И встала часовым часовня...

Я, как сейчас говорят, — дитя войны. И не с экрана — наяву видел ее, слышал зловещий гул беды, испытал на себе голод и холод, и непреходящее желание съесть хотя бы еще две ложечки муников (так называли мы варево, приготовленное из мерзлой картошки). Так случилось, что все мои сельчане остались без жилья и еды. Нашу деревню Старое Село Ветковского района, а в ней было 800 дворов, фашисты выселили. Здесь создавался мощнейший Днепровско-Сожский заградительный рубеж, на который Гитлер возлагал большие надежды. Вернулись — ни кола ни двора, все сожжено. Из всех строений уцелели только две хаты. Как жили и выжили — длинный разговор. Да и не об этом мой рассказ.

Ее привезли из России — как дань памяти освобождавшим Беларусь.

Я, как сейчас говорят, — дитя войны. И не с экрана — наяву видел ее, слышал зловещий гул беды, испытал на себе голод и холод, и непреходящее желание съесть хотя бы еще две ложечки муников (так называли мы варево, приготовленное из мерзлой картошки). Так случилось, что все мои сельчане остались без жилья и еды. Нашу деревню Старое Село Ветковского района, а в ней было 800 дворов, фашисты выселили. Здесь создавался мощнейший Днепровско-Сожский заградительный рубеж, на который Гитлер возлагал большие надежды. Вернулись — ни кола ни двора, все сожжено. Из всех строений уцелели только две хаты. Как жили и выжили — длинный разговор. Да и не об этом мой рассказ.

Мой рассказ — о той драме, которая разыгралась здесь в конце 1943 года.

Хоть и стукнуло мне всего четыре года, но помню: и по дороге в родное село, и на улицах деревни — горы трупов. Среди убитых было больше наших солдат. Хоронили павших красноармейцев, да и немцев, деревенские молоденькие девушки.

Мы, малышня, ходили потом на вознесшийся к небу правый берег реки Сож. Сколько на нем разместилось немецких укреплений, блиндажей, траншей, долговременных заградительных точек — не сосчитать! И неудивительно. С той высоты открывался прекрасный вид на луг и окрестности вокруг Ветки. Хоть и детский был ум, но соображал: появись на контролируемой территории солдаты, танки — им не пройти. Только рисковый командир мог отважиться на отчаянную атаку.

Мне один военный фотокорреспондент (к сожалению, забыл его фамилию) рассказал как-то: «Мы вели наступление выше по реке от вашей деревни, возле Шерстина. Я всю войну прошел, но не видел столько убитых на каждом метре земли».

И сегодня река во время половодий размывает окопы, размывает память о прошлом: здесь бесились жестокие смерти, здесь, как кровь, поржавевший песок.

Мне кажется, само время диктовало: надо увековечить память о тех, кто пал в жестоких боях за первые пяди белорусской земли. И этот час настал. Председатель Ветковского Совета народных депутатов Евгений Чеваньков, когда я заглянул к нему недавно, рассказал:

— История эта началась давно. Один из активистов российского города Сураж Иван Толпеко учился в Гомеле. И однажды ему земляки сказали: «Иван Петрович, там под Гомелем много наших родных похоронено. Их призвали сразу после освобождения района Красной Армией, и в тех краях они полегли».

Толпеко стал вести поиск. Приехал он и под Ветку. А когда увидел братские могилы вдоль Сожа на высоком правом берегу — ужаснулся. Там были суражские, красногорские, новозыбковские фамилии. Вернувшись домой, он обо всем увиденном рассказал своим землякам.

Россияне сразу снарядили большую делегацию, даже детей взяли с собой. Приехав к нам, многие сразу же нашли своих родственников: отцов, дедов, братьев. Большинство из них даже не знали, что они здесь похоронены, что они лежат в этих братских могилах. Всего этих могил тут 12. И в каждой лежат от 800 до 1200 человек.

Гости сказали: братские могилы есть, ухожены, присмотрены. Это хорошо. Но этого мало. Надо найти способ достойно увековечить память земляков. И родилась идея: срубить и поставить у изголовья павших солдат часовню. Для этого выбрали бывшее церковище в деревне Хальч. Там до войны был храм. Когда наши войска наступали, фашисты оборудовали на его месте оборонительную точку, и, естественно, храм снесли артиллерийским огнем. Вот и решили: на фундамент этой церкви поставить часовню. Строить ее помогали Суражский, Красногорский и Новозыбковский районы. В России срубили часовенку из отменного леса, привезли сюда, поставили на церковный фундамент. И сейчас она стоит как символ, как дань памяти тем воинам, которые погибли, освобождая белорусскую землю.

В этой часовне идут службы по знаменательным датам. Со священником, песнопениями и обрядами. А потом проходят митинги, люди возлагают венки. Такой митинг прошел здесь и в День Победы. Приезжали на него гости из Красной Горы, Суража. С венками и цветами. И посетили они не только Хальч, но и Старое Село, Радугу, Шерстин, Юрковичи — почитаемые места, где нашли вечный покой их земляки.

Евгений КАЗЮКИН

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter