Новая жизнь Андрея Плесанова

Инопланетянин Андрей Плесанов

Кто такой Андрей Плесанов? Смотря о чем разговор. Если о белорусском авангарде 1980 — 1990–х, тогда он прежде всего коллекционер, организатор первых выставок андерграундного искусства в Минске. Если о роке — тогда, конечно, музыкант, лидер небезызвестной группы P.L.A.N. О его дипломе кинорежиссера и годах работы на «Беларусьфильме» вспоминают реже, хотя самый кассовый фильм за всю историю белорусского кино «Меня зовут Арлекино» снимался при самом непосредственном участии Плесанова, он был там вторым режиссером. В другой нашей знаменитой картине — «Дикой охоте короля Стаха» его можно видеть в значительной части сцен с Андреем Белорецким (во время съемок Борис Плотников заболел, и Плесанов, похожий на него статью, дублировал исполнителя главной роли чуть ли не везде, где не предполагалось крупных планов). Но кино у Андрея Михайловича давно в прошлом. Сегодня он художник, график и живописец, юбилейный вернисаж которого шумно прошел в здании НЦСИ по проспекту Независимости. Да, Плесанову 70, и это, пожалуй, самая неожиданная информация о нем, отчетливо напечатанная на афише новой выставки НЦСИ «С песней по жизни».

Художник и его муза.

— Просто я инопланетянин, — отшучивается он в ответ на мои вопросы на тему своего возраста, который решительно не вяжется ни с обликом, ни с голосом, ни с домом Плесанова, увешанным картинами с невероятной энергетикой. Заваривает чай из своей изумительной чайной коллекции и уточняет:

— Хотел сделать концерт к своему 70–летию в академии искусств, но ее сцена до сих пор не готова, все еще идет ремонт. Почему там? Ну, это единственное учебное заведение, которое я окончил, получив диплом режиссера. И пусть я не снял ни одного большого фильма, но мои работы висели рядом с картинами Марка Шагала, я собрал лучшую коллекцию белорусского авангарда — все благодаря этим стенам, которым обязан дружбой со столькими художниками. Именно здесь все начиналось, выплеснувшись в первую выставку картин из моей коллекции «Мастерская художника» весной 1987 года.

— Это которая закрылась чуть ли не сразу после вернисажа, и тогда вы отправили телеграмму Михаилу Горбачеву на адрес «Москва. Кремль»?

— И выставку открыли на следующий день!


— А позже, как вспоминают наши художники, вы дважды становились зачинщиком коллективного похода к крыльцу горкома партии с картинами наперевес. Все в том же 1987–м, когда были закрыты следующие выставки, проходившие на Коллекторной и в здании БелНИИТИ.

— Выставку, которая так и называлась — «На Коллекторной», вернули почти сразу, как мы двинулись по улице. А во втором случае — да, простояли у окон горкома добрых полчаса, прежде чем к нам вышли начальница отдела культуры и двое ее заместителей. Все трое с фамилией Ивановы, кстати. Мы сказали, что собираем деньги для Советского фонда культуры, и выставку открыли на следующий день.

— А вы снова избежали проблем, которые, казалось, были неминуемы. Еще я помню, как пила чай на этой кухне вскоре после того, как на чердаке вашего дома, как раз над вами, случился пожар, и вашу квартиру заливали из брандспойтов. Но ни одна из картин — ни ваших, ни из вашей коллекции не пострадала.

— Только сейчас, готовясь к своей выставке, я обнаружил, что для одной работы тот пожар все же не прошел бесследно. Это графика Игоря Снегура, организатора знаменитых выставок на Малой Грузинской, московского художника уже с мировым именем. Он подарил мне две работы, и одна из них из–за воды, просочившейся под стекло, слегка уменьшилась в размерах. Но это не страшно, работа все так же хороша.


— К чему я и веду. Вы верите в небесное заступничество?

— Конечно, верю. У меня есть мои ангелы–хранители, есть мои предки.

