. Купили герберы, такие же оранжевые, как Темина голова. И на поклонах на сцену вышел Тема в темно-синем костюме с огненной шевелюрой и букетом в тон. Тут настала очередь отвисать челюсти Кортнева. Он сказал: «А! А это… вот… мой старшенький».
Недавно за ужином мы как раз обсуждали с сыновьями сложности переходного возраста, и я им сказала: «Боюсь сглазить, но вы у меня ангелы». Младшему, Даниилу, 15 лет, и его форма протеста — слово «нет». Ему что-то предлагаешь, и он сначала отвечает «нет» и лишь потом думает, а что вообще ему сказали. Но я понимаю, что, не пройдя эту стадию отрицания, он не сможет сформироваться в самостоятельную личность. И пока у нас с ним, к счастью, есть контакт и доверие.
— А когда контакт и доверие стали восстанавливаться у вас и ваших родителей?
— Только когда в 22 года я родила Тему! Пропасть между нами окончательно исчезла в 1995 году, когда мы узнали, что у мамы онкология. Вот тогда мы с ней пересмотрели все свои поступки. Перед тем, как мама ушла, мы успели и друг друга простить, и признаться в любви. Ведь я действительно была смыслом ее жизни, а она — моим самым близким и родным человеком. Мамочка еще успела увидеть спектакль «Зал ожиданий», который мой родной Студенческий театр МГУ поставил по моим песням. Я тогда более-менее восстановилась после аварии.
У меня была такая весна 1993 года, что я бы ее врагу не пожелала. Тогда я выиграла Гран-при конкурса актерской песни имени Андрея Миронова, а буквально на следующий день Леша сказал, что уходит. И я каждый день просыпалась с мыслью, что хочу умереть. Думать так нельзя, потому что дорогое мироздание, черт возьми, выполняет наши запросы. И ведь был сигнал за пару месяцев до этой аварии. В мае у меня был бенефис после конкурса, потом мы поехали отмечать в Парк культуры. Гуляли, выпивали, домой меня взялся подвезти один из Лешиных друзей, и через несколько минут я поняла, что он безобразно пьян. Мы чуть не вылетели через парапет в Москву-реку! Чудом заехали по извилистой дороге на улицу Косыгина, и там я выпалила: «Тормозни, куплю сигареты». Выскочила — и бегом помчалась домой с ощущением, что спаслась от смерти. Это оказалось предупреждением.
С домашними любимцами — собакой Ушаном и кошкой Бинессой Захаровной
Но 17 июля 1993 года после спектакля я снова села в автомобиль к человеку, который оказался нетрезв. Мы вылетели на встречку. Лобовое столкновение — и я в институте Склифосовского с переломанным плечом, локтем и повисшей рукой. Первые несколько суток в Склифе стали абсолютным шоком. Но потом я вышла позвонить на площадку и увидела, что там стоит человек со свежей культей вместо ноги, — и поняла, что моя ситуация не так уж плоха. Позже меня перевели в другую больницу, где продержали полгода, почему-то так и не сделав рентген.
— И вам, вашим родным или друзьям не приходило в голову спросить, почему не делают снимок?
— Не знаю, почему так получилось, ведь мама с папой приходили ко мне каждый день. Наверное, у них тоже был шок. А рентген я сделала уже самостоятельно, когда сбежала из этой больницы через дырку в заборе. Рука моя еще и болела 24 часа в сутки, и мне каждые четыре часа кололи анальгин, все увеличивая дозы, потом добавили лекарства для сердца: оно не выдержало нагрузки. Месяцев через шесть меня повезли в институт Бурденко на очередное обследование. Лаборантка написала: «Положительная динамика отсутствует». Спрашиваю: «Что же мне теперь делать?» — «Молиться и надеяться на чудо». Я вернулась в больницу и начала молиться. Через неделю маме позвонили с телеканала «Россия»: «Мы разыскиваем Ирину, хотим снять сюжет про ее жизнь после победы в конкурсе». Она ответила, что я уже полгода лежу в больнице, и редакторы предложили: «Давайте мы вас познакомим с другой нашей героиней, это армянская целительница Асмик». Кстати, вот она и отправила меня на рентген, и там выяснилось, что кости у меня встали буквой «Х» и пережимают нервы. Целительница сказала: «Плечо я могу тебе вправить сама, а вот локтем займется мой учитель, и я тебя повезу к нему в Армению». Асмик — медик по образованию, а ее учитель был хирургом и несколько суток «собирал» людей после землетрясения в Спитаке. И вот в декабре 1993-го мы с ней полетели в блокадный Ереван, где не было света, газа, воды, где жители многоэтажек ведрами таскали воду на 15-й этаж и топили буржуйки книгами и детскими кроватками. Раньше я такое видела только в фильмах про войну. Мы нашли и машину, и бензин, и Асмик вывезла меня из Еревана в горы: ее старенький учитель жил в селе.
— Получается выполнять этот обет?
— Через несколько лет я его нарушила, расставаясь с человеком, которого очень любила. Но это был последний раз, когда мне не хотелось жить. И я вышла из этого кризиса очень интересным образом. Однажды я была в горном походе по Средней Азии, и там увидела, как девушка из нашей группы на рассвете делала гимнастику: красивые плавные движения, похожие на кунг-фу. Я спросила у нее, что это. Она ответила: тайцзи. Занимается она в одном московском клубе, но туда берут не всех. И вот спустя несколько лет, когда случился этот разрыв и мне было очень плохо душевно и физически, я вспомнила про ту девушку. Позвонила в клуб, мне сказали, что да, новичков они так просто не принимают, только через семинар, и ближайший пройдет в городе Орел. Говорю: «Что же мне делать, если я работаю, а еще у меня ребенок и собака?» Отвечают: «Если вам, правда, надо, вы приедете».
Я упала папе в ноги, попросила его сделать мне подарок на день рождения, как раз приходившийся на эти даты, отвезла ему ребенка и собаку и купила билет на поезд. В шесть часов утра вышла в незнакомом городе на вокзале и думаю: «Боже, что же я делаю, это безумие!» Но ребята на семинаре, записывая мои имя и фамилию, вдруг переспросили: «Вы та самая Ирина Богушевская? Да мы вас так любим, мы занимаемся под вашу музыку!» Я чуть не расплакалась. Меня тут же обняли и окружили самой нежной заботой. А вечером после занятия пригласили к себе домой вместе с мастерами клуба. Это был не день рождения, а день перерождения! С тех пор, то есть с 1999 года, занимаюсь тайцзи и цигун. А тогда такие практики стали настоящим спасением, с их помощью я вытащила себя за волосы, как Мюнхгаузен, из черной депрессии, и никогда больше у меня не было таких деструктивных состояний.
— Все те годы, о которых мы говорим, вы совмещали создание песен, концерты и работу на радио?
— На радио я работала до начала 2000-х. Однажды, перейдя на новую радиостанцию музыкальным обозревателем, столкнулась там с девушкой-редактором, которая вдруг решила меня травить. Я вела ежедневную рубрику о концертах-альбомах, а она начала регулярно браковать мои материалы, требуя, чтобы я приехала еще раз, вечером или ночью, и все переписала. Когда это стало системой, в одну секунду уволилась. Оглядываясь назад, я так благодарна этой редакторше! Не будь ее, так бы и цеплялась за радио, как за костыли. А она выпихнула меня ногой в открытый космос из космического корабля, где было тесновато, но безопасно. И я ушла в никуда.
Я тогда только-только записала вторую пластинку — «Легкие люди», и ее не брала ни одна радиостанция: «неформат». А раз песни не крутили на радио, клубы не хотели делать концерты: не верили, что мы соберем зал. Меня спас мой второй муж, Леня, который в тот момент был очень, очень рядом. И, конечно, наш сын Данька. Когда стало известно, что у нас будет ребенок, я подумала: наверное, это судьба, надо спокойно заниматься семьей и забыть уже про творческие амбиции. Но тут важный момент. Когда я рожала Даню, у меня было такое кровотечение, что меня отправили на операцию. Приходя в себя после нее, я услышала, как надо мной переговаривались врачи: «Почему она все время поет?» — «Ну, она же певица». Оказывается, я пела под наркозом! И вот на этом «она певица» я и вынырнула в реальность.
Читайте также
Но через пару недель он приехал в Москву с деньгами, отдал их мне — и ничего не потребовал взамен! Я тут же арендовала студию, и мы записали альбом «Нежные вещи». На презентации мы собрали МХАТ, 1300 мест, а через несколько месяцев, в ноябре 2005 года, — полный Государственный Кремлевский дворец. И после этого поехали с гастролями по всей стране.
