Сегодня Роману Алексеевичу Ерохину стукнуло 80! Не верю! Как был он в расцвете лет, а мне посчастливилось с ним познакомиться в 80–м, так и остался горячим, азартным человеком. Реакция на все, что связано с журналистикой, острая, мгновенная. Звонок: «Але, Ирина, хороший материал написала!» Или наоборот — тут уж будь любезна выслушать замечания. Все, что происходит в «Советской» (так он называет свою родную «Советскую Белоруссию», в которой проработал около 50 лет, ни на минуту не разрывая связи с газетой), его волнует искренне, сильно. Новое имя в газете — его новый интерес, он следит с неподдельным вниманием. Вот если бы молодые имели терпение выслушать мнение мэтра, пользы обрели бы для себя немерено. Но я буду говорить «за себя». Я уже давно поняла, какое это везение в жизни — иметь УЧИТЕЛЯ. Во–первых, увидеть себя со стороны глазами человека бескомпромиссного, которому доверяешь, который тебя уже априори принимает, каких бы ошибок ты ни совершал! Во–вторых, иметь перед глазами живой пример того, как надо жить.Роман Алексеевич — журналист до мозга костей — свое 80–летие ознаменовал выходом в свет тысячестраничной книги бесед, очерков, воспоминаний «Интонация вздоха». Прочитав ее, я была потрясена памятью журналиста (а это обязательное качество), добротой и умением добывать новизну во всем: в мыслях, в стиле, в выборе интонации. Блеск! При этом напомню: возраст он и есть возраст, а Ерохин сел и за три года написал книгу — какая профессиональная дисциплина! И какой неистребимый журнализм: всегда испытывать интерес к людям...
Мы беседовали с Романом Алексеевичем в канун юбилея. Я задаю ему 50 вопросов «СБ». Как всегда, он озорует, а мне, как всегда, интересно следить за тем, как он мыслит. Да, голова седая, но журналист в нем по–прежнему в расцвете. Не слабо!
1. Как бы вы сами представили себя читателям?
— Хороший человек. Или вот так: очень хороший человек. Если и с этим согласия не будет, представляюсь без улыбки: журналист со стажем работы 54 года.
2. Я рада, что беседа наша началась с улыбки. А вот второй вопрос серьезный. О чем больше всего мечтали в детстве?
— Если скажу, что в детстве больше всего мечтал о журналистике, ведь не будет мне веры? А напрасно. Сколько помню себя в школе, значился в должности редактора стенгазеты. Запоем читал книги. Даже по ночам. А когда мама гасила лампу, потихоньку устраивался к окну и — как у Максима Горького в детстве: луна — зеркало — книга. Отсюда — можно похвастаться? — и моя стопроцентная грамотность.
3. В каких человеческих слабостях вы не можете себе отказать?
— Во всех мыслимых и немыслимых, когда я... не сижу за письменным столом. Прислониться на часок к подушке, коньячку выпить... А вот когда работаю — сна нет, аппетита нет, желания даже пригубить солнечного напитка тоже нет.
4. Чьим мнением дорожите больше всего в своей работе?
— Пожалуйста, не посчитайте меня самовлюбленным нарциссом, но больше всего дорожу, естественно, своим мнением. Конечно, не без исключений. К примеру, в последние три года, когда работал над своей книгой «Интонация вздоха», я просил, уговаривал ее редактора — самого талантливого из моих учеников, ныне известного журналиста Сергея Пятковского: «Помнишь, как в юности твоей я шкурку сдирал с тебя? Теперь вот так же с меня сдирай». И он сдирал... Мнением его я ох как дорожил!
5. Я читала вашу «Интонацию вздоха». Роскошная книга! Я имею в виду ее содержание. Под одной обложкой живут Якуб Колас, Иван Шамякин, Михаил Савицкой, Заир Азгур, Стефания Станюта, Янка Мавр, Игорь Лученок, Евгений Глебов, Александра Пахмутова, Раймонд Паулс, Эдита Пьеха, Кондрат Крапива, Алесь Адамович, Василь Быков, даже Никита Хрущев... Годы и люди. 944 страницы. Как вы пишете? Утром, днем, ночами? Ждете вдохновения или стабильного давления? Надеваете любимую рубашку?..
