(Продолжение. Начало в номерах за 6-е, 13-е и 20 декабря 2008 г., 10 января 2009 г.)
На следующий день с девяти утра я устроился в кабинете полковника Богдасарова и читал свежие рапорты его подчиненных по делу об убийстве журналиста Максима Шмелёва. Внимательно изучал каждое донесение, но зацепиться пока было не за что. Множество ненужных фактов, необязательных наблюдений и пояснений. Все они, скорее, уводили от цели, нежели приближали к ней. Объективности ради можно было признать, что работа проделана немалая. Опрошены десятки людей, в последнее время так или иначе сталкивавшихся по работе и по выпивке со Шмелёвым. Любопытные, например, были показания партнеров журналиста по игре в казино… Стоп. Вот эта информация годится… Сын Ольги Кирилл за баксы купил новенький ноутбук. Сейчас один из оперов работал над купюрами, полученными посредником при продаже этой интересной игрушки. Но, похоже, их след был чистым. Ни у матери, ни у сына пока не спрашивали, откуда эта валюта, — тысяча долларов для такой семьи немалые деньги. Не хотели без моего разрешения преждевременно спугнуть обоих. Впрочем, могло быть у них и вполне нормальное объяснение. И все же я решил взять именно этот след и действовать прямолинейно и решительно. В это время как раз и поступил сигнал о том, что абонент, на который был зарегистрирован номер мобильного телефона Ольги, пытается связаться с Олегом Барышниковым. Минут через пятнадцать позвонил в областной центр майору Семашко и попросил усилить внимание и не пропустить этот звонок.
— Обижаете, шеф, — услышал я довольный голос Виктора. – Только что связь состоялась. У меня уже есть распечатка. Сюрприз…
— Ну так не тяни, передай по факсу.
«Вот и весь стиль работы моих здешних помощников, — подумал я. — Эту запись они мне предоставят тоже, но часика этак через четыре. А Виктор работает в моем ключе. Как и учил его, когда вместе раскрывали убийства в доме охотника, а затем и гибель профессора Шмелёва на трассе Бобруйск — Минск».
Глянул на факс и убедился в том, что был прав. Сюрпризом этот звонок мог быть для других. Я же сразу понял, что пацан Ольги — не такой уж несмышленыш. Но, скорее всего, он выполнял строгий наказ своего дяди не звонить ему. Однако приперло мальчика, вот и решил воспользоваться не своим, а маменькиным телефоном. Все равно сглупил. Что это меняет? Потому и услышал от Барышникова (запись):
— Ну чего тебе, я же приказал не звонить мне.
— Я же не со своего.
— Какая разница, дубина. Ну ладно, что у тебя?
— Я вспомнил, что, когда выходили из квартиры, пластырь с порезанной на руке раны выбросил на лестничной клетке. Может, сходить, глянуть?
— Не вздумай, дубина, там наверняка менты пасутся.
— А еще парень, у которого купил ноутбук, сказал по секрету, что доллары, которыми я рассчитывался, попросили из милиции на время…
— Хреново, дружок. Но ты не писай в штаны. Это твои деньги. Насобирал понемногу, если спросят. Скажешь, Макс по пьянке был щедрым. А вообще, как понял, ты без бабок остался. Завтра приеду к вам. Рассчитаюсь, как и обещал. Да и сам хочу новую тачку купить. Съездим к одному человечку. Жди завтра (конец записи).
Я еще раз перечитал текст разговора. Так, все понятно. След верный, Быстров. Не подвела тебя и на этот раз интуиция. Но надо все хорошенько продумать. Кровью запахло. Такой опытный бандюга, как Барышников, и так маху дал. По его логике он должен был уже к этому времени убрать молодого сообщника, скорее, наводчика. Но что-то замешкался. Был, видно, уверен, что квартира осталась чистой. Так оно и было. Ни одного отпечатка. Ни одного! Зато сейчас, получив от пацана такую информацию, медлить Олег Барышников не станет. И не надо развешивать уши, дескать, приедет он завтра… Может уже и сегодня прикатить. При хорошей скорости за три часа с небольшим можно в столицу примчаться. И я отдал распоряжение: под полный, тотальный контроль Барышникова и его юного сообщника.
Иногда хорошо, что уборку у нас не всегда делают качественно. Повезло. Кусочек пластыря на лестничной площадке, о котором в телефонном разговоре сообщал сын Ольги, хоть и весь грязный, замызганный, но отыскался. При сегодняшней технике нетрудно будет провести генетическую идентификацию остатков крови.
С помощью свидетеля определили место, где в тот поздний час стояла машина, и тщательно все обыскали. На этом месте ждала и другая удача. Окурок и протекшее масло с «опеля» Барышникова тоже взяли на экспертизу.
Позвонил Семашко и сообщил, что, похоже, Барышников сегодня и впрямь не собирается никуда ехать. Дела у него тут. Ну что ж, подумал я, тем лучше. У нас есть время подготовиться к встрече, а заодно и плотнее прижать сына Ольги. Решил, что допрашивать его буду сам.
…Паренек глянул на меня как затравленный волчонок.
Вообще-то, человек я не злой. Скорее, даже добрый. Ну да, приходилось по роду службы кое-кого отправлять и к праотцам, в основном в загранкомандировках. Но там уж работал принцип: или ты, или тебя. Так что с пареньком я хотел поговорить спокойно, по-доброму. Может быть, даже по-отцовски, и что-нибудь придумать в его если не оправдание, то защиту. Но я недооценил цинизм, которым успела пропитаться часть подростков этого поколения. Да еще и фильмов дурацких насмотрелись. Адвокатов им подавай…
— Будет тебе, сынок, и адвокат, и прокурор, — сказал я Кириллу. — Но сейчас надо вместе подумать, как тебя в живых оставить.
— А я под «вышку» не попадаю. Никого не убивал. Да и малолетка еще я по вашим понятиям. Так что о жизни моей беспокоиться не надо.
— Надо, сынок, надо… Дядя твой, Олег Барышников, завтра приедет тебя убивать. Не нужен ему такой тупой свидетель.
Парень вспыхнул:
— Не тупее тебя, мент. На понт не возьмешь. Нет у вас против меня ничего.
— Пожалел бы мать…
— Она – сука!
— Перестань. Все уже нам известно. Кровь на пластыре, что нашли у двери Максима Шмелёва, твоя. Проверили. Но не ты же удавку ему на шее затягивал. А с дядей твоим все понятно. «Опель» — его. Тоже установили. Пальчики на сигарете, где машина стояла. А убивать он тебя приедет завтра. Не нужен ему такой свидетель. Моли бога за то, что он раньше этого не сделал. Ты вот выкобениваешься, умник пятнадцатилетний… Ну, залетел по дурости. Так еще же жить да жить. И к матери еще проснутся чувства, когда побудешь без нее несколько лет. Помочь тебе хотим, дурень. Так что рассказывай, как все было…
Парень поник.
— Максима я не любил, хотя ничего плохого он мне не сделал, — начал спустя несколько минут Кирилл. – И мужик он был не жадный. В хорошем настроении и по пьяни всегда мне деньжат подбрасывал. Разговор их с матерью подслушал. Ругались сильно. Мама плакала и говорила, что надоела ей такая жизнь.
— Какая?
— Ну, неопределенная. Можешь, говорит, прийти, можешь не прийти. Особенно теперь, сказала она, когда у тебя деньги большие завелись, надо не по кабакам и казино тягаться, а о семейной жизни подумать. Ну, словом, разбежались они. А тут дядя Олег к нам в гости заехал. Ночевал у нас. Сказал, что ему деньги срочно нужны, хочет свой «опель» продать. Тут я и вспомнил, что неделей раньше Максим говорил, что хочет купить машину. Ну я и вызвался быть посредником, пять процентов себе попросил. Олег тогда засмеялся. Молодым да ранним меня назвал. Но заинтересовался. Особенно, когда я сказал, что слышал, что у него, то есть Шмелёва, сейчас деньги большие есть. Дядя Олег спросил, знаю ли я, где живет Максим. Ну, я знал, конечно. Были там с мамой месяц назад. Он хоть и выпивши уже немного был, взял меня за руку и потянул вниз, к машине. Сказал, что я сегодня же получу свою долю, если они договорятся с куплей-продажей.
— Так ведь уже поздно было…
— Да, поздно…
— А что мать?
— У нее голова болела, и она уже спать легла.
— Ну поехали вы… Что дальше?
— Ну, Макс дома был. Я сказал ему, что привел продавца хорошей машины. Он вначале разозлился. Сказал, что на хрен ему эта машина. Но дверь открыл. Дядя сказал, что ему срочно деньги нужны и потому даже аванс оставит за «опель» Максиму хоть сегодня. С документами. Ну, прошли в квартиру. Меня оставили чай на кухне пить. Сами в комнате о чем-то долго говорили. Потом я возню какую-то услышал…
— Что это напоминало? Что за звуки?
— Не помню.
— А дальше?
— Я вошел в комнату. Дядя Олег пересчитывал деньги. Максим лежал и не двигался. Я спросил, что с ним. И услышал: «Я удавку отпустил, скоро придет в себя. Надо сматываться».
— Барышников был в перчатках?
— Ну, когда вошли в квартиру, нет. Потом, видно, надел их. Потом мы быстро ушли. Когда в машину сели, дядя Олег дал мне полторы тысячи долларов. Сказал, что, когда продаст этот «опель», даст еще три. Ну, сказал, чтобы я рот на замке держал, не звонил этот месяц ему.
И тут я решил провести небольшой тест на искренность моего юного собеседника:
— Скажи, Кирилл, а на кухню, где ты все это время сидел, Барышников больше не заходил? Ты ведь там, кажется, чай пил… Да?
— Не заходил, мы торопились.
— Тогда почему, сынок, на кухне нигде нет ни одного отпечатка твоих пальцев? Ты что, там в перчатках был?
Сын Ольги замешкался и как-то зло глянул на меня. Когда понял, что молчание выглядит подозрительным, промямлил:
— Не помню ничего. Все как в тумане было. Волновался…
На душе у меня стало совсем хреновенько. Я понял, что пацан врет. Врет хладнокровно и продуманно. Ясно, что был он не просто наводчиком. И это меня убивало. Как и почему можно в таком возрасте из-за денег быть таким неблагодарным монстром? Ведь ничего плохого задушенный Шмелёв этому юному существу не сделал. Наоборот… И только ли деньги движут поступками людей в такие часы, минуты? Если да, то какое же это вселенское зло — бумажки, на которые можно отовариться вещами, продуктами…
Подумал, что моего юного собеседника следователи еще расколют основательно, сейчас же мне предстояло просто сохранить его жизнь.
— А ты знаешь, что завтра Барышников приедет тебя убивать? – спросил я Кирилла.
— Зачем? – задал он наивный вопрос, хотя, видимо, неплохо понимал ответ на него.
— Все верно, — заключил я. – Не нужны ему такие тупые свидетели.
— А вы меня арестуйте, — вдруг оживился Кирилл.
— За что? Ты же, выходит, не виноват, — съехидничал я. – Не бойся. Прикроем. Жди звонка Барышникова. Соглашайся на встречу с ним. Когда сядешь в его машину, мы ее и остановим. Только не вздумай отказываться потом от своих слов…
Я вышел из комнаты, где мы беседовали, и зло сплюнул. Юная мразь! В эти минуты мне почему-то не было жаль даже его мать. Ольга, скорее всего, неплохой человек и будет страдать от происшедшего. Но зачем было рожать, если не уверена, что можешь дать достойное воспитание. Впрочем, легко говорить…
На следующее утро позвонил майор Семашко и сообщил, что Барышников раненько направился в столицу. На трассе в это время было слишком мало машин, и потому он легко мог обнаружить слежку. «Вели» его по «встречной схеме» и фиксировали в каждом из трех наиболее крупных населенных пунктов. Четко был записан и звонок Барышникова из машины сыну Ольги. В одиннадцать утра тот должен был сесть в машину дяди. Затем Барышников предлагал ему съездить к приятелю на дачу за кольцевой дорогой. Якобы тот договорился о покупке его «опеля». Там Кирилл и должен был получить три тысячи долларов.
Казалось, все пойдет по разработанному оперативниками Богдасарова плану… Однако случилось непредвиденное. Олег Барышников оказался матерым волком. Слежку он обнаружил, а может, кожей почуял. Едва Кирилл сел к нему в машину, «опель» сорвался с места и помчался в сторону кольцевой. Ясно, что люди полковника Богдасарова не собирались его уже отпускать подобру-поздорову. Но загнанный волк мог наделать беды. Кого-то сбить, загубить во время аварии, в конце концов, того же пацана. А они оба нужны были нам живыми. Началась погоня. Скорее – облава. На кольцевой дороге дежурили три поста ГАИ, и скоро уже был известен участок, на котором сейчас находился «опель». По тревоге были подняты еще пять экипажей, перекрывших съезды на основные трассы. Однако и здесь Барышников проявил изворотливость. Он ушел на шоссе, которое вело к дачам. И тогда было принято экстраординарное решение. Наперерез ушел вертолет с дежурной группой омоновцев. Вскоре одна группа автоматчиков оказалась впереди летящего на скорости в сто пятьдесят километров «опеля», другая – на оставшемся сзади перекрестке. Пришлось стрелять по шинам, когда «опель» оказался на небольшом чистом, без деревьев, участке. Автомобиль раскрутился и вылетел в придорожную канаву.
Несколько часов спустя я зашел в комнату, где полковник Богдасаров лично допрашивал Барышникова. Убийца журналиста Шмелёва сидел с перевязанной головой и давал показания. Заглянул я сюда лишь с одной целью. Убийцу я вычислил и организовал задержание, но в глаза так еще и не видел. Хотелось посмотреть, что из себя представляют такие типы.
— А это, гражданин Барышников, ваш крестный отец, полковник военной контрразведки Быстров, — представил меня преступнику Богдасаров. – Это он вычислил вас. По звездам он таких сволочей определяет. Так что раскалывайся, бандюга, все от начала до конца…
Даже раненый, с повязкой на голове, Олег Барышников выглядел красивым мужчиной. Волевое лицо, зелено-голубые глаза с затаенной хитринкой, чувственные губы. На таких мужиков нередко западают сельские красавицы.
— И что же вас вынудило, Барышников, пойти на такое примитивное преступление? – спросил я. – С вашим-то лагерным опытом. Или газет, книжек не читаете? Техника сегодня такая…
— Слушай, опер, засунь свою технику в задницу. Не позвонил бы этот гаденыш… Это я сейчас понял, что на прослушке взяли. Не успел я его убрать. Паханы на зоне правильно учили: никогда и ни при каких обстоятельствах не оставлять свидетелей. А во мне жалость взыграла. Какая-никакая, а кровинушка. Я ведь еще тогда, на квартире, где журналиста задушил, под перо должен был пустить пацана. Дура… б!
Я с интересом наблюдал, как преображалось на глазах красивое лицо Барышникова в злую, нечеловеческую маску.
Помолчав, он продолжил:
— Что, говоришь, заставило пойти на это дело? Нужда и жадность. У станка, как понимаешь, я пахать не собираюсь, да и не умею. А жрать надо и бабы нужны. Вот и заторопился. От жадности… Надо бы подготовиться хорошенько. Кусок же хороший, лакомый был… Да, залетел я как фраер дешевый. Даже на зону стыдно возвращаться…
Я попросил у Богдасарова ключи от квартиры убитого Шмелёва и подъехал к девятиэтажному дому. Лифт загажен, разрисован. Что же за люди живут в наших микрорайонах! Дикари!
Ключ в замке повернулся сразу. В квартире стоял удушливый, несколько приторный запах. Открыл форточку. Все необходимые мероприятия эксперты здесь уже провели. Но я приехал со своей лупой и стал тщательно обыскивать квартиру, пытаясь найти крошки, остатки шарлотки, которой тетушка угостила племянника накануне убийства. Собрал все, что мог, не особенно надеясь, что мне повезет. И сразу отправился к патологоанатому Раскину. Он как раз возился с очередным трупом, и мне пришлось подождать. Минут через тридцать Семен Борисович вошел в свой кабинет, где я с его разрешения расположился, и приветливо протянул мне руку. Заметив мое замешательство, рассмеялся:
— Да я уже снял всю амуницию, в которой работал за столом, и руки тщательнейшим образом вымыл, хотя и в перчатках был.
— Да я не поэтому…
— А что вас смутило, Марат Сергеевич? Только честно.
— Ну, если честно, то смутила перемена в вашем настроении. Минуту назад, извините, кишки мертвецу перекладывали, а уже…
— А сейчас улыбаюсь. Ну такая у меня работа, товарищ Быстров. Не так уж много желающих трудиться на этом поприще. Дефицит, извините.
Я аккуратно выложил свои находки в квартире Максима Шмелёва и попросил Раскина как можно быстрее идентифицировать их с остатками зловещего препарата в теле задушенного журналиста.
Патологоанатом пообещал, что вместе со своей помощницей этим займутся, но чуть позже. Сегодня ему предстояли еще два сложных вскрытия. Мне ничего не оставалось, как ждать…
(Окончание в следующем субботнем номере)
