Анализируя материалы прессы по решению проблемы складских запасов, остановлюсь на том, что крайне удивило.
Со страниц газет и интернет–сайтов звучат все те же заклинания с наиболее часто употребляемым аморфным термином «рынок», который почитается в качестве самоцели социальной организации. Выдумываются теории: рынок в стране еще находится в стадии становления. При этом проблемные задачи в экономике предлагается решать испытанными методами, ставка опять на матросскую решимость и уверенность в победе: столько–то там дней на повальную приватизацию, столько–то — на «введение рынка» и столько–то — на «проведение реформ». А в первую очередь надо отказаться от контроля за ценами.
Ситуация сегодня такова, что на эти «предложения» нельзя не ответить...
В отличие от беспомощных метаний некоторых современных газетных мыслителей, разглядевших в «свободном ценообразовании» и «балансе спроса и предложения» панацею от всех бед, Адам Смит еще 230 лет назад отчетливо ставил проблему частного интереса и общественной пользы. Поставленная еще Смитом, она задала программу экономических исследований на столетия. Пришлось детально разбираться, что можно и нужно понимать «под общественной пользой» и «собственным интересом», какова природа «невидимой руки» и во многом другом.
Приведу пример из наработанного экономической наукой. Оказывается, не все так просто и однозначно.
Движение «к рынку» (мол, рынок у нас еще ненадлежащий) само по себе не может быть признано позитивной программой, потому что не сформулировано, куда двигаться. Самое беглое ознакомление с текстами, куда помещено словечко «рынок», убеждает, что там и не пахнет рынком в его конкретных определениях.
Это в XVI — XVIII вв. термин «рынок» мог претендовать на четкую определенность содержания — антитеза феодальной раздробленности и привилегиям, цеховым регламентациям и государственным ограничениям. За двести с лишним лет функционирования вольного рынка выяснилось, что он может быть конкурентным, монопольным и олигопольным, возможны также монопсония и двусторонняя монополия. Рынки разного типа обладают совершенно различными свойствами, а главное — они воплощают самые разные властно–хозяйственные отношения.
«Рынок» — слишком общее и пустое определение, чтобы обозначать им цель социально–экономических преобразований. Между тем рыночная экономика, как и все прочее в этом мире, — предмет сложноорганизованный и многоликий. Это не завезенная извне стандартная побрякушка массового использования, а продукт конкретной истории, культурных традиций и эволюции. Рынок хорошо сопрягается со шведской или австрийской добропорядочностью, которой мы хотели бы подражать, и с африканской или боливийской нищетой, и колумбийской или афганской наркотой. В этой связи аморфное определение «рынок» — это просто новое имя бесплатного и бесконтурного «светлого будущего».
Эффективные динамично развивающиеся социально–экономические системы, включая рыночные институты и дополняющие их общественные регуляторы, создаются и отлаживаются поколениями. Повышение эффективности хозяйствования требует рыночной самоорганизации везде, где спонтанная координация хозяйственных действий возможна и целесообразна. Мораль — не надо внедрять рынок там, где ему не место.
Да, гармоничное согласование действий многих лиц, никем не координируемых, движимых исключительно корыстными стремлениями к прибыли, возможно. Но результаты теоретического анализа рынка оформлены не чьими–то утверждениями и мнениями, а в виде теорем, которые, как и положено, справедливы лишь для определенных исходных условий. Среди них — «совершенная конкуренция». Это — теоретическая идеализация, фиксирующая свойства рынка, при которых он максимально эффективен экономически. Рынок в этом случае решает задачу на нахождение двух неизвестных по двум уравнениям — спроса и предложения.
Но с всеобщим рыночным равновесием связана масса занимательных проблем, начиная с таких, как устойчивость (обладает ли рыночная система внутренними силами, возвращающими ее в исходное положение в случае нарушения равновесия по какой–либо причине), и заканчивая весьма философскими аспектами (возможно ли развитие при равновесии).
Эти вопросы так или иначе касаются соотношения между планом, то есть властными воздействиями на хозяйство, и рынком — проблемы, традиционно обсуждаемой у нас с редкостно свирепым невежеством. Но более того, достичь условий для создания рынка «совершенной конкуренции» невозможно.
Условия для этой теоремы нельзя обеспечить в жизни. Простое товарное производство, наиболее полно реализующее условия «совершенной конкуренции», не так уж часто было объектом даже социалистической критики. В нем осуществляется ряд принципов, которые социалисты хотели бы видеть. Однако товарное производство, основанное на всеобщей частной собственности, неустойчиво. Очевидна и неизбежна перспектива перераспределения объектов или титулов собственности, их концентрация в определенных руках.