— Тельняшку. В ней и зимой, и летом уютно. Большинство героев очерков — мои друзья. И это облегчает работу: ничего выдумывать не надо. Только память и богатейший домашний архив.
6. Вы фронтовик. Рассказываете внуку о войне?
— Так ведь не расскажешь — расспросит! Мой старший брат погиб на фронте в сорок первом, отец — в сорок втором, в Сталинграде. Я тогда учился в девятом классе, только–только стукнуло семнадцать годков. И стал я — добровольцем на фронт! — осаждать военкомат. Это в Кемеровской области, Крапивинском районе. Отказали: возрастом не вышел. Стали осаждать всем классом — добились! С первого января сорок третьего я — курсант Новосибирского военно–пулеметного училища. Через полгода, недоучившись, на фронт — в 11–й гвардейский воздушно–десантный полк. А там — морская пехота, аж от Сталинграда шли... Воевал на Курской дуге, в левобережной Украине. Тяжелейшая контузия обрекла на годы по госпиталям... Внук мой о войне знает многое. Лет пять назад я его и внучку позвал в наш музей истории Отечественной войны: из Москвы привезли Знамя Победы. Вот они на снимке, мои еще юные внуки Антон и Ольга. Причастились у святого стяга...
7. Вам было страшно когда–нибудь за свою жизнь?
— Ей–ей, и вспоминать не надо: такой день держится в памяти вот уже пятьдесят три года. Только что я окончил наш университет, женился, сняли комнату в частном доме на окраинной улице. Наконец матросское одеяние сбросил, пошил себе гражданский костюм, что в то время можно было сделать только по великому блату. И вот иду домой поздним вечером... Когда до дома оставалось пройти сотню метров, из темноты шагнули мне навстречу двое подонков. У одного, что повыше ростом, в руке сверкнул финский нож. К животу моему приставил: «Раздевайся!» Жалко было расставаться с костюмом, но понимал: хорош костюм, но он не стоит моей жизни. Расстегнул пуговицы, распахнул пиджак... И вот когда руки мои на уровне плеч усыпили подонков, проснулся во мне десантник, не зря же учили... Одному я за секунду сломал локтевой сустав, другому — удар в солнечное сплетение... Обоих отвел через пустошь на Сталинградскую улицу, в милицию...
8. При каких обстоятельствах вы познакомились с нашей газетой?
— Раньше всех ныне работающих в ее редакции. Это не заслуга моя. Простая арифметика: «Советская Белоруссия» (ранее «Рабочий») родилась спустя два года после моего рождения. В середине прошлого века стал читать ее — в сорок седьмом, когда поступил в Белгосуниверситет. После учебы двенадцать лет проработал редактором художественной литературы Белгосиздата, а затем редактор «Советской Белоруссии» Александр Зинин, мой друг со студенческой скамьи, пригласил меня в газету. В штате проработал 22 года. По сей день я — внештатный корреспондент, вот уж как восемнадцать лет. Потому, думаю, объяснимо, что «Советскую Белоруссию» я считаю лучшей газетой нашей страны.
9. Как бы вы сформулировали, что есть журналистское мастерство?
— В мои молодые годы талантливейший московский журналист Аграновский однажды изрек: «Хорошо пишет не тот, кто пишет хорошо, а тот, кто хорошо думает». Я посейчас согласен с этим постулатом.
10. Всегда ли вы говорите все, что думаете?
— Я всегда и обо всем предпочитаю сначала думать, а потом уж говорить. В юности — говорил все, что думал. Нахватал шишек — вроде бы поумнел.
11. Оказало ли влияние на ваш характер созвездие, под которым вы родились?
— Мое созвездие — Весы. Ох, если б я всегда взвешивал, прежде чем сказать, сделать, даже подумать... Потому гороскопы и не читаю. И вообще, по–моему, занятие это — для бездельников, к коим я, надеюсь, не отношусь.
12. От кого или от чего вы устаете больше всего?
— От бездельников. И от безделья.
13. Есть ли в жизни вечная любовь?
