В революциях всегда было нечто фатальное

Идеалисты и прагматики

Вековой юбилей Октябрьской революции — хороший повод порассуждать о роли личности в событиях такого масштаба. Надо привыкнуть к одной не очень приятной для нашего рационализированного сознания мысли: однозначной оценки Ленина в истории, роли и значения Великой Октябрьской социалистической революции нет и пока не просматривается. Понятно почему: любой аспект осмысления этих феноменов вызывает самые противоречивые мнения, как тогда, в начале прошлого века, так и сегодня. Надо ли было ломать “через колено” страну или дать ей возможность развиваться спокойно, эволюционным путем? Надо ли было использовать  революционное насилие, развязывать гражданскую войну, воплощать диктатуру пролетариата или же следовало отстаивать самоценность каждой отдельной человеческой жизни? Надо ли было призывать к самопожертвованию, героическому преодолению невиданных препятствий или же ограничиться более спокойными дорогами? Здесь о многом можно спорить. Вот подвиг Павки Корчагина, вот протест против родных Павлика Морозова, вот Сергей Лазо, погибающий в топке паровоза, — эти жертвы оправданны? Ради кого и почему погибли молодые замечательные люди? Раньше говорили: ради великого  будущего, ради жизни будущих поколений. Хорошо, хотя как относятся “будущие поколения” к делу уже ушедшего поколения, мы сегодня хорошо видим. Но что самому тому поколению, которое осуществило, казалось бы, невозможное: сделало попытку (и успешную попытку) переустройства мира на новых началах? Им-то как?

pastvu.com

Помню строки из Британской энциклопедии, посвященные Николаю Островскому: это “история успеха молодого калеки”, писали англичане. Но мы всегда рассматривали его жизнь совсем в иных категориях: как пример самопожертвования, как подвиг во имя будущего, как вера в коммунистические идеалы. Англичане же сделали совсем иные акценты: “история успеха”. А что: книга (и успешная книга) вышла, орден писатель получил — успех налицо. Но точно так же можно расценивать жизнь Ленина: здесь и успех (глава правительства первой советской страны), и трагедия (уход из жизни в 53 года). Здесь и величие (мировое признание), и уничтожающая критика в ряде регионов бывшего СССР. Здесь и фактическое бессмертие, и жесткие современные призывы к ликвидации этого противоестественного бессмертия. А сам он (Владимир Ильич. — Прим. авт.) как оценивал свою роль и значение в истории страны? Да в том-то и суть, что в таких категориях он никогда вопрос не ставил. Скромность ведь была не показная, а реальная, величие было подлинное, а не показушное. Он был лично очень смел, физически крепок (после выстрелов Каплан с двумя пулями в шее самостоятельно поднялся к себе в квартиру, на второй этаж, и просьба у него была одна: “никого чрезмерно не беспокоить”). И на первом месте всегда было дело, судьба революции, судьба победившего пролетариата. Революция была всем: смыслом жизни, главным делом жизни. Какое накопительство, какие деньги, какая коррупция? И понимание того, что свое дело он бросает на полпути. Когда кто-то из иностранных корреспондентов спросил его, сколько ему лет, он ответил: “я уже старик, старик, мне уже  49 лет”. Жизнь, как у горьковского Данко, была действительно отдана делу, кто бы и как к этому делу сегодня ни относился.

Тут надо подчеркнуть главное: можно сколько угодно называть коммунистические идеалы Ленина утопией, говорить о его “кровожадности”, расстрелах его эпохи, жесткости Чрезвычайной комиссии, но нельзя не отметить и иного. Планка требований к социальному идеалу была поднята чрезвычайно высоко: справедливость, правда, демократия, гуманизм. Ведь далеко не случайно и сегодня ленинское понимание социального идеала столь же востребовано, как это было когда-то. Это был великий человек и была великая революция — не надо отрицать очевидное.

Но, может быть, революция 1917 года — это нечто очень национальное, явление сугубо домотканое и кондовое? Может, иные революции, скажем, последних трех столетий, знали лидеров, которые были белыми, пушистыми и остались в истории исключительно как высоконравственные личности? Вот Оливер Кромвель, деятель Английской революции XVII века. Содействовал казни короля, подавил радикальные движения диггеров и левеллеров, а в 1653 году установил режим единоличной военной диктатуры, протекторат. Историки прямо говорят, что годы управления Кромвеля близки, по сути, годам управления Робеспьера: это был английский террор.  А лидеры Французских революций XVIII и XIX веков? Пролили реки крови, и все во имя замечательных лозунгов про свободу, равенство и братство. Давайте вспомним и две революции, которые прошли и продолжаются на наших глазах, — в Украине и в СССР, России в 1991—1993 годах. До сих пор не обнародованы списки жертв обстрела и штурма Белого дома, до сих пор не дана официальная правовая оценка известному указу Президента России № 1400, в котором была попрана Конституция страны.

А жертвы событий в Донбассе, жесткое выяснение отношений между элитами в Украине? Да, по отношению к революциям применяются разные признаки — “бархатная революция”, “революция гвоздик” и прочее, но не надо обманываться: революция всегда кровь, всегда многочисленные жертвы, всегда небывалые потрясения. И наша общая страна в 1917 году, наши лидеры той поры не были в этом ряду исключением.

В революциях всегда было нечто фатальное. То есть могло иметь место резкое ухудшение положения людей, их обнищание, а молох революции громыхал в иных широтах. Элиты могли погрязнуть в коррупции, междоусобной борьбе, а моряки крейсера “Аврора” орудия так и не расчехлили. Протест вроде бы и нарастал, люди волновались, а революции как не было, так и нет. И иное: вроде все тихо и вдруг грянуло. Помните легендарное: “Это что, бунт?” — “Нет, ваше величество, это революция”. Но при всей фатальности революции в ней всегда были как прагматики, так и идеалисты. И как без первых, так и без вторых революция невозможна. Ленин — прагматик, который если и занимался отвлеченными вещами (например, философией), то только для того, чтобы “дать бой”, “вскрыть неправду критиков Маркса”, “обезоружить противника”. Ленин, рассуждающий про цветочки, — как это делал Франциск Ассизский или пишущий про свои сугубо личные субъективные ощущения, в том числе и физиологические, Мишель Монтень, это нонсенс. Почему Ленин отказывался слушать Бетховена, хотя очень любил его музыку? Причина проста: музыка выбивала его из колеи, заставляла тратить энергию, которую надо было всю до дна отдать делу революции. Это особый род самопожертвования, у которого нашлась масса последователей. Достаточно вспомнить тех идеалистов, которые пошли в революцию. И это ведь касалось не только тех, кто не имел ничего, кроме своих цепей, это касалось и высоких интеллектуалов, и генералов, и банкиров, миллионеров. И ответ, почему это происходило, тоже прост: эти люди чувствовали неправду окружающей их системы отношений и надеялись, что ситуация может быть исправлена.

Вообще, революция тогда становится успешной, когда в нее приходят бессребреники, идеалисты, которым ничего не надо для себя, но для которых слова “справедливость”, “патриотизм”, “Родина” не просто слова, а смысл жизни. Несложно утверждать, что именно они, идеалисты, несли на своих плечах и груз гражданской войны, и груз войны Великой Отечественной. Можно спорить, насколько это было целесообразно, в том числе и для самих идеалистов, которых могли покалечить и калечили свои, но они несли груз идеалов с достоинством, и этого нельзя не оценить.

Сегодня часто говорят про прагматизм, но это ведь прагматизм особого рода, прагматизм, заточенный “под себя”. В этом нет ничего плохого, каждый решает сам, как жить и что делать. Просто важно подчеркнуть: тогда, в начале прошлого века, прагматизм был “общественным”, “идеальным”, в центре которого находились интересы многих, больших масс людей, а не построение коммунизма в одной отдельно взятой семье. Белорусский прагматизм напоминает тот, “старый” прагматизм: не утопической постановкой задач, а философией реального действия. Об опыте такого рода прагматизма в нашей стране наверняка напишут книги, потому что факт: крови в нашей стране не было. Конфликты были, как же без них, а вот революций удалось избежать. И сверхзадача выглядела просто: решать прагматические задачи (накормить, дать работу, найти источники финансирования и прочее) не за счет всех в угоду одному или немногим, а так, чтобы движение вперед было как минимум одновременным для большинства. Иногда спрашивают: как удалось добиться того, что страна движется вперед, несмотря ни на что? Наверное, применяя ту же методологию, можно сказать, что налицо все те же факторы, которые в свое время сделали успешной Октябрьскую революцию. Это очень сильный лидер. Это поставленные во главу угла интересы не классов, не кланов, не страт, а той общности, которая зовется народом. Это здравый смысл, который призывается на помощь всякий раз, когда умозрительные схемы не помогают. Это и большое количество идеалистов, которые готовы подставить плечо тогда, когда в этом есть необходимость.

Оценивая великие события и великих личностей прошлого, надо прежде всего думать. Меньше всего востребованы лозунги, цитаты, потому что они догматичны, они след прошлого, а важно смотреть вперед. А то, что будет страдать единомыслие, так это ведь даже к лучшему: в главном мы едины, а о деталях можно и поспорить.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter