Поэт, летчик-истребитель Иван Васильевич Шамов - образец мужества и несломленного духа

19 февраля минувшего года у летчика-истребителя, поэта Ивана Васильевича Шамова был знаменательный юбилей - 100 лет со дня рождения. К сожалению, о нем у нас никто не вспомнил. А было время, когда его имя знала вся великая Советская страна - от Камчатки до Бреста. Прикованный к постели после тяжелейшей авиационной аварии, случившейся на аэродроме в Щучине, он стал образцом мужества и несломленного духа, какими были для советских людей парализованный страшной болезнью писатель Николай Островский и летавший без ампутированных ног Алексей Маресьев. Несмотря на отчаянное, безнадежное положение, Иван Шамов до конца своей, увы, короткой жизни писал замечательные стихи. Многие из них стали песнями, которые пели не только великие мастера сцены - Людмила Зыкина, Валентина Толкунова, Ольга Воронец, их всем сердцем полюбил, что называется и стар и млад, сделав воистину народными. В исполнении Надежды Кадышевой, Марины Девятовой, Леонида Борткевича, Рената Ибрагимова они звучат и сегодня.

Прежде чем стать летчиком 790-го ордена Кутузова истребительного авиаполка 129-й Кенигсбергской ордена Кутузова авиадивизии 1-й воздушной армии Белорусского военного округа, который с августа 1945 года базировался на аэродроме в Щучине, лейтенанту Ивану Шамову пришлось пройти долгий и тернистый путь. Его сердце рвалось в небо, но что-то, словно предчувствуя беду, берегло его, пытаясь направить по другому жизненному пути. Начало биографии получилось явно не авиационным. После окончания школы-семилетки Иван оказался в Моршанском библиотечном техникуме, который с отличием окончил в 1937 году. Потом была Москва - три года в библиотечном институте. Студент Шамов и здесь ходил в отличниках, но мечта о небе не давала ему покоя. В свободное от учебы время он ходит на занятия в аэроклуб Свердловского района столицы, где осваивает полеты на самолете У-2. В 1940 году Шамова переводят на четвертый курс, но уже явно пахло войной и в авиашколах резко увеличили прием курсантов. У Ивана появился шанс реализовать свою мечту. Представителю Батайской военной школы пилотов, приехавшему в аэроклуб за пополнением, долго агитировать Шамова не пришлось. В июле он уже примерял форму курсанта.

Иван попал в первое звено авиаотряда, старшиной которого был наш легендарный земляк - будущий генерал-полковник, заслуженный летчик СССР, Герой Советского Союза, ставший прототипом Андрея Соколова в шолоховской "Судьбе человека" (см. "СБ" за 8 - 9.05.2013 г. очерк "Судьба человека"). В этом звене собрались 12 хорошо подготовленных ребят из Московского и Минского аэроклубов. В авиашколе оно было одним из лучших. Но в строевые полки, в действующую армию попали только четверо. Для меня и до сего дня загадка, почему курсантов авиашкол, которые на момент начала войны уже имели достаточно хорошую подготовку и заканчивали обучение, долгие годы мурыжили в тылу, а на фронт посылали выпущенных по ускоренной трехмесячной программе "взлет-посадка" совершенно зеленых ребят. Очень многие из однокашников Шамова так и встретили день победы в запасных и учебных полках. Из его авиазвена, кроме Дольникова, удалось вырваться на фронт еще троим: выпускнику минской школы # 20 имени Горького, будущему Герою Советского Союза Петру Гучеку (командир звена 100-го гвардейского ИАП, ст. лейтенант, погиб 18.04.1945 г.), минчанину Илье Танхилевичу (ст. сержант, летчик 143-го гвардейского ШАП, погиб 31.05.1944 г., его родители проживали в Минске на ул. Революционной, д. 27, кв. 3) и москвичу Николаю Фигуркину (сержант, летчик 171-го ИАП, погиб 13.07.1943 г.) Отличниками в звене были Гучек, Фигуркин и Шамов. На фронт не попал только Шамов. И это несмотря на то, что еще весной 1941 года на полевом аэродроме у села Кулешовка после полетов с летчиком-инструктором Николаем Нестеренко на учебно-тренировочных УТ-2 и УТИ-4 он самостоятельно поднялся в небо на боевом истребителе И-16. Кстати, в соседнем звене курсантов обучал летчик-инструктор Алексей Маресьев, тот самый, будущий человек-легенда, Герой Советского Союза.

Но вместо выпуска из школы, на который они надеялись, курсантов погрузили в эшелон и отправили в азербайджанский город Евлах. Летать стали мало - не было бензина, поэтому использовали их по принципу "куда пошлют" как простую рабочую силу на окрестных колхозных полях. На фронт отпустили только летчиков-инструкторов. В Евлахе у Шамова им был белорус, старший сержант Георгий Адамович (адрес родителей: г. Жлобин, ул. Полевая, 12). Воевать ему суждено было недолго - не вернулся из боевого вылета 4 ноября 1942 года. Еще раньше - 10 августа 1941 года - зенитный снаряд оборвал жизнь первого наставника Ивана - Николая Нестеренко.

В 1942 году довелось повоевать и Ивану Шамову. Но не летчиком, а простым пехотинцем с трехлинейкой в руках. Для прикрытия от налетов немецкой авиации участка железной дороги Каякент - Дивичи на базе авиашколы был сформирован 927(а) авиаполк. Летали в нем только летчики-инструкторы, а курсанты несли караульную службу по охране аэродрома. Принимал Шамов участие и еще в нескольких пехотных операциях в горах Большого Кавказского хребта и на берегах реки Куры, за что 6 ноября 1944 года его удостоили медали "За оборону Кавказа". Вторую медаль - "За победу над Германией" - он получил через год. Это все его награды за войну. 

Пять лет ему "посчастливилось" проходить в погонах курсанта. Авиашколу с отличием закончил лишь в 1945-м, к тому времени она уже вернулась в Батайск. Перспективного летчика-истребителя направили во 2-й Краснознаменный учебно-тренировочный авиаполк, который базировался у железнодорожной станции Сейма. Это была столица истребителей конструктора Семена Лавочкина. Рядом на Горьковском авиазаводе выпускались знаменитые истребители Ла-5 и Ла-7, которые перегонялись в Сейму, где всю войну велось переучивание на эти самолеты наших летчиков, которые после сдачи зачетов улетали на них на фронт. Дважды именно здесь проходил обучение легендарный трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб. Не ударил в грязь лицом и Иван Шамов. Успешно "оседлав" истребитель Ла-7, он получил назначение в Минск, в лучшую и самую передовую на тот момент 1-ю воздушную армию. 

К новому месту службы Иван Васильевич ехал не один. В Сейме на одном из танцевальных вечеров он познакомился с Натальей Федоровной Кузнецовой, выпускницей медицинского техникума, работавшей в местной аптеке. Иван был очень привлекательным парнем - высокий, стройный, широкоплечий, с симпатичным смуглым лицом киноактера, с которого не сходила улыбка. Под стать ему была и Наталья. Пара получилась - глаз не отвести. В сентябре 1946 года они поженились. И кто тогда мог предсказать, что всего через год их короткое счастье безжалостно перечеркнет беда и Наташе придется вытаскивать мужа буквально с того света.

В 1-й воздушной армии на самолетах Ла-7 летала 129-я истребительная дивизия в Щучине. Там же базировался "придворный" 790-й полк, в который и направили из штаба армии Ивана Шамова. Из поезда Минск - Гродно с небогатыми пожитками они вышли на станции Рожанка, где молодую семью встречала машина из полка. В незнакомый Щучин Шамовы ехали с надеждой и радостью. Наконец-то сбылась мечта Ивана - его ждал настоящий боевой полк! Ему было 29, Наталье -27, и казалось, что вся жизнь еще впереди. В одном из своих стихов, посвященных Щучину, он напишет: "Приезжай, товарищ, в Щучин, тихий город-сад. Тополиная дорожка к городу ведет, вот и домик в три окошка, садик, огород..." Да, жить им пришлось в маленькой комнатушке в "домике в три окошка" недалеко от аэродрома. Но трудности неустроенного быта их не пугали, не дети уже.