Легенда об особой роли мелких форм в экономике, а тем более в техническом прогрессе основана на их адаптационных возможностях, их способности к быстрым имитациям. Надо различать инновации, создание новых изделий и технологий, и имитацию — распространение уже найденного технологического принципа и разработанной схемы, возможно, с частичными усовершенствованиями и приспособлением к новым сферам применения. Производственно–коммерческая организация тогда только способна к техническому прогрессу, когда ее финансовое положение прочно и она может себе позволить не суетиться по поводу месячного или квартального сведения баланса доходов и расходов. Инновации доступны только крупным, финансово независимым организациям.
Теоретики, конечно, могут рассуждать о «совершенной конкуренции», но земной мир несовершенен. Хорошо известно, что подобного рынка уже давно нигде в мире нет. Это — абстракция. Следовательно, и процессы приспособления спроса и предложения к ценам и друг другу стали значительно сложнее и неоднозначнее.
Если рассматривать тот же «спрос» не с позиций шаманских восклицаний, а по существу, то все оказывается сложнее и заставляет думать. Ведь надо понимать, что это не сумма денег, характеризующая расход на покупку какого–либо товара или количество закупаемого в натуре. Обе эти цифры малоинформативны, да и могут противоречить одна другой. Ведь как заметил еще в XVII веке англичанин Грегори Кинг, на рынках сельскохозяйственной продукции увеличение физического объема продаваемого товара, как правило, сопровождается уменьшением суммарной выручки. Как это трактовать: спрос увеличивается (в натуральном выражении) или уменьшается (в денежном выражении)? К сожалению, наши и российские либералы не знают этих вещей. Но это незнание оборачивается рикошетом для простых крестьян, оказавшихся один на один с огромным урожаем хлеба в прошлом году и со свободными ценами на зерновые.
Если фермеры потрудились старательно и им благоприятствовала погода, то, вынося весь товарный продукт на рынок, они выручат меньше денег, чем в прошлом году при умеренном урожае, потому что цена на хлеб (а этот закон «хлебных цен» был открыт все тем же Г.Кингом еще в XVII веке) упадет в большей пропорции, нежели увеличились поставки товарного зерна. Отсюда закономерное безденежье российских крестьян, которое закономерно случилось от большого урожая зерна прошлого года. Это ударило и по нам, потому что у российских крестьян после богатого урожая просто нет денег, а значит, отсутствуют возможности покупать наши тракторы и закупаются только запчасти.
Воспрепятствовать этому следствию спроса на свою продукцию фермеры могли бы только в том случае, если бы удалось устранить свободную конкуренцию (сговорившись продать в урожайный год, скажем, 2/3 урожая, а остальное употреблять куда угодно: на самогоноварение, на топку печей (что, кстати, и сделал Ф.Рузвельт в «Великую депрессию») и т.д. Но, к сожалению, такие соглашения никогда не могут быть стойкими. Стойкую защиту от бедствий чрезмерного урожая может дать только принудительный сбытовой синдикат (государство), закупающий излишки продукта у производителя по твердым ценам.
Поэтому только снобистская публика и может благоговейно внимать упражнениям обыкновенного пустомелия. А в каком–нибудь датском колледже (с реализацией в Ляховичском районе датского проекта «Белдан» эта страна стала для нас понятнее по своему хозяйственному устройству) их недоросль не имел бы шансов окончить начальный курс при таких представлениях о взаимоотношении государства с аграрным сектором национальной экономики.
Конечно, нельзя забывать и другую возможную крайность, когда на рынке с фиксированной ценой производитель может уменьшать содержание полезного вещества в единице продукции. То есть имеет место скрытый рост цен, который сопровождается увеличением действительных народнохозяйственных расходов, перелагаемых на других.
Так, в обрабатывающей промышленности монопольное положение производителя позволяет ему находить пути увеличения денежных оборотов и прибылей и находить их в косвенном или скрытом вымогательстве повышенной цены при ее номинальной стабильности. Поэтому единственный способ борьбы с разорением для общества, своекорыстием монопольных поставщиков — законодательная фиксация цен и, возможно, более жесткий контроль за их соблюдением. То есть создать условия, при которых он находился бы в ситуации аналогичной позиции производителей на конкурентном рынке: прибыль можно повысить только увеличением поставки или снижением производственных затрат.
