Владимир Зельдин отметил свой 101-й день рождения

На днях актер отметил свой 101-й день рождения. У него главная роль – в трехчасовом спектакле «Танцы с учителем». Накануне мы напросились в гримерку Зельдина в Театре Российской армии, где артист служит уже... 71 год!

Зельдин, как обычно, подъехал в театр к обеду. Зашел через служебный вход, тепло поздоровался с охранником, вызвал лифт и отправился на третий этаж...

Когда 17-летний Зельдин уже получал роли в Театре имени Моссовета, Центральный театр Красной армии – грандиозное по размерам и необычное здание в виде пятиконечной звезды – только строился. Он пришел сюда сразу после войны и тотчас же выстрелил «Учителем танцев». Потом были «Укрощение строптивой», «Идиот», «Дядя Ваня» – всего 53 постановки за долгие годы работы. Театр за это время дважды менял название, с десяток раз – директоров, режиссеров, дирижеров, а Зельдин не разрешил заменить даже мебель в своей гримерке. Тесноватая – размером два на три метра, – она обставлена старинными стульями, кушеткой, туалетным столиком-бюро 30-х годов прошлого века.

– В этой грим-уборной я сижу 71 год, – поясняет Владимир Михайлович, снимая пальто. Шкаф здесь не поместился, а вешалка в угол влезла. – Как пришел на свою первую роль в «Учителе танцев», так на третьем этаже и застрял. Здесь вся актерская элита, то есть все, играющие ведущие роли. По-моему, у меня здесь очень симпатично.

Зельдин – единственный, за кем руководство закрепило грим-уборную и позволило сделать нечто вроде прижизненного музея. 

Сегодня он играет свою самую знаменитую театральную роль – пусть не в «Учителе танцев» (ушел из репертуара), а в спектакле «Танцы с учителем», который специально к его 95-летию поставил близкий друг Юлий Гусман. Зельдин не пропускает ни одной репетиции перед спектаклем (да и спектакли за всю жизнь он отменял всего дважды, когда сломал шейку бедра).

От его гримерной до кулис – несколько десятков метров по узким, темным, извилистым коридорам. У Зельдина неважное зрение, но все эти закоулки он знает наизусть. И свое место на сцене находит без посторонней помощи. Коллег различает по походке и голосу, со всеми вежлив и обходителен. Но ровно в 16 часов стучит палочкой по полу.

– Он так строг с нами, никогда не даст спокойно поболтать! – вполголоса поясняет партнерша Зельдина – Алена Фалалеева. – Репетиция – это для него святое, никаких посторонних разговоров не должно быть. И не выносит, если семечки кто-то грызет – он их за версту чует.

Труппа фрагментарно прогоняет спектакль. К Зельдину, даром что пьеса о нем, режиссер относится, как ко всем:  где-то похвалит, где-то поправит. 

Сразу после репетиции Зельдин – совсем другой: расслабленный, общительный. Усаживает актеров в кружок — и давай рассказывать что-нибудь интересное. В этот раз вспоминал, как частенько танцевал со своей соседкой – Майей Плисецкой. Какая у нее тонкая талия, как они смотрели друг на друга, как ей было тяжело конкурировать с Улановой, как поддерживал, когда балерину сделали невыездной...

– Поддерживает он и нас всех, – осторожно вставляет Сергей Комаров, заслуженный артист России, который с Зельдиным полвека. – Знает не только, у кого какие нужды, но и детей наших поименно. У моей мамы чуть не отняли «братки» квартиру, так он лично к начальнику милиции ездил хлопотать – отбили. Как-то узнал случайно, что мне дали за ним фрак донашивать, возмутился, заказал для меня лучший костюм у Славы Зайцева. Он добрый.

До третьего звонка остается один час, и его Зельдин проводит все в той же гримерке. Садится за стол, который и туалетный, и письменный одновременно, и обзванивает друзей. Так он снимает напряжение перед выходом на сцену. Помощница тем временем заваривает ему крепкий черный чай с сахаром.

– Меня давно уже не гримируют, но если надо слегка наложить тон, то я это делаю такой вот пушистой беличьей лапкой, – говорит Владимир Михайлович и открывает ящичек стола, где среди вороха лекарств и правительственных телеграмм лежит настоящая лапка белки! 

По словам артиста, белка перед тем как ее лапка стала кисточкой для грима, скакала по лесам еще в 20-х годах прошлого века. Рядом – под стать лапке – пудреница той же эпохи, почти полная баночка. Зельдин стряхивает две щепотки на лапку и сам растушевывает по лицу. При такой экономии хватит еще на век!

Пока Зельдин делает последние приготовления, тщательно осматриваю гримерку. Много статуэток Дон Кихота (он собирает), плюшевых игрушек (дарят поклонники), но по-настоящему дорогих вещей несколько. Это шпага, подаренная Александром Ширвиндтом, да тот самый костюм, в котором он с 1940-х по 1970-е танцевал Альдемаро в «Учителе».

– Все самое ценное, наверное, дома храните? – предполагаю я.

– Нет, ничего домой не уношу, – качает головой Зельдин. – У нас маленькая двухкомнатная квартирка, 30 метров, там ничего не поместится. Что-то мне разрешают хранить на даче в Серебряном Бору. Дача принадлежит знакомым, они дают нам там пожить летом с женой.

Стены гримерки от потолка до пола увешаны фотографиями в рамочках. Самая большая – размером с картину – как раз с этой дачи. На ней изображен Зельдин, у ног которого расположился... Борис Николаевич. Нет, не тот. Так звали любимую собаку Владимира Михайловича. Это фото висит на самом верху, а снимки с людьми – под ним: Вишневская, Пахмутова и Добронравов, Кобзон, Лещенко. Путина не видать, зато у самого пола – Зюганов. Туда же пристроили тяжеленную раму, под стеклом которой нечто похожее на гигантского паука.

– Это нам Шойгу преподнес на 100-летие, – объясняет комендант театра Лариса Гончарова. – Корень женьшеня для поднятия мужской силы. Хорош подарок! Да рама у него неподъемная. Ее на сцену выносили трое солдат, а до гримерки тащила я одна! Я вешаю – она падает, вешаю – падает. В итоге мы махнули рукой и так на полу и оставили.

…После спектакля Зельдин за кулисами раздает дамам-актрисам подаренные ему букеты. В гримерке принимает своего поклонника – китайца Володю, который восхищается Зельдиным и принес в подарок пряники. После спектакля можно и сладкое. Но сначала – разбор полетов.

– Ваша концовка просто потрясающая! – восклицает зашедшая следом партнерша по спектаклю.

– О-ой, спасибо, – искренне смущается Зельдин. – Совершенно не могу танцевать после травмы шейки бедра. Все это у меня очень медленно заживает, и хожу я осторожно. Но врачи дают хороший прогноз. Вот когда поправлюсь, приходите – я вам обязательно станцую картули (то есть лезгинку. – Ред.)!

Подработка, репетиции, спектакли на родной сцене несколько раз в месяц... Зельдин, в общем, живет и работает, как и все его коллеги-актеры. Просто на второй сотне лет.

Советская Белоруссия № 43 (24925). Суббота, 5 марта 2016