— Поскольку чудеса случаются с вами на регулярной основе, расскажите, когда они случались в вашей жизни с третьим мужем — Александром?
— Его появление само по себе стало чудом. После развода с Леней я подумала: мне так не везет с мужиками — наверное, это какой-то злой рок. Так что старайся — не старайся… А мы с Леней старались как проклятые! Мы прожили много счастливых лет и несколько тяжелых, но наши дети от первых браков выросли без отцов, и мы оба не хотели этого для Дани. Наша лодка тонула, но мы оба честно старались ее спасти. К концу борьбы за полную семью для ребенка я уже сидела на антидепрессантах, в полном безумии завела кошку, хотя у меня аллергия на их шерсть… В 2012 году стало понятно, что брак все равно рушится. Пока мы с Данькой были на Крите, Леня забрал вещи и ушел. И я решила не склеивать вазу, разбитую на мелкие осколки. Решила, что буду жить для себя и детей. Начала запись нового альбома — «Куклы». Собрала в него, как в корзину, песни про разные страсти-мордасти. Чтобы потом отпустить ее плыть по реке, а вместе с ней отпустить свою боль и печаль. На два месяца засела в студии.
Но перед этим, в августе, меня попросили дать интервью журналу для любителей собак. У меня тогда было два повода для интервью — Доня, золотистый ретривер солидного возраста, и Ушан, щенок вельш-корги-кардиган. И вдруг выясняется, что брать интервью будет главный редактор журнала, Александр Аболиц. Саша пришел, сел за стол, за которым мы с вами сидим, включил диктофон, мы замечательно поговорили. И попутно вспомнили, что я в школе занималась верховой ездой. Родители были против конного спорта, потому что это опасно и травматично, но мы с подружкой все равно ездили на ЦМИ в шаговую группу. Я писала песни про лошадей, и все мои школьные дневники были изрисованы их силуэтами. А Саша сказал, что у него в Тульской области есть конюшня, и пригласил покататься. Когда за ним закрылась дверь, я подумала: Боже, какой обалденный мужик! Как жалко, что у меня с такими никогда ничего не получается.
А потом он прислал СМС: «Приезжайте». Отвечаю: «Не могу, у меня студия, пишем барабаны!» Через неделю новое «приезжайте». Пишу: «Не могу, записываем гитары». Еще через неделю писала духовые. Я, правда, не могла. Но думала, какого черта, вообще не хочу никаких отношений, хватит! Хочу пожить для себя, поехать заниматься тайцзи на море, хочу на талассотерапию, на танцевальные курсы! Да здравствует свобода, пампасы! Думала, что после расставания с Леней просто рухну, но неожиданно почувствовала такое облегчение, будто с меня упала бетонная плита.
Приближался ноябрь, а с ним и мой день рождения, заканчивались наши студийные сессии. И вдруг я подумала: а не поехать ли мне на конюшню. Как здорово было бы в свой день рождения впервые поскакать галопом! На ипподроме-то разрешали только шагом да рысью, а это же, наверное, так круто — летишь по полю, как в «Неуловимых мстителях». И я сказала Саше, что мы приедем. Он подумал, что я привезу человек тридцать, но я была очень измотана, потому что запись в студии — дело трудоемкое. Так что мы приехали вдвоем с Даней. А в ночь на 2 ноября, как раз на мой день рождения, ожеребилась Сашина любимая орловская кобыла, и этого новорожденного жеребенка он подарил мне. Конечно, мое сердце растаяло.
С Сашей мне сразу было невероятно легко, и это удивительно. Мы же, когда влюблены, очень хотим понравиться и немножечко пушим хвосты, — но с ним можно было просто быть самой собой. И так продолжается уже пять лет. Пока все, как в сказке.
Ирина БогушевскаяЕлена ФОМИНА
Родилась: 2 ноября в Москве
Семья: муж — Александр Аболиц, журналист, биогеограф; сыновья — Артемий (29 лет), Даниил (15 лет)
Образование: окончила философский факультет МГУ
Карьера: учась в университете, начала играть в Студенческом театре. Параллельно с преподаванием философии работала диджеем на радио. В 1998 году записала свой первый альбом — «Книга песен». Выпустила альбомы «Бразильский крейсер», «Странные песни А.Н. Вертинского» (совместно с Александром Ф. Скляром), «Легкие люди», «Нежные вещи», «Шелк», «Куклы», «Сделано в Риге», «Детская площадка»
Фото Арсена МЕМЕТОВА