Опыт показал, что одно простое удержание цены на фиксированном уровне еще не устраняет монопольный рынок.
Если производство высококонцентрированно и сбыт централизованный, вернейший путь к нищете — свободное ценообразование. Оно неизбежно приводит к сокращению производства, а если его объем контролируется, например, плановыми инстанциями, — к массовой практике порчи, припрятывания и гноения продукции, чтобы поставка на рынок позволяла удерживать наивыгоднейшую для продавца цену. Неизбежно также сужение ассортиментного спектра продукции, удовлетворяющего какую–либо потребность.
Мы разве не помним такую ситуацию из советских времен? Поэтому деятелям торговли и промышленности и выгодна полная бесконтрольность со стороны государства за ценами. Как иначе обеспечить монопольную эксплуатацию народа?
Социальные позиции людей, движимых исключительно коммерческими ориентирами, всегда антиобщественны, и без эффективных коррекций и противодействий, исходящих от общества и государства, установка на частное обогащение ведет к всеобщему обнищанию. К сожалению, это — азбука политической экономии, но к ней приходится обращаться для того, чтобы растолковывать ретивым реформаторам. В доказательство своей позиции сошлюсь вновь непосредственно на авторитет Адама Смита. Процитирую то, что Адам Смит обнародовал в 1776 году.
«Лица, употребляющие в дело рабочих, представляют третий класс, класс тех, кто живет на прибыль, — писал А.Смит. — ...Интересы этого третьего класса не так связаны с общими интересами общества, как это наблюдается у других двух классов (рабочих и землевладельцев. — С.Т.)... Именно благодаря лучшему пониманию своих интересов им часто удавалось влиять на великодушие землевладельца и убеждать его пожертвовать своими интересами и интересами общества в силу весьма простого, но благородного довода, что их интересы, а не интересы землевладельца, представляют собой интересы общества... К предложению об издании какого–либо нового закона или регулирующих правил, относящихся к торговле, которое исходит от этого класса, надо всегда относиться с величайшей осторожностью, его следует принимать только после продолжительного и всестороннего рассмотрения с чрезвычайно тщательным, но и чрезвычайно подозрительным вниманием».
Каковы вообще рыночные возможности выхода из кризиса?
Нынешние правительства не надеются на рыночные силы, они активно их блокируют. Более того, никогда и нигде кризисы не преодолевались посредством укрепления рыночных механизмов. Потому что «невидимая рука рынка» не может обеспечить общественные цели без четкого государственного ориентирования на эти цели, без обозначения конкретных приоритетов не только в макроэкономической политике, но и социальных задач общества. Поэтому обществу (не только правительствам) всегда предстоит делать выбор, какую политику оно выбирает: будет ли оно руководствоваться сегодня уже окончательно рухнувшей методологией неолиберально–монетарной политики либо берет на вооружение иные подходы, в том числе рекомендуемые мировой практикой?
Ставлю так вопрос, потому что многие не определились в этой альтернативе. Лично я разделяю позицию нобелевского лауреата Дж.Стиглица (он не только ученый, но и практик. В 1995 — 1997 гг. возглавлял Экономический совет при президенте США, работал старшим вице–президентом и главным экономистом Всемирного банка), который в предисловии к одной из своих книг заявил: «Я не настолько глуп, чтобы поверить, что рынок сам по себе решит все социальные проблемы. Неравенство, безработица, загрязнение окружающей среды непреодолимы без активного участия государства». Такое заявление звучит вызывающе для приверженцев неолиберальной рыночной доктрины. Между тем она до сих пор лежит в основе деятельности все того же Международного валютного фонда (МВФ) или Всемирной торговой организации (ВТО)...
Как заявляет сам Дж.Стиглиц, он всегда «отстаивал сбалансированный взгляд на роль государства: и рынок, и государство имеют свои ограничители и могут проявлять свою несостоятельность, поэтому они должны взаимодействовать. При этом характер такого партнерства различается у разных стран в зависимости от уровня их политического и экономического развития». То есть рыночные экономики неодинаковы, и модель, оправданная для одной страны, не обязательно подходит для другой. Слишком много факторов влияет на выбор. К сожалению, многие наши «реформаторы» уверовали в непогрешимость господствовавшей на Западе либеральной теории и модели и безоглядно принимают рекомендации из–за рубежа, «свободный рынок стал рекомендуемым рецептом решения проблем развивающихся стран». Но ведь американского профессора не отнесешь к противникам капитализма и рынка.
А что в практической жизни?
Можно было бы привести в качестве современного опыта вывод из кризиса Аргентины президентом Нестором Киршнером. Но классическим примером остается «Новый курс» Ф.Рузвельта. В основе его плана борьбы с кризисом лежали руководящие идеи, которые не вписывались в действия «невидимой руки». За что Рузвельта даже заклеймили «красным» и упрекали в насаждении «государственного социализма». Положение было запущено его предшественником Гувером, настойчиво, но безуспешно пытавшимся завести заглохшую машину рыночного самодействия.
Результатом был разгул спекуляции, усиливший дифференциацию американского общества, пополнявший «гроздья гнева» и провоцировавший кровавые столкновения безработных с национальной гвардией. Дело совершенно определенно пахло революцией.
Если попробовать выразить суть «Нового курса» Ф.Рузвельта в двух словах, то их надо заимствовать из обращения вновь избранного президента к стране «Менялы будут изгнаны с их высоких мест в храме нашей цивилизации» или «Во всех случаях, когда надо будет сделать выбор, я стою за людей, а не за собственность». На деле Рузвельт спас и американский капитализм, и американскую демократию, тогда как в Германии, где по 1933 год слишком увлеченно баловались реанимацией биржи и оживлением рейхсмарки, дело вышло печальнее. Впрочем, придя к власти, и Гитлер вел себя очень непочтительно по отношению к либерально–рыночным традициям и предрассудкам.
Принципиально важна и позиция по вопросу приватизации, которую возвели в некий реформационный абсолют.
Реформаторам государственной собственности, придумывающим разные способы ее «справедливого» распределения, следовало бы озаботиться прежде всего условиями эффективного использования приватизируемого имущества. Управление имуществом — это не только удовольствие, это труд, подчас тяжелый и квалифицированный. У нас сложился слой профессиональных специалистов, работающих в этой области по найму. Однако в приватизаторских концепциях господствует убеждение, что управление может осуществлять только собственник, заинтересованный в доходе, и это будет тем эффективнее, чем больший доход выплачивается собственнику–управляющему. Но присвоение прибылей на личные нужды — это вовсе не собственническая установка, а рантьерская, расточительская.
Недавно газета «Известия» сообщила своим читателям о том, что располагает «сенсационным докладом», подготовленным российскими учеными. Мол, «вскрыты факты» вывода капиталов российскими олигархами в оффшоры. До этого никто не знал? Но можно показать читателю, насколько «эффективны» частные собственники.
Так, известный в нашей стране по попыткам приватизировать МАЗ О.Дерипаска (многие у нас, кстати, являлись сторонниками этой сделки), оказывается, 31 декабря 2008 г. принял решение на своем предприятии ОАО РУСАЛ «Красноярск» о выплате дивидендов по итогам работы за 9 месяцев 2008 г. в размере 8,96 млрд. рублей. В то же время вся чистая прибыль этого завода по итогам 2008 года составила на 261 млн. рублей меньше начисленных дивидендов. Всего же только по шести алюминиевым заводам этого магната начислено дивидендов на 22,3 млрд. рублей.
Вы помните, что позднее, в июне 2009 г., происходило в известном городке Пикалево Ленинградской области. Спасал расположенные там предприятия все того же О.Дерипаски лично премьер–министр В.Путин. Видите ли, человек за неполных полгода поистратился. Мол, частник более эффективный собственник, чем государство, поэтому российское правительство против национализации.
Но эту проблему было бы справедливо и правильно развернуть и в другую плоскость. Параметры государственного экономического сектора нельзя рассматривать как «временное явление», а определить как фундаментальную базу национальной экономики. Более того, ведь, по сути, никто в мире нигде так и не доказал преимущества частной собственности перед государственной с точки зрения эффективности. Это — первое.
Второе. Если собственник имущества использует его с нарушением законодательства или неэффективно, или вовсе нарушает экономическую безопасность государства, то должен применяться принцип государственной справедливости. Национализация является как политическим, так и экономическим средством сферы отношений собственности. Основа реабилитации категории «национализация» — равенство государственной и частной собственности.
Конституционная возможность национализации в форме обращения частного имущества в государственную собственность имеется во многих странах, в том числе и у нас. И если средством перехода государственной собственности в частную является приватизация, то частной собственности в государственную — национализация. Они объективны, и национализация должна стать такой же категорией экономической практики, как и приватизация.
Свободная от политических пристрастий, она должна отвечать экономической целесообразности и потребности. Это даст возможность государству реально участвовать и влиять на принимаемые решения по развитию хозяйствующих субъектов. При этом бытует мнение, что национализация — это конфискация частного имущества. Далеко не совсем так...