— А как же! Мы с моей Ангелиной Васильевной, бывшей студенткой нашего университета, учительницей, три года назад сыграли золотую свадьбу. У нас два сына — Валентин и Александр. Как в той песне поется? «Это чудо великое — дети». И дальше: «Будут внуки потом, все опять повторится сначала». Повторилось! Родились внучка и внук — любовь еще сильнее. Так что есть, есть вечная любовь...
14. Интеллигентность. Что это такое в вашем понимании?
— Давайте для начала обратимся к толковому словарю русского языка: «Интеллигентный — образованный, культурный». Вам не кажется, что в чем–то это толкование уже недостаточное, а может, и устарело, если говорить о какой–то части нашей интеллигенции. Вчера человек утверждает одно, сегодня — совершенно противоположное. По–моему, это хамелеонством называется. Мэтр советской журналистики, дважды лауреат Госпремии нынче хвалится в своем многосерийном фильме: «Я сегодня работаю по принципу ОБС — одна баба сказала». И все свое повествование строит на всякого рода байках, слухах, анекдотах. Вы помните злую характеристику А.П.Чехова на российскую интеллигенцию? Иногда мне кажется, она не устарела. И не примите мои слова за стариковскую ворчливость...
15. Кто ваш самый близкий друг?
— У меня, к счастью, так много друзей, что назови я сейчас кого–то одного самым близким — обижу других.
16. Верите ли вы во внеземные цивилизации?
— Верю. Ну а если их нет, давайте выдумаем? Ведь без соседей скучно. Или того лучше — поищем?
17. Чего нельзя прощать даже лучшим друзьям?
— Однозначно: предательства. На себе однажды испытал.
18. Вы, я знаю, любили путешествовать. Какому виду транспорта отдавали предпочтение?
— Главным образом — на своих двоих. Облазил горы Крыма, Кавказа. Прошел маршрутом высшей категории трудности по Горному Алтаю: три сотни километров пешим за десять дней, одиннадцать перевалов–«трехтысячников». Каждые сутки в четырех временах года: глухая тайга — осень, потом альпийские луга — лето, тундра — весна с подснежниками, снежные вершины — зима. Потом в обратную дорогу: весна, лето, осень... И так каждые сутки. Ночами медведи принюхиваются к палаткам. Днем — пугливые маралы. И ни одного населенного пункта. В рюкзаках — до 40 кг. Телецкое озеро, грохочущие водопады с высоты 1.000 м. Из озера вырывается бешеная Бия на сотни километров до слияния с такой же бешеной Катунью, из которых рождается могучая Обь. Большей красоты я не видел...
Ну а морские путешествия — особая статья. Балтийским и Северным морями — в Швецию, Финляндию, Польшу, Англию, Францию, Голландию, Данию...
Самое–самое же для меня путешествие, вы знаете, заплывы в море — к границам дельфиньим — на два, три, четыре часа... Сейчас–то, к своему восьмому десятку, увы, уже только во снах–мечтах путешествую.
19. Ваш идеал женщины?
— А вот этого я вам не скажу. Вы напечатаете, обнародуете — и каких вопросов тогда мне ждать от жены?
20. Когда вы в последний раз хохотали от души?
— Сын рассказал анекдот: «Встречаются два одессита. Один — другому: «Ты знаешь, какой национальности был Мао Цзэдун?» Другой: «Не может быть...»
21. Вы верите в Бога?
— Я с уважением отношусь к тем, кто верует.
22. А врагов вы себе успели нажить?
— Врагов, слава Богу, вроде бы нет, не нажил. А недруги... Наверное, есть?
23. Как вы относитесь к наблюдению А.П.Чехова, что на свете нет ничего страшнее, чем провинциальная знаменитость?
— Честное слово, я целиком разделяю наблюдение Антона Павловича.
24. Будь вы главой государства, что бы вы сделали в первую очередь?
— Узаконил бы запрет на передачу земель в частную собственность. Да вот главой–то государства, слава Богу, смогу стать лишь в редких снах.
25. А кем бы вы стали, появись возможность начать все сначала?
— Ну здесь без выбора. Журналистом!
26. Чего вам лично больше всего недостает сегодня?
— Здоровья.
— И как вы заботитесь о своем здоровье?
— По закону люди, которые доверяют своим врачам, выздоравливают быстрее. Значит, самое главное — найти своего врача. Я нашел его вот уж как четверть века. Это Тамара Николаевна Олешкевич из поликлиники УД Президента Республики Беларусь. За что я уважаю, люблю своего врача? Только ли за то, что она умело, профессионально подбирает лекарства под мои «болячки»? Нет, не только. Есть более надежное, веками испытанное средство лечения. Это доброжелательность. Сужу по себе — лечит лучше самых дефицитных лекарств. Вот пример, из совсем недавних. В этот день я не нуждался в срочной помощи, не вызывал врача на дом. И вдруг на пороге Тамара Николаевна: «Как самочувствие? Проезжала по вызовам мимо вашего дома, заскочила на минутку. Есть ли нужные лекарства?..» Мой низкий поклон ей!..
27. Помните ли вы свое детское прозвище?
— Я сибиряк, у меня уже в детстве были крепкие кулаки. Потому прозвища не могло быть. Да и вообще, чаще всего у нас кликали по именам. Николая — Колькой, Ивана — Ванькой... А меня как? Настоящее мое имя — Раймонд. Ну нарекли Ромкой. И в журналистику так вошел: Роман Ерохин.
28. Откуда у вас такое... французское имя?
— Родился я в пору, когда взрослый люд валом валил в кружки ликбеза. А моя мама — в искусство, она уже окончила два класса приходской школы. Играла в самодеятельных спектаклях. По пьесе «Незнакомая» у нее был сын Раймонд. А выходила на сцену она уже полна мною. Ну и решила: родится сын — дам ему это имя. У старших моих сестер и братьев имена как имена: Антонина, Олег, Нинель. А у меня... Правда, с именем младшей сестры тоже была заминка. Родилась она 24 января 1924 года, в минуты, когда на похоронах Ленина ревели гудки. Вот имя Ленина и прочитали в обратную сторону, добавив в конце мягкий знак. Время было такое — революционное!
29. Не рискнете предсказать, какие перемены ожидают нашу страну через год?
— Нет, не рискну. Это дело политиков и провидцев, к коим я, увы, не принадлежу.
30. В какой стране вам хотелось бы побывать и почему?
— В России. Точнее, в Сибири, где прошли мои детство и отрочество. Но, увы, возраст уже неподъемный.
31. А какие книги, по–вашему, надо прочитать всем?
— Да разве можно перечислить всю классику — Данте, Льва Толстого и Достоевского, Сервантеса и Шекспира, Джека Лондона, Диккенса, Вольтера... Ох, какой список надо бы еще должить!..
32. У кого конкретно и что именно вы спросили бы в первую очередь, будь у вас такая возможность — пообщаться с самыми интересными личностями нашего времени?
— У Горбачева и Ельцина. И спросил бы я их: «Нацистская Германия всю Европу собрала — не осилила, не разбила Советский Союз, как же вам, таким... «интересным», удалось развалить СССР без единого выстрела? С чьей помощью?»
33. Вы хорошо знаете свою родословную?
— Знаю только деда по материнской линии. Родом он из Гродно, из польской шляхты. В 1898 году ушел в революцию. Стал членом РСДРП. Работал на железной дороге паровозным машинистом. В первую русскую революцию партийная ячейка была предана провокатором, и он с семьей — четверо детей — был сослан в Симбирск. Грузил там, разгружал баржи купцам. В Февральскую революцию — в Москве. В Гражданскую войну — командир бронепоезда Красной Армии. В двадцатом году его свалил тиф.
34. Рок–музыка — это надолго? По–вашему...
— Мелодии почти нет. Преобладают ритмы. Молодежь почти перестала петь, зато танцуют до упаду. Думаю, рок–музыка надолго.
35. Ваше любимое блюдо?
— Не гурман.
— Любимая футбольная команда?
— В прежние годы — минское «Динамо». На матчи ее летал в Москву, ездил в Вильнюс... Сейчас такой команды нет. Как нет и хорошего футбола.
— Танец?..
— Вальс.
— Музыкальное произведение?..
— Целый час могу перечислять произведения Чайковского, Бетховена, Моцарта, Рахманинова, Свиридова, Пахмутовой, Таривердиева, Лученка, Раймонда Паулса, Евгения Глебова...
— Запах?..
— Цветущей черемухи.
— Цвет?..
— Голубой.
— Время года?..
— Как в песне «У природы нет плохой погоды». Люблю зиму, весну, лето, осень, снова зиму...
— Цветы?..
— Васильки во ржи.
— Праздник?..
— День Победы.
36. Есть ли у вас любимое занятие, помимо основного рода деятельности?
— Есть такая побасенка. Старого, обкуренного ветрами всех морей и океанов матроса однажды спросили: что бы ты купил в первую очередь, нежданно окажись у тебя миллион фунтов стерлингов? Тот не задумываясь ответил: «Табаку и рома!» Ну хорошо, говорят ему, купи табаку и рома на пятьдесят тысяч фунтов, а на остальные девятьсот пятьдесят тысяч? Матрос подумал, подумал, ответил так же коротко: «Еще табаку и рома». Ладно, говорят ему, купи табаку и рома на полмиллиона фунтов, тебе хватит их на всю жизнь твою, твоих детей, внуков, правнуков. А на остальные пятьсот тысяч? Долго думал матрос — час, два, три, сутки, наконец выдохнул: «Еще табаку и рома». Так и с журналистикой. Это — не только любовь. Это — болезнь! И что тут я могу сказать о занятии, которое «помимо»?..
37. Часто ли приходится одалживать деньги?
— Часто — это студенческие годы. А нынче — нет. Одолжишь — и думай: ведь отдавать надо!
38. Каково ваше мнение о конкурсах красоты?
— Я их приветствую. Но самому побывать на таких конкурсах, увы, ни разу не доводилось. А телевидение, жаль, красоту убивает...
39. Верите ли вы в изречение: «Все, что ни делается, все к лучшему»?
— Как мне кажется, это изречение — чуток измененный постулат доктора Панглоса из «Кандида» Вольтера: «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Сейчас я особенно подвергаю сомнению истинность этого изречения. В Нью–Йорке самолеты террористов повергли два небоскреба, погибли тысячи людей. Это что — к лучшему? В Индийском океане цунами погубило сотни тысяч людей из многих стран — тоже к лучшему? Красивое изречение, но во мне живет сомнение в истинности его.
40. Как часто и по какому поводу вы бываете недовольны собой?
— Чаще всего по двум поводам. Первый: наговорю чего–то нехорошего жене — сутки не знаю, как загладить. Второй: когда кто–то или что–то мешает мне окунуться в свою рукопись, ну очень сегодня востребованную. Скажете, помешался на своей журналистике? Ну что же делать, помешался.
41. Можете назвать то место на земле, которое вам всего милее?
— Моя семья. Слава Богу, и сыновья, и внуки живут в Минске.
42. Летаете ли во сне?
— К своим восьмидесяти я уже забыл, что это такое. А вот на днях — вдруг! — полетел. С чего бы это?..
43. Вы часто пишете письма?
— Помните у Константина Симонова? «В письмах все не скажется,/ И не все услышится./ В письмах все нам кажется,/ что не так напишется». В семнадцать лет увлекался. А нынче — все по телефону. И голос друга услышишь, и настроение, и дыхание... Поговорил — вроде пообщался...
44. Приходилось ли вам во время интервью думать: «Господи, зачем я пришел (приехал) к этому человеку?»
— Нет, не приходилось. По элементарному канону журналистики: я иду беседовать с человеком, которого уже знаю, что–то вычитал о нем, знаком по делам его. А иначе... Вот звонит намедни мой друг — известный кинорежиссер с вопросом: «Что мне делать? Приходит молодой журналист брать у меня интервью. Спросил его так, ненароком: а какие фильмы вы смотрели? Да нет, говорит, ваших фильмов я не смотрел. Спрашиваю: о чем же будем беседовать?» Друг спрашивает меня: это журналистика нынче такова? Да, совсем нередки подобные случаи. Лишь бы погромче прокукарекать. А ведь знаю я этого молодого журналиста. Крепкая рука! Но почему–то работает вопреки завету Некрасова: «Чтобы словам было тесно, мыслям — просторно».
