Эту историю я услышал от одного бывшего заключенного. Она показалась мне не только мрачной, но и весьма любопытной в смысле человеческой психологии. Любопытной и необычной настолько, что, понятно, я не мог, прежде чем кому-то поведать, не проверить ее достоверность. А началось все так…
Немногим удавалось увидеть нашу голубую жемчужину — озеро Нарочь в таком состоянии, в каком оно предстало в тот вечер моему взору. Утром на небольшой волне я удачно порыбачил. Днем решил подремать и вновь выплыть на озеро. Отдыхал на диване в кабинете начальника спасательной станции, с которым давно был дружен. То, что увидел из окна после пробуждения, сильно огорчило. Мощные лиловые тучи стремительно вояжировали по небу, а на волнах появились белые гребешки — главный признак опасности для тех, кто хотел бы оказаться на воде. «Рыбалка – коту под хвост», — подумал я.
Непогода радовалась своей прибывающей силе. Опустел пляж. Вымер поселок. Последние лодки с озера были уже у берега. Со станции тоже все разъехались по домам. Остались лишь дежурный Петрович и я. Петрович был стареющим мужичком. Рассказывали, что когда-то служил в милиции и даже получал небольшую пенсию за неполную выслугу. Сейчас живет в соседней деревне у такой же стареющей, но моложе его на десять лет женщины. На небольшой кухоньке станции он разложил домашнюю снедь и позвал меня перекусить. Мне показалось, что он слегка принял на душу. Мы уже собирались коротать время, когда все же напомнил ему:
— Надо бы глянуть с вышки…
— Если не лень, поднимись, — махнул рукой Петрович. — Какой дурак попрется сейчас на воду?
Стихия гуляла вовсю. В шесть вечера на озере было как в сумерках. Одна точка, едва различимая вдали, показалась мне странной, и я поспешил к Петровичу за биноклем. Тот продолжал смачно жевать крестьянскую колбасу. «Видать, опять закусывает», — пронеслось у меня в голове.
То, что увидел в бинокль, взволновало. На резиновой лодке мужчина тщетно пытался продвинуться хоть чуточку с места. Он явно уже выбился из сил, и было ясно, что самому ему не выбраться из водяного плена. К тому же хлынул наконец дождь.
Рассказал об увиденном Петровичу, и тот нехотя поднялся на вышку и посмотрел в бинокль.
— Торопиться надо, Петрович, — суетился я.
— Жив будет, — буркнул дежурный по станции. — Сейчас доложим и поедем.
Я уже завел спасательный катер и нетерпеливо ждал Петровича. Несмотря на большие волны, расстояние преодолели быстро. С трудом перетащили замерзшего и отчаявшегося рыбака на катер.
— А я уже с жизнью прощаться начал, — придя в себя, выдохнул тот.
— Дерьмо не тонет, — съехидничал Петрович.
— Выпил и заснул, — оправдывался незнакомец. – А когда проснулся от качки, не соображу, куда плыть. Кругом вода, ветер…
Теперь мы с Петровичем имели полное право отметить счастливо закончившееся происшествие. Достал из рюкзака дежурную бутылку водки. Полстакана налил и незваному гостю.
Увидев у того на плече наколки, Петрович спросил:
— Сидел, небось?..
— Было дело, — отозвался Алексей. Так представился наш новый знакомый.
Встреча эта, однако, запомнилась мне не столько участием в спасении человека, попавшего в беду, сколько историей, рассказанной в тот вечер бывшим зэком. Постараюсь изложить ее в его варианте.
…Это правда, что попал я на зону по недомыслию. Женька Щуп выделил меня из других почему-то. Дружили мы. И мне за такой спиной было легче. Щуп тянул уже второй срок за убийство. И только перед моим выходом на волю как-то разоткровенничался. Оказывается, никого он не убивал ни первый, ни второй раз. Росли без отца. Мать, волевая и жесткая женщина, поднимала на ноги их троих. Выросли. У старшего свадьба уже намечалась, когда в драке он колом размозжил голову кому-то из соседней компании. Мать собрала «родительский совет». Решили, что вину на себя возьмет Женька, самый младший. Молодому и неопытному много не дали — всего семь лет строгого режима.
«Отмотал» Женька от звонка до звонка и вернулся домой. Но словно рок висел над семьей. Снова беда пришла. Теперь уже со средним братом. Надо сказать, что он и поганый по жизни человек был. Злой, нервный. По пьянке решил отомстить соседу. Поджег хату того. Да не учел, что сосед в тот вечер еще более пьяный был. Не вышел из горящей избы…
У среднего уже дети, семья вроде неплохая. И вновь на «родительском совете» мать настояла, чтобы Женька вину на себя взял.
— Ты уже прошел это, выдержишь, — мрачно и жестко сказала она.
На этот раз с учетом прежней судимости ввалили ему двенадцать лет. На зоне все полагали, что Щуп действительно убийца. В авторитете был. А он, как говорится, ни сном ни духом. Мне только рассказал. А звали его Щупом потому, что жилистым, цепким был. А вообще, мужик он в душе добрый, с понятием человеческим.
— Это я к тому, — закончил рассказ Алексей, — что не всех у нас правильно судят. Если нальете, выпью за Щупа…
— Через пару дней уже за тебя на поминках пили бы, — напомнил ему Петрович, которому явно не хотелось делиться остатками в бутылке. — Надо протокол на тебя составить как на спасенного. Так положено по работе нашей.
— Завтра, завтра… — запротестовал Алексей, увидев в окно, что дождь перестал. – У меня машина там на турбазе. Спасибо, хлопцы, согрели…
Ни завтра, ни потом Алексей так и не появился на станции. Петрович все же записал этот случай в журнал (свидетель у него был) и даже получил благодарность от начальства.
Вскоре я замотался по своим делам и стал забывать о происшедшем. Минуло несколько лет. Однажды я сидел в кабинете, как говорят журналисты, совершенно пустой. На уме не осталось ни одной темы для работы. И тогда я вспомнил ту историю. Почему бы и нет? Не знал ни фамилии, ни адреса, откуда был тот парень, которого дважды осудили за несовершенные им убийства, но была известна его блатная кличка. Меня не надо учить добывать информацию…
По своим каналам вышел на одного авторитета, который сейчас временно пребывал на свободе. Любопытно проходила беседа. Предложил денег за информацию.
— Обижаешь… Мы что, без рук, без головы гуляем? А зачем Щуп понадобился?
— Надо…
— На разных зонах мы были. Но как-то пересеклись на пару лет. Он все-таки не меньше моего — девятнадцать лет отматывал.
— Откуда родом и фамилию не знаешь?
— Как же… — Авторитет подошел к карте и ткнул пальцем. – А фамилия не то Жабицкий, не то Крупницкий… Какая разница?
— Ну а что после отсидки с ним было, не знаешь?
— Обижаешь. Мы о своих все знаем.
Авторитет помолчал, сморщился и криво усмехнулся…
— Не повезло ему. Месяц не погулял и к бабе поперся. Ну, тоже к нашей… А какую другую найдет? Поцапались чего-то, ну она его кухонным ножом и пырнула в живот.
— Насмерть?
— Тут загадка есть, — прищурил глаза Авторитет. — Видно, пересидел он в тюрьме, сентиментальным стал. Понимаешь, микрорайон, где она живет, всего в ста метрах от больницы. Мог туда пойти, но Щуп чего-то поперся домой к матери пешком за три километра на другой конец города. Там на крыльце и умер.
Я не прерывал собеседника. Тот помолчал еще и закончил:
— Мы все по понятиям сделали. Людей послали, денег на похороны дали. Все-таки наш человек был. Не каждый столько на зоне выдержит. Был Щуп и нету Щупа. А зачем покойник понадобился?
Мы расстались. Я знал, как действовать дальше. История эта еще больше меня захватила. На дворе уже была гласность, продолжалась перестройка, и такие душещипательные публикации вполне могли поднять тираж газеты.
В городе, указанном Авторитетом, у меня было несколько знакомых ветеранов милиции, которые могли помочь мне найти адрес, по которому еще, возможно, жила мать Женьки Щупа. Первый из них почему-то насторожился и вообще отказался беседовать, сославшись на болезнь. Другой наоборот:
— А… тот беспутный…
И подробно рассказал о доме, где провел когда-то Женька свое нелегкое детство.
Я покружил вокруг здания, размышляя, с чего начать. Когда-то это были зимние квартиры местного пана. Затем здание с несколькими подъездами достраивалось и перестраивалось под жильцов. Теперь в двухэтажном особняке жили шесть семей. Перед фасадом – небольшая тополиная роща. Мне так и не понадобилось входить в дом…
Метрах в тридцати увидел аккуратно одетую старушку на скамейке. Бывшая учительница оказалась довольно словоохотливой. Она и дополнила все известное о жизни интересовавшей меня семьи. Нина Семеновна к тому же оказалась и свидетельницей заключительной драмы. Ранним утром она вышла за калитку и увидела что-то неладное на крыльце одного из подъездов панского дома. Позвала невестку. Подошли и увидели странную картину: мертвый Женька «прислонился» к двери, а рядом, обняв труп, сидела, прикрыв веки, его мать. Перед ними – лужа крови.
Эту семью, рассказывала Нина Семеновна, нельзя было назвать в прямом смысле неблагополучной. В округе больших бедолаг хватало. Глава семьи, Зинаида Жабицкая, была женщиной властной по характеру. Может, это и помогло ей поднять на ноги троих сыновей, выучить в школе.
— Правда ли, что их младший, Женька, за братьев в тюрьме отсидел? – поинтересовался я.
— Да это все знали… Ну, так вышло. Одни оправдывали Зину, другие наоборот. Бог ей судья, — махнула легкой старческой рукой Нина Семеновна.
— А кто-то жив еще из семьи?
— Да вот неделю назад Володька, самый старший, умер, — ответила учительница. – Сердце. А средний, Витька, тот еще раньше, когда Женька в тюрьме был, умер от рака. Мучился сильно. А мать их после того как с Женькой поговорила на крыльце, так и не отошла. Заговариваться стала. После похорон и года не протянула…
Я вернулся в редакцию и написал очерк «Грех матери», надеясь, что он выйдет в газете под рубрикой «На житейских перекрестках». Сдал материал в секретариат и не сомневался, что он скоро появится в газете. Однако меня вызвал к себе наш главный редактор и грозно начал:
— И как ты представляешь этот очерк в газете?
Я пожал плечами.
— В каком виде мы выставляем наше правосудие? Дважды невинного человека осудили, — кипятился шеф.
— Но так было, — упрямился я.
— Так было, а сейчас будет вот так…
Главный смачно сплюнул, скомкал листы бумаги и выбросил их в корзину.
Прошло некоторое время, и нашего чинушу отправили в отставку. Теперь у нас новый главный редактор, из наших, журналистских. Восстановил и вчера сдал ему этот очерк. Увидит ли теперь он свет?
Но если честно, меня больше занимает другое. Что успели или не успели сказать друг другу умирающий Женька Щуп и его мать Зинаида? Попросила ли она прощения у сына? И успел ли он отпустить ее грех?..