В штабе дивизии, который размещался в бывшем дворце князей Друцких-Любецких, радушно встретил Ивана комдив Михаил Правдин. Опытный летчик, получивший свой первый орден еще на финской войне, в годы Великой Отечественной исполнял обязанности начальника управления истребительной авиации Главного управления боевой подготовки ВВС. Наметанным глазом он с ходу определил, что перед ним настоящий воздушный боец. Как к своему давнему однополчанину отнесся к Шамову и командир 790-го полка, кавалер орденов Ленина, Красного Знамени и Отечественной войны 2-й степени подполковник Лев Терпугов, который, как и Иван, с гордостью носил на груди медаль "За оборону Кавказа". Полк, как и вся дивизия, должен был переучиваться на цельнометаллические истребители Ла-9, но новые самолеты с авиазавода так и не поступили, поэтому приходилось летать на старых, истрепанных войной фанерно-деревянных Ла-7, выпуск которых был прекращен. Это очень беспокоило командиров. Самолет слыл аварийным и имел склонный к многочисленным отказам мотор.

Очередная беда не заставила себя ждать. В соседнем знаменитом 9-м гвардейском полку асов (в годы войны он воспитал 24 Героя Советского Союза, в том числе четырех дважды Героев), которым командовал дважды Герой Советского Союза Арсений Ворожейкин, на аэродроме "Россь" во время взлета у гвардии младшего лейтенанта Кудрявцева заглох двигатель. Отважный пилот совершил подвиг: не допустил падения Ла-7 на деревню и сумел отвернуть его в сторону. Но при этом потерял скорость, свалился на крыло и врезался в землю. Гибель летчика потрясла и насторожила всю дивизию: кто следующий?

На Ла-7, на котором предстояло летать Шамову, стоял двигатель АШ-82ФН, который перекочевал на этот истребитель с самолета Ла-5ФН. Он имел американские корни и был сделан на основе купленного за океаном для лицензионного производства двигателя "Райт-Циклон Р-1820". Его у нас выпускали на специально построенном в Перми заводе под новым именем М-25. Конструктор Аркадий Швецов доработал его в М-62 для истребителей И-16 и И-153 (до сих пор используется на Ан-2) и, развивая эту тему дальше, сделал крайне неудачный М-63. Очень долго, ценой огромных жертв и затрат доводили до ума и следующую модификацию - 14-цилиндровый, двухрядный звездообразный двигатель воздушного охлаждения М-82 (АШ-82). Словом, с "американцем" получилось, как с автомобилем "Жигули". Чем дальше от оригинала - итальянского "Фиата", - тем... Ну, вы, надеюсь, помните. 

Истребители Лавочкина, на которые он устанавливался, считались в годы войны одними из лучших и могли на равных сражаться с немецкими. Но их небоевые потери в результате многочисленных аварий и катастроф были огромными. Не щадили "лавочкины" ни молодых пилотов, ни опытных асов. В одном из первых полетов на Ла-5 из-за отказа мотора сел на вынужденную, получив серьезную травму головы, старший сержант Иван Кожедуб, а аварийная посадка на Ла-7 стоила жизни дважды Герою Советского Союза гвардии капитану Александру Клубову. Чтобы не быть голословным, покажу на примере 523-го истребительного авиаполка, воевавшего на Ла-5Ф и Ла-5ФН, удостоенного за освобождение Орши почетного наименования Оршанский, а Минска - ордена Красного Знамени. За май - сентябрь 1944 года небоевые потери полка составили 18 "лавочкиных" (погибло 5 летчиков), в том числе по причине отказа двигателя - 8 (двое погибших). Еще два Ла-5 из-за моторов получили серьезные повреждения во время вынужденных посадок. 

Коварный, попортивший немало крови движок вдобавок ко всему создавал воистину кошмарные условия в кабине летчика. Оглушающий рев - это еще терпимо. Но на форсажном, то есть боевом, режиме от работы АШ-82ФН температура воздуха в кабине поднималась свыше 50 градусов! Плюс к этому из-за плохой герметизации в нее попадали выхлопные газы. Летчики теряли сознание, а самолет срывался в штопор и падал. 10 июля 1944 года чудом остался в живых знаменитый ас 523-го ИАП, будущий Герой Советского Союза капитан Митрофан Ануфриев, который по причине высокой температуры и скопления угарных газов в кабине (а летом там был сущий ад) почувствовал себя плохо и, не справившись с посадкой, вдребезги разбил Ла-5ФН на аэродроме "Докудово" (северо-восточнее Борисова). 

Ничего не изменилось к лучшему, несмотря на обещания конструкторов Лавочкина и Швецова, и у Ла-7. Более того, температура в кабине стала достигать рекордных 70 градусов, а ручка управления самолетом разогревалась до такой степени, что и через перчатку обжигала пальцы летчику! Во время войсковых испытаний этого истребителя 63-й гвардейский ИАП за месяц потерял 8 самолетов, причем 4 из них из-за остановки двигателя АШ-82ФН.

Летчики-фронтовики, которых в щучинском 790-м ИАП было еще немало, щедро делились с лейтенантом Шамовым своим опытом укрощения строптивого самолета. Осваивал он его успешно, без предпосылок к летным происшествиям. В тот четверг 21 августа 1947 года его эскадрилья летала в первую смену. Рано утром, наскоро простившись с Наташей, он ушел на аэродром. Ничего не предвещало беды. Теплый солнечный день. Обычные учебно-тренировочные полеты. Шамову предстояло выполнить упражнение со стрельбой по мишени-конусу, которую буксировал другой самолет. Оружие у Ла-7 было мощным - три пушки 20-мм калибра, успевавшие за одну секунду сделать 41 выстрел. Для того чтобы получить оценку "отлично", в конус надо было уложить всего три снаряда. С этим заданием он справился без особого труда. Хорошо знакомым маршрутом повел он свой "лавочкин" на Щучинский аэродром. Заход на посадку выполнял со стороны Рожанки по привычной для любого летчика "коробочке": последовательным выполнением четырех разворотов на 90 градусов с постепенным уменьшением высоты и скорости. Все шло привычно, штатно. Выполнив крайний четвертый разворот с прибранными оборотами двигателя, он планировал, снижаясь на посадочной прямой. Хорошо видел выложенное на зеленой траве из белого полотна разрешающее посадку "Т". Но вдруг в его наушниках зазвучал тревожный голос руководителя полетов: "Посадку запрещаю! На второй круг!" Оказалось, что полоса занята севшим перед ним самолетом, который не успел освободить ее. Иван начал увеличивать обороты двигателя и, пройдя над аэродромом, с холодком в сердце начал делать первый разворот. Тревожные предчувствия его не обманули. На высоте всего 150 метров капризный движок остановился. Шанс спастись был только один - посадить самолет вне аэродрома. Счет шел на секунды. С трудом перетянул речушку у деревни Давлюдовщина. Краем глаза увидел мелькнувшие копны сена, а затем страшный удар и темнота. Посадка не удалась. Самолет наскочил на лежавший в траве огромный камень-валун и развалился на куски. Ла-7 - это, увы, сосновые рейки, фанера, полотно, березовый шпон и совсем немного металла. Летчика выбросило из кабины вместе с сиденьем на 30 метров! Выжить было невозможно. 

Все это произошло прямо на глазах у летчиков полка, которые бросились к месту катастрофы. Состояние Ивана было критическим. Он еле дышал, пульс едва прощупывался. Примчавшийся на санитарной машине полковой врач не мешкая решает вести его в Гродненский военный госпиталь. Вывод консилиума врачей был неутешительным: перелом позвоночника на уровне груди с повреждением спинного мозга и внутренних органов, многочисленные ушибы. Словом, не жилец. Вызвали из Щучина жену - попрощаться... 

Иван еще дышал, и Наташа упросила начальника госпиталя разрешить остаться рядом с ним. После войны люди были добрее, и среди начальников еще было мало бездушных бюрократов. Рядом с кроватью умирающего летчика временно поставили еще одну - для Наташи. Кто тогда знал, что это "временно" растянется на год и семь месяцев, а жена станет для Ивана настоящим ангелом-спасителем. Когда через десять дней он придет в сознание, то увидит над собой ее лицо. Так начиналась борьба за жизнь. Крепкое сердце заставило смерть отступить, но чуда не произошло - нижняя часть тела, ноги остались парализованными. 

Трагедию Шамовых авиаторы щучинского гарнизона восприняли как свою личную. В его палате буквально не закрывалась дверь. Их навещали и летчики, и техники, ехали в Гродно целыми семьями. Прикроватная тумбочка Ивана скоро перестала вмещать плитки шоколада, которые передавали ему из своего пайка пилоты. Все хотели хоть как-то поддержать попавшую в страшную беду молодую семью. Летчики-фронтовики - народ крепкий, но и они, выйдя из палаты в коридор, не могли сдержать слез.

Особенно теплые отношения сложились у Ивана с секретарем партийного бюро полка капитаном Иваном Шарым. Деятельный, не бумажный политработник стучался во все двери, обивал пороги больших начальников и светил медицинской науки, изо всех сил пытаясь помочь Шамову. Ему Иван посвятил одно из своих стихотворений, где есть такие строки: "Друг мой верный, Ваня Шарый! Как хотел бы я опять в тех местах, где Неман с Щарой неразлучно мчатся парой, над лесами полетать! Над землею белорусской, где шумит столетний бор, с пятикратной перегрузкой, всем ветрам наперекор!" Южнее Щучина, над Липичанской пущей, находилась пилотажная зона их родного полка.

Первые свои стихи он написал в Гродно летом 1948 года. Здесь в палате 1134-го военного госпиталя и родился поэт Иван Шамов. Ему, безнадежному инвалиду, было очень важно оставаться в строю: "Был прерван в небе мой полет, теперь прикован я к постели. Но я опять иду на взлет - стихом и сердцем бью по цели". Одна из улиц, выходящих к госпиталю, носила имя писателя Николая Островского, который стал для Ивана примером в борьбе с тяжелым недугом. Дух Павки Корчагина буквально витал в его палате, помогая ему выстоять в самые трудные минуты. Боли он переносил страшные, легко было впасть в отчаяние. После одного из таких тяжелейших кризисов, когда, казалось, уже не было никаких сил терпеть, родились такие строки: " Когда на душу, как воришка, придет незваная печаль, я слышу голос: эй, братишка, ужель сдает на сердце сталь? Твои слова, солдат Островский, хлестнут по совести, как плеть. И снова хочется чертовски работать, драться, песни петь!" Кстати, удивительное совпадение - весь Щучинский военный авиагородок -- это одна большая улица, носящая имя того самого Николая Островского.

Весть о не сломленном тяжелейшими травмами летчике, который еще и стихи пишет, дошла до самой Москвы. Решили переправить его в Главный военный госпиталь имени Бурденко. Командование ВВС выделило для его перевозки транспортный самолет Ли-2. Это был последний в его жизни полет. Но и светила московской медицины, лучшие из лучших доктора-нейрохирурги ничем помочь не смогли. Единственное, чего удалось добиться - Шамов научился сидеть. На это ушло еще одиннадцать месяцев. И все это время рядом с ним была его любимая Наташа.

О мужественном летчике-поэте знал весь госпиталь. Посмотреть на него, пожать ему руку приходили и приезжали на креслах-каталках лечившиеся там офицеры и генералы. И всех их, превозмогая боль, он неизменно встречал своей фирменной доброжелательной улыбкой. От него не веяло горем, он, словно пастырь, буквально излучал надежду, которая вселялась в сердца порой совершенно безнадежных больных. Теплом своей души, своими стихами он поддерживал таких же, как и сам, обиженных горькой судьбой людей. 

19 февраля 1950 года в присутствии приехавших из Щучина друзей-однополчан он отпраздновал свое 32-летие. А через пять дней буквально весь госпиталь, от медсестер до генералов, провожал выписанного домой Шамова. С болью в сердце и слезами на глазах они смотрели на то, как Наташа с большим трудом выкатила на заснеженную улицу инвалидное кресло-коляску с улыбающимся, махающим им рукой на прощание Иваном. Что ждало их впереди?

Повезло, что начальником Главного штаба ВВС тогда был Герой Советского Союза генерал-полковник Сергей Руденко, который командовал 1-й воздушной армией в Минске, когда случилась трагедия с Шамовым. Сергей Игнатьевич слыл начитанным, высокообразованным генералом, чутким человеком. По его личному ходатайству московские власти отжалели лейтенанту в отставке Шамову маленькую, в девять квадратных метров, комнатушку в коммунальной квартире в Измайлово, на окраине Москвы. Несмотря на третий этаж, что создавало дополнительные трудности, он был рад и этому. 

Жилось Шамовым очень трудно. Пенсия по инвалидности была маленькой. Большую помощь продолжали оказывать однополчане. Понимая, что денег Шамовы не возьмут, привозили продукты. Неугомонный Иван Шарый буквально забросал письмами редакции газет и журналов с просьбой помочь Шамову с публикацией его стихов. Кроме моральной, он видел в этом и материальную поддержку. Какой-никакой, а гонорар в скудном семейном бюджете не будет лишним.

Первый вариант песни «Костры горят далекие», написанный рукой Шамова.

Переломным в судьбе поэта Шамова стал 1951 год. На призыв капитана Шарого откликнулся журнал "Советский воин", который в феврале опубликовал большую подборку стихов Ивана Васильевича с теплыми напутственными словами известного поэта Михаила Исаковского, который пожелал молодому коллеге большого будущего. А всесоюзная известность постучалась в двери после того, как в том же году в радиоспектакле "Поддубенские частушки" замечательная актриса Вера Васильева впервые исполнила песню композитора Бориса Мокроусова на стихи Шамова " Костры горят далекие". Ее тут же включил в свой репертуар звезда эстрады тех лет, солист Всесоюзного радио Владимир Нечаев. А радио тогда было, что сегодня интернет. Песню, в одночасье ставшую шлягером, запела вся страна. Буквально изо всех окон и подъездов зазвучали берущие за самое сердце слова: " Костры горят далекие, луна в реке купается, а парень с милой девушкой на лавочке прощается. Глаза у парня ясные, как угольки горящие, быть может, не прекрасные, но в общем подходящие..." Ее полюбили не только в СССР, ее перевели и пели на румынском, немецком и даже китайском языках! Она станет визитной карточкой Шамова на всю его оставшуюся жизнь. Потом будет еще более 30 песен. Среди них наибольшей любовью у слушателей пользовались "Ждать солдата не мешай" и "В выходной" в исполнении Людмилы Зыкиной, "Улетают летчики" и "Наш командир звена", которые пели Нина Дорда и Владимир Нечаев. Эти песни продолжают жить и сегодня в замечательных видеоклипах. А "Костры горят далекие" неизменно входят в программы концертов Надежды Кадышевой и Марины Девятовой. 

Стихи и песни принесли Шамову не только славу, но и горы писем. И на все он старался ответить. Много было обращений от людей, попавших в беду. Протягивая руку помощи тяжелобольным, обреченным и разуверившимся, он не давал погаснуть огоньку надежды в их сердцах. 

И лекарем, и пекарем, и почтальоном, и личным секретарем рядом с ним была его Наталья Федоровна. Как ее хрупкие плечи все это выдерживали? Настоящий подвиг настоящей русской женщины. Благодаря ей в 1953 году в Москве и Минске вышли первые сборники стихов Шамова. Через два года Ивана Васильевича приняли в Союз писателей. Жить стало легче, помогли и с лечением, и с квартирой в Малом Тишинском переулке на первом этаже, да еще и телефоном. 

Несмотря на то что, казалось бы, служба в авиации поломала Шамову всю его жизнь, сделав калекой, он продолжает тосковать по армейскому строю: "Сравнима ль с чем моя утрата? Я тяжелей не знал утрат, чем строй покинуть для солдата, когда ты всей душой солдат!" Несмотря на сложности при передвижении, Иван Васильевич с удовольствием навещал свой полк, который в 1952 году перебазировался из Щучина в Хотилово, что в Калининской области. Из дома его выносили на носилках, а затем на машине - в неблизкий путь. Врачи были категорически против этих поездок. В качестве сопровождающего санитара и доктора-спасителя, если что случится, одна Наталья Федоровна. Только она понимала, как важно было для мужа побыть рядом с летчиками, подышать воздухом аэродрома: " Авиация моя родная, ты питаешь мужеством меня, я горжусь тобой, стихи слагая, страсть к тебе навечно сохраня!" Кстати, 790-й ИАП и сегодня в строю российских ВКС, летчики которого поднимаются в небо на истребителях МиГ-31БМ и Су-35С. А помнят ли они своего легендарного однополчанина?

После того как к Ивану Шамову пришла всесоюзная известность, откликнулись и оставшиеся в живых друзья по Батайской авиашколе. Часто Ивана Васильевича навещал и помогал, чем мог, его командир звена Григорий Дольников, ставший вскоре генералом, командиром 61-го гвардейского Минского авиакорпуса. Дорожил и гордился дружбой с Шамовым космонавт номер два Герман Титов, который очень любил его стихи и песни. Всю, увы, короткую жизнь Ивана Шамова окружали замечательные люди. Он словно магнит притягивал их к себе. Один из них - военный фотокорреспондент газеты "Сталинский сокол", фронтовик Тимофей Мельник, благодаря которому сохранилось очень много хороших фотографий Шамова.

Несмотря на призывы врачей к покою и строгому ограничению нагрузок, Иван Васильевич продолжал вести активный образ жизни. Взахлеб писал стихи, вел огромную переписку, почти ежедневно принимал гостей и посетителей. Начало сдавать сердце. Обращаясь к нему, словно предчувствуя свой скорый уход, он напишет: "В споре с нелегкой судьбою без перебоев стучи! Рано сдавать нам с тобою, сердце, от жизни ключи..." Сердце его не послушалось, оно остановилось 20 декабря 1965 года на 47-м году жизни. Наталье Федоровне, не иначе как за ее великий женский подвиг, судьба даровала еще 44 года жизни, она умерла в 2009 году.

К сожалению, память человеческая весьма избирательна. Спроси сегодня молодых людей, знают ли они поэта Шамова, наверняка ответом будет отнюдь не глубокомысленное молчание. Судя по всему, забыли поэта-героя и военные. По крайней мере, с болью приходится писать, что в прошлом году, когда отмечалось 100‑летие Вооруженных Сил, нигде не звучало имя ровесника‑юбиляра нашей армии летчика‑поэта Ивана Шамова. Даже на Гродненщине, где он написал свои первые стихи. 

Публикуя сегодня этот материал, я надеюсь, что имя Ивана Шамова вернется в Щучин, о котором он писал с такой любовью: 

«Тонут улочки прямые в зелени садов, яблонь ветви молодые гнутся от плодов. Есть и речка, и плотина, старый парк зовет. Ну и главная причина — добрый здесь народ!» 

Надеюсь, найдется со временем место и в музее, посвященном истории Щучинского аэродрома. А может быть, его имя присвоят городской библиотеке или одной из новых улиц города. Память о прошлом — учитель настоящего и будущего.