«Счастья нет, но есть покой и воля...» А еще есть дауншифтинг.Не пугайтесь странно звучащего слова. В мире это — чрезвычайно распространенное сегодня движение, избравшее своим лозунгом как раз таки «покой и волю». Вот вам разве не хотелось хоть раз в жизни все бросить — всю эту суету, «крысиные гонки» за вещами и служебным повышением — и уехать куда–нибудь в тихое место, где вас никто не знает, начать все сначала, жить простой, неспешной жизнью, радоваться травинкам и дождикам? Хотелось, не решаетесь?
А так делают миллионы. И идут на сознательное понижение своего социального и материального положения. По исследованиям социологов Австралии, на их континенте за последние несколько лет так поступили 23 процента населения. Директор крупной фирмы становится инструктором по дайвингу. Успешная дама–юрист бросает юриспруденцию, ведет кружок вышивания и занимается своими детьми... Впрочем, еще в 50 — 60–х годах Артур Шлезингер-младший, советник президента Кеннеди, всерьез предрекал наступление «эры праздности». В странах с высоким уровнем жизни человеку не нужно много работать, чтобы обеспечить себя. Но рынок потребления на страже! Необходимо зарабатывать на конкретную марку автомобиля и конкретный брэнд духов, иначе ты — маргинал... Вот и не прекращаются бега.
Мода на покой и волю докатилась и до соседней России. Клубы дауншифтингистов, журналы, телепередачи, научные конференции... Естественно, нам захотелось обсудить все в белорусском контексте. Для беседы на эту антигламурную тему собрались в гламурном кафе «Моя английская бабушка» актриса Светлана Зеленковская, поэтесса Галина Булыка и я, ваш критик–писатель — обозреватель Людмила Рублевская.
Л.Рублевская: Это вовсе не изобретение нашего времени. Классический пример — Лев Толстой с его опрощением. А древнеримский император Диоклетиан оставил трон и уехал выращивать капусту! И был счастлив. Потому что человеку на самом деле не так много нужно.
С.Зеленковская: Для меня подлинный уход от суеты — это уход в монашество.
Л.Рублевская: Тут не монашество... Может быть, скорее эгоизм.
Г.Булыка: Со стороны общества тоже может быть эгоизм. Особенно в отношении к художнику.
Л.Рублевская: Я знаю больше случаев, когда отказывались от творческой карьеры, которая не приносит денег, и уходили работать в богатую фирму.
Г.Булыка: Многие наши деятели культуры не настолько еще обжились в городе, чтобы им хотелось уйти от его суеты. У нас еще урбанизация продолжается.
Л.Рублевская: Желание уйти от суеты — удел не только богатых жителей мегаполиса. Вспомните поколение дворников и сторожей...
Г.Булыка: Дауншифтингисты обычно куда–нибудь переезжают. Но если наш литератор уедет в маленький город, он просто не найдет там работу.
С.Зеленковская: Мне кажется, что этим могут заниматься только люди среднего возраста, от 30 до 50 лет, которые успели чего–то достичь.
Л.Рублевская: Как пишут социологи, после 30 лет развеивается иллюзия, что чем больше ты вкалываешь, тем ближе к бессмертию.
С.Зеленковская: Могу сказать точно, что я к такому шагу не готова. Мне интересно общаться с людьми. Если я куда–то удалюсь, мне будет себя этой не хватать.
Л.Рублевская: Да, Анастасия Слуцкая не вышла ведь замуж за Тарзана, не поселилась с ним в лесной глуши...
С.Зеленковская: Наверное, в ту эпоху просто не было моды на дауншифтинг.
Г.Булыка: Человеку, который привык к творческой работе, нужны Интернет, минимум комфорта... Кроме того, даже в маленькой районной газете могут быть свои «крысиные бега».
Л.Рублевская: Обрести территорию внутренней свободы можно не покидая территории столицы. Если талантливому артисту предлагают высокую чиновничью должность, а он отказывается: «Не хочу...» Тоже дауншифтинг.
Г.Булыка: А если известный политик вроде Жириновского выступает как артист?
Л.Рублевская: Это, Галина, пиар. Дауншифтинг — это еще и протест против мира потребительства.
С.Зеленковская: А как вы считаете, успешный человек — это хорошо?
Г.Булыка: Если ему внутренне комфортно — да. А если он все время в напряжении...
Л.Рублевская: У меня на словосочетание «успешный человек» аллергия. Напоминает времена, когда какие–то мутные биографические институты дальнего зарубежья рассылали всей нашей научно–творческой интеллигенции письма типа «Вы признаны человеком года» или «Бизнес–леди года». Пришлите сто долларов — и мы вышлем вам диплом, пришлите двести — и укрепим табличку с вашим именем на стене, где висит табличка с именем Барбары Буш... А у меня этих ста долларов просто не было. Хотя, в принципе, я могла их одолжить и получить диплом о своей суперуспешности.
Г.Булыка: А я знаю людей, которые посылали эти доллары. И получали дипломы.
С.Зеленковская: Я хорошо отношусь к реально успешным людям. Наверное, каждый человек приходит на эту землю с определенной данностью. Ее надо только угадать. Вот если я до конца исчерпаю эту свою задачу, я, наверное, уйду.
Г.Булыка: В монастырь?
С.Зеленковская: Нет–нет. Найду себе молодого человека, буду жить с ним, вышивать крестиком.
Л.Рублевская: Лучше всего сторожем... Ночь, тихо, сидишь и стихи пишешь.
Г.Булыка: Валентин Акудович это уже давно практикует. Был сторожем, лодочником... Недавно отпраздновал 35 лет своей бороде.
Л.Рублевская: Да, я помню, как на аукцион выставлялась картина — отпечаток большого пальца Валентина Акудовича. И вроде купили...
Г.Булыка: Тогда кто–то деньги заплатил, а картину так и не забрал. Автор притащил ее ко мне в редакцию. Там и осталась.
Л.Рублевская: Между прочим, выбор в пользу белорусской культуры некоторым представляется тоже этаким дауншифтингом. Еще недавно наш инженер или биолог, который устраивался на Западе бебиситтером или посудомойщиком, чувствовал себя более успешным, чем наш профессор...
С.Зеленковская: Если у меня все хорошо в личной жизни, я от многого могу отказаться. От интервью, творческих вечеров, фестивалей...
Л.Рублевская: А вы бы хотели стать начальницей?
С.Зеленковская: Нет, никогда. В свое время я решилась забеременеть — довольно рано для актрисы, родить... И думала, что не буду возвращаться на сцену. Но когда ребенку было 6 месяцев, я уже играла Черную панну Несвижа... До беременности репетировала Павлинку — тогда от роли пришлось отказаться, но впоследствии она все равно ко мне вернулась. И сейчас я готова к такому же поступку... Впрочем, это общая тенденция. Раньше актрисы очень боялись заводить детей. А сейчас я замечаю, что наоборот.
Г.Булыка: Знаю успешных литературных дам в других странах, которые откладывали обзаведение детьми. Встречи, симпозиумы, конференции, гранты... Это другой образ жизни. Публичный человек должен быть или в рубище, или — от кутюр.
Л.Рублевская: А по–моему, если рубище выставляется напоказ, это уже пиар. Поза.
С.Зеленковская: Но если дауншифтинг, как вы говорите, стал модой, в этом уже есть что–то искусственное. Фальшь. Маска.
Г.Булыка: Всегда были люди, которые не хотели грызться за место под солнцем. Просто сейчас это можно подверстать под модное явление.
Л.Рублевская: Мне как–то дали для эксперимента почитать типичный женский роман об одной известной юристке, которая проиграла дело, напилась с горя, села на электричку, заехала куда–то за город, забрела в дом, и там ее приняли за кандидатку на должность горничной. И она стала горничной. И обнаружила, что именно здесь ее счастье.
Г.Булыка: Вышла замуж за хозяина дома?
Л.Рублевская: Да нет. За соседского садовника.
Г.Булыка: Который при проверке оказался бывшим банкиром?
Л.Рублевская: Да нет. Нормальным садовником... А смысл — чтобы читательницы хором закричали: «Хочу быть домохозяйкой!» Это ведь не помешает время от времени публиковать стихи и сниматься в арт–хаусных фильмах...
Г.Булыка: А что? Я уже хочу быть домохозяйкой. Только кто через 5 лет будет эту домохозяйку помнить, чтобы просить стихи для публикации и приглашать в арт–хаусные фильмы?
С.Зеленковская: Мне кажется, женщина должна в первую очередь быть счастлива в личной жизни. Вспомните нашу актрису Юлию Высоцкую, которая стала женой режиссера Андрея Кончаловского и на какое–то время вообще ушла из профессии. Но рядом с ней мужчина, которым она восхищается, с которым ей не скучно. Она стала, можно сказать, профессиональной домохозяйкой... Теперь снимается, но в этом нет момента «крысиных бегов».
Л.Рублевская: Сущность «крысиных бегов» в том, что участник в конце концов достигает предела собственной компетентности. И в результате оказывается на должности, на которой ему плохо. Главное — вовремя остановиться. Там, где ты справляешься, где тебе и твоим ближним будет хорошо.
Г.Булыка: Да кто ж на это решится?
Л.Рублевская: Это происходит чаще, чем ты думаешь.
С.Зеленковская: Я, например, категорически отказываюсь от многочисленных предложений сняться в рекламе. И еще — не хожу по киностудиям и не прошу: «Возьмите меня на роль». Но я не выстраиваю свой имидж. Я пишу песни. Очень хочу создать свою группу... Но мне пока достаточно того, что я дочке на ночь спою песню.
Л.Рублевская: Мне рассказывали об артисте провинциального театра, который считает себя очень успешным и востребованным. Потому что часто ездит вместе с театром на гастроли по местам заключения, а параллельно подрабатывает вышибалой в баре.
С.Зеленковская: Когда–то у меня было желание попасть на работу в «Зеленстрой». Из–за форменной куртки. Моя фамилия Зеленковская, и я хотела получить куртку с похожей надписью... Но вообще–то я не люблю афишировать, кто я. Когда со мной знакомились на улицах, я представлялась Эльвирой и говорила, что работаю синоптиком. Даже на киностудию хочется иногда прийти без косметики и в парике...
Г.Булыка: А чадру не хочется?
С.Зеленковская: Я люблю мужское внимание, но, попав на съемочную площадку сериала «Майор Ветров» и очутившись среди 140 мужчин — в «горах», точнее, в гранитном карьере в Микашевичах, где проходили съемки, уже на второй день мне захотелось надеть чадру.
Г.Булыка: Да, убежать от действительности проще всего. Но я все–таки повторюсь: для нас дауншифтинг — это неактуально.
Л.Рублевская: А я повторю, что это актуально всегда.
С.Зеленковская: Но пока нам нужно попытаться понять, для чего мы явились на этот свет.