45. В молодости вы, Роман Алексеевич, любили пошутить «на грани фола» и слыли мастером в этом деле. Что–нибудь исполните сейчас? Или, может быть, самый забавный случай из вашей журналистской практики расскажете?
— Забавный?.. Если бы в свое время заносил их в блокноты... Ну вот первый, что выдает память. У крымских рыбаков что–то не заладилось в путине. И как тогда было принято, состоялось решение укрепить кадры рыбаков коммунистами. В областной газете родилась передовая крупным шрифтом: «Коммунистов — в море!» Еще случай: наше «Знамя юности» на развороте двух полос аршинными буквами обнародовало обращение–призыв к сельской молодежи: «Комсомольцы, удобрим поля собственными силами!»
Я смеюсь. Он смеется. Я напоминаю:
— А из вашей практики? Были же такие?
— Я уже припомнил... Только там было... без забавы. В тот день я дежурил по выпуску номера «Советской Белоруссии» с первым заместителем главного редактора Вячеславом Игнатьевым. В номер шли материалы с Пленума ЦК КПСС, а главред Александр Зинин вне очереди отправил меня на дежурство: «У тебя собачий нюх на ошибки, смотри в оба». Все шло нормально. Читаем последнюю полосу с публицистикой. Идут строки из хрестоматийного в то время стихотворения Маяковского «Разговор с товарищем Лениным». Помните: «Вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живем». Все вроде бы чисто, без ошибок. А сердце почему–то екает: прочти еще раз. Читаю. Чисто. Завершил читку всей полосы, а сердце снова: прочти еще разок. Читаю по складам. И — ох! Такие «забавы» плохо кончаются. Это сродни пословице: сапер ошибается один раз. Рубашка на спине взмокла. Иду к Игнатьеву, глянул на его полосу — нет правки. Зевнул. Корректоры — а они у нас были весьма профессиональны — тоже пропустили. Читаю Вячеславу: «Вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, душим...» Это вместо «дышим». Пропусти мы тогда эту опечатку, в газете работать уже бы не довелось. Вячеслав сходил в магазин, принес бутылку коньяку... Забавно?
46. Что вы чувствуете в обществе молодых людей?
— Молодым себя чувствую! Я как–то нескоро заметил свой переход из молодости в старость.
47. Когда у вас плохое настроение, что вы делаете?
— Создаю хорошее.
48. Верите ли вы в будущее ваших детей, внуков?
— Только этой верой и живу!
49. Самый счастливый день в вашей жизни?
— Был такой, был, самый–самый счастливый. Чтобы рассказать, придется еще раз вернуться к годам Великой Отечественной. После тяжелейшей контузии я почти не слышал, не разговаривал вовсе. Немой! В госпиталях таких выправляли специальные врачи. Сейчас–то знаю — логопеды. Каждый день молоденькая докторша сидела со мной по сорок минут, чтобы научить одному слову. «Миленький, ну скажи: «ма–ма». Вместо двух слогов у меня получалось только мычание: «М–м–ыа». Целый месяц каждодневно: «Ну, миленький, скажи: «ма–ма». Мне только что исполнилось восемнадцать лет, я очень любил свою маму, а вот назвать ее, позвать... И столько злости, даже злобы накопилось у меня в груди, что хоть костыли свои рвани пополам! И вот однажды — это стало самым счастливым днем в моей жизни! — злость прорвала вулкан, выплеснулась лава: «...твою мать!» Я заморгал глазами: сказал, сказал! Только бы вот извиниться перед докторшей за отборный русский мат... А докторша радостно хлопает в ладоши: оказывается, все контуженные начинают говорить вот так...
50. Вопрос, который вы хотели бы задать себе сами. И ваш ответ...
— К девяноста годам ты еще не расстанешься с журналистикой? Перо в руках не задрожит?
— Надеюсь. На Бога...