В нашей прессе появляются, конечно, и вдумчивые призывы. По крайней мере, нельзя не согласиться с прозвучавшим мнением, что «следует научиться жить в изменившихся условиях. Поэтому позиция руководителя, требующего немедленного спасения для своего предприятия, сегодня неуместна».
Смысл этого высказывания, как я понимаю, состоит в том, что то, что хорошо для отдельного лица, группы и организации, может оказаться либо вовсе невозможным, либо вредным для всех вместе, так что поведение, рациональное и выгодное с индивидуальной точки зрения, если его практикуют все, оказывается губительным. Однако, к сожалению, у многих упование на рыночное саморегулирование чрезмерно затянулось. «Общую пользу» или «примат общенародного интереса» нельзя рассматривать как какую–то бяку. Многое при таком подходе в нынешнем социально–экономическом положении страны будет видеться иначе. Отпадает масса иллюзий и близоруких оценок. В фокусе окажутся действительно фундаментальные закономерности и требующие решения проблемы современного общественного развития.
Скажем, могли бы сосредоточить внимание на денежном хозяйстве. Деньги — фундамент рыночной экономики и на сегодняшний день многое определяют, в том числе и действенность экономических методов управления и экономического развития.
В серьезной экономической литературе вновь возвращаются к проблеме планирования. Планирование и государственное регулирование рассматриваются как структурные элементы целостной системы. Более того, оно рассматривается как врожденное свойство человека, путь от нечеткой координации движений к осмысленной деятельности. При этом, конечно, необходимо учитывать, и это отмечают сторонники планирования, то, что планирование, как и любое другое врожденное свойство человека, можно использовать позитивно и негативно, можно развивать, подавлять, направлять на преступные цели, сочетать с рынком (под рынком понимается хозяйствование, ориентированное денежными оборотами и прибылью) и интегрировать в систему для получения интегрального эффекта.
И еще одно в этой связи. Современный мировой кризис показал, что утеряны критерии сбалансированного развития экономики. Не случайно он оживил интерес к теории К.Маркса как основоположника теоретических исследований природы и движущих сил экономических кризисов. Дело в том, что с данными представлениями связаны предложения о радикальных переменах в организации и управлении экономическими процессами в мире. Причем, что симптоматично, эти предложения были высказаны на саммитах в декабре 2008 г. и в текущем году (20 самых влиятельных экономических держав мира) в Вашингтоне и Лондоне, на последующих встречах лидеров стран мирового сообщества.
На лондонском саммите лидерам «большой двадцатки» пришлось услышать резкую критику со стороны Николя Саркози, поддержанную итальянским премьер–министром Берлускони и отчасти германским канцлером Меркель, «англо–американской модели, то есть неолиберально–монетарной базы макроэкономической политики, которая и привела, по их мнению, к современному кризису. В текст декларации по настоянию Франции, Германии и Италии включено требование о введении строгого национального контроля над мировыми финансами; особенно строгий надзор требуют оперирующие огромными финансовыми ресурсами хедж–фонды и контроль «налоговых убежищ». Отныне ни один участник финансового рынка не остается вне системы государственного контроля; эра «банковской секретности» закончилась.
Может показаться, что автор вообще против использования рыночных (товарно–денежных) отношений. Отвечу, что то, что когда–то мы называли товарно–денежными отношениями, сегодня просто переименовали в рыночные. Мы не можем ввести или закрыть развитие этих отношений. Коль в экономической системе существует основа, то рыночные отношения должны развиваться.
А как понимать «белорусскую модель социально ориентированной рыночной экономики»? Она базируется на рациональном сочетании регулирующих функций государства в обеспечении благоприятных условий хозяйствования, включая финансовую и социальную стабильность, с развитием всех форм предпринимательской инициативы и эффективным самонастраивающимся механизмом хозяйствования.
Вместе с тем история страны, традиции народа, его национальный характер, отличающийся обостренным чувством человеческой солидарности, коллективизмом и взаимопомощью, предполагают исключение из общественного развития таких негативных черт чисто рыночного хозяйства, как эгоцентризм, наличие безработицы, резкой имущественной дифференциации населения, предполагая придание экономической системе ярко выраженной социальной направленности. Разве такая модель устройства общества не обеспечивает в нем социальной справедливости?
Конечно, для практиков, занимающихся разработками государственной социально–экономической политики, создание модели экономики, которая сочетала бы в себе два противоположных свойства (с одной стороны, социально ориентированной, то есть обеспечивающей возможность самостоятельного экономического существования всем категориям граждан, с другой — эффективной и результативной), представляет сложность. Тем более что требуются создание и сохранение оптимальных пропорций структуры экономики, а также обеспечение ее устойчивости по отношению к неблагоприятным внешним воздействиям. Трудно объединить и различные временные предпочтения общества (между текущим и отлаженным потреблением и накоплением, краткосрочными и долгосрочными целями). Нужны максимальная как бы экономическая демократия и согласие в обществе.
Как видим из публикаций в прессе, существует необходимость изложить отличие белорусской модели социально ориентированной рыночной экономики от общепринятой экономической модели, известной под таким же названием. Газетные ограничения не позволяют глубоко раскрыть суть различий. Поэтому только штрихами.
Хотя, скажем, Германия и является хрестоматийным примером страны с социальным рыночным хозяйством, но германская модель — это в основе своей чисто рыночная модель, теоретически базирующаяся на ортолиберализме — концептуальной основе экономической системы ФРГ. Она опирается на идеи всеобъемлющей конкуренции и договорного характера установления ведущих социально–экономических параметров.
Но понимание государства в германской модели и в целом в концепции социальной рыночной экономики отличается от понимания государства в других рыночных моделях представлением о более активном вмешательстве государства в экономику. Скажем, не только от белорусской модели, но и от шведской или скандинавской (социально–демократической), которая отводит государству место верховной социально–экономической силы. Последняя до недавнего времени претендовала на роль «третьего пути» («скандинавского социализма»).
Итак, социально–экономическим моделям, применяемым в разных странах, присуща выраженная специфика в зависимости от достигнутого уровня развития, исторического пути и национальных традиций.
Таким образом, центральная проблема организации экономической жизни — изучение и, насколько это возможно, создание условий, при которых каждый из хозяйствующих субъектов, преследуя собственные цели, распоряжаясь доступными ему ресурсами, наилучшим для себя образом содействует тем самым общественной пользе.
Все это к тому, что многое у себя мы не разрушили. Из этих фундаментальных основ уже созданного нами и необходимо исходить. Это — основа любого диалога и развития отношений в обществе.
В этой связи о сотрудничестве между государством и частным сектором.
В целом необходимо отметить факт того, что в последние годы начала широко изучаться и обобщаться соответствующая практика индустриально развитых стран в построении и реализации проектов партнерства государства и частного бизнеса, которые осуществляются во многих секторах. Но только развитие партнерства государственного и частного секторов предполагает развитие договорных отношений, регулирующих их сотрудничество с целью оказания общественных услуг, создание или модернизацию общественной инфраструктуры, развитие других сфер, затрагивающих общенациональные интересы.
Недавно Глава государства сделал замечание Администрации Президента за недостаточное внимание этой теме, а также указал на то, что нынешний состав и руководство Совета по развитию предпринимательства не выполняют своих функций. И не оправдывают тех надежд, которые на них возлагались. При этом Президент подчеркнул, что базовая основа, на которой должна строиться работа совета, — нацеленность развития производства в стране на общенародные цели и задачи. Без этого — никакого диалога не получится.
Более того, как мне представляется, нельзя сводить предпринимательство только к частной собственности или торговле на базарах. Это понятие шире и глубже.
Предприниматель — это ведь не обязательно собственник и, как правило, несобственник. Это тот, кто орудует заемным капиталом, наемным трудом, арендованными природными факторами, надеясь на доход, который позволит нанять новые деньги и дополнительных рабочих. Это одновременно тот, кто довольствуется, как правило, доходом, равным зарплате наемного менеджера соответствующей квалификации, опыта и репутации, а нередко не получающий и того. Присвоение прибылей на личные нужды — это вовсе не предпринимательская установка, а рантьерская, расточительская.
Если прибыль реинвестируется полностью, то собственник не пользуется плодами чужого труда для личных нужд. Он может тешить себя соображениями, что прирастает его, а не чей–нибудь капитал, но с общественной точки зрения расширяются производственные возможности для всех: «все остается людям».
Соответственно и состав Совета при Президенте Республики Беларусь по рассмотрению проблем предпринимательства должен быть представлен представителями и государственного предпринимательства.
Убежден, в сегодняшних условиях мы не должны допускать шараханий. Нельзя допускать непродуманных шагов и тем более крайностей.
Сергей ТКАЧЕВ, помощник Президента Республики Беларусь.