— Вы ведь племянник Павлины Мяделки, той самой, которой Янка Купала посвятил свою «Павлинку»?

— Моя мама — ее двоюродная сестра. Мы часто встречались, она о многом рассказывала, но тогда я не понимал, что надо записывать, фотографировать... После смерти Павлины Мяделки были опубликованы ее мемуары «Сцежкамi жыцця», но мало кому известно, что она написала еще одну книгу — «Шалёная паненка». Помню, этот рукописный роман в желтой амбарной книге все лежал у нас над батареей, моя мама, работавшая в издательстве «Народная асвета», долго его вычитывала, редактировала. Потом Павлинка уехала в Будслав, где умерла... Когда я захотел прочитать ее рукопись целиком, книгу не обнаружил. Оказалось, мама все выбросила. А на мой упрек только пожала плечами: «Сынок, кому это нужно?»

— Я ее понимаю, первый вариант книги «Сцежкамi жыцця» увидел свет сильно отцензурированным, без ретуши воспоминания Павлинки тогда действительно были не нужны. И, честно говоря, большого удивления, как вы умудрились собрать коллекцию прекрасных картин, не потратив на их покупку ни рубля, не вызывает. Вы просто показали художникам, что их искусство кому–то нужно. Пусть даже заказывая им работы «социального размера» 60х45 см. Кстати, сейчас ваша квартира — давно не прежняя коммуналка, есть где хранить картины. Но, предлагая художникам холсты для будущей коллекции автопортретов, вы, как и раньше, предпочитаете скромные размеры.

— Дело в том, что сегодняшние художники уже не нищие, кусок хлеба с маслом имеют. Но написать автопортрет размером 40 на 30 кто–нибудь да не откажется. Примерно треть из холстов, которые я раздаю, ко мне возвращается. Когда–нибудь все это выставится в хороших рамах, появится в каталогах, и те, кто проигнорировал мое предложение, будут кусать локти. К слову, к юбилею я хотел выставить свою коллекцию, но в НЦСИ меня уговорили-таки на персональную выставку.


— На которой в подтверждение ее названия вы демонстрируете работы с вырезанными на них текстами из своих белорусскоязычных песен.

— Да, там я делал сложный левкас, по которому с помощью бормашины вырезал эти рифмы.

— Что, буквально работали бормашиной?

— Ну да, слова уже нестираемы. Возможно, я еще продолжу этот проект. Когда сочинял музыку, картины не писал. А сейчас хочу снова заняться картинами.

— Значит, вы больше не поете...

— Что значит — не пою? Гитара–то всегда со мной. Летом ходил петь в подземные переходы, у меня даже официальная бумага есть от горисполкома, позволяющая там выступать. Ни музыку, ни картины я никогда не рассматривал источником заработка и продолжаю заниматься этим в свое удовольствие. Сейчас вот буду писать портрет любимой внучки.

— Как зовут внучку?

— Полина, Павлинка по–белорусски. Уже два года она — мое главное занятие, моя новая жизнь.

— В искусстве вы человек весьма многогранный и при этом — образцовый семьянин, почти 40 лет сохраняете верность одной женщине. Уникальный случай.

— 3 сентября 1979 года Галина приехала в Минск из Одессы, в этот же день мы познакомились, и я сделал ей предложение. Разумеется, в ответ она лишь покрутила пальцем у виска. Но через две недели я примчался в Одессу и отвел ее в ЗАГС, а 11 ноября мы обвенчались. Галя очень умная, хорошая жена, мать и, как оказалось, прекрасная бабушка.

— И муза?

— Не сказал бы, большую часть моих картин и песен жена критикует. Но я ее все так же люблю, мне по–прежнему нравится на нее смотреть, и я за многое ей благодарен. Вы даже не представляете, что такое жить среди тысячи холстов, ухаживать на ними! Но ни одну из работ своей коллекции я не продал и не продам. Эти картины меня подпитывают.

cultura@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter