От деревушки Крюки в Брагинском районе до Чернобыльской АЭС по прямой было всего километров десять. Народу жило немного, на весь сельсовет набиралось человек 360, в самих Крюках 170 семей. Но для быта и работы хватало всего: населенный пункт был центром колхоза имени Ленина, были свое лесничество, школа, комбинат бытового обслуживания, библиотека, фельдшерско-акушерский пункт, отделение связи, магазин. Жили дружно — праздники справляли вместе, друг друга считали семьей. Вот так всей семьей и остались без крова после 26 апреля, вместе эвакуировались, вместе начали жизнь с нуля. Почти все крюковчане теперь живут в агрогородке Губичи Буда-Кошелевского района. Накануне годовщины трагедии они будто заново переживают чернобыльскую боль.
139 домов для переселенцев построили меньше чем за полгода. Михаил РЫБИК и Николай ГУЛЯЙ загрязненные Крюки покидали последними.
Рыбалка с видом на ЧАЭС
В 1986 году в Губичах появились новые улицы. Гродненская — в честь строителей, которые возводили здесь домики для переселенцев. Крюковская — в память о покинутом доме. Тут, в «поселке», как местные называют чернобыльские новострои, свое жилье получил и Николай Гуляй. Сейчас Николай Романович уже пенсионер, а раньше возглавлял сначала колхоз в Крюках, потом воссозданное хозяйство в Губичах. Свою брагинскую карьеру вспоминает до сих пор. Колхоз ему достался слабый, убыточный, а потом еще в качестве эксперимента подкинули несколько тысяч голов овец — расти, как хочешь. Николай Романович потихоньку рассчитался с долгами, наладил производство, создал профессиональную команду, обучив многих местных за счет колхоза. Статус и авторитет продиктовали и новые обязанности: он был одним из тех, кто руководил эвакуацией деревни. И, кстати, невольно сам стал свидетелем аварии.
— Станция была как на ладони. Фонарей по вечерам не включали, свет от прожекторов освещал и наши улицы. Тогда, помню, готовились к 1 Мая, всегда же вместе все отмечали. Решили мы наловить в Припяти к празднику рыбы, в ночь на 26 апреля. Рыба клевала, помню, на удивление! И вдруг видим: на атомной станции вспыхнуло что-то, фейерверк искр. Решили, что это тренировки к предстоящим майским праздникам. Только с нами был человек со станции, он сразу понял: что-то не так.
Рыбалку свернули. А утром в деревню вернулись работники ЧАЭС, там тогда трудились 126 местных жителей. Из автобусов, что подвозили от железной дороги, люди вышли напряженные, сказали: на станции пожар.
Николай ГУЛЯЙ сейчас уже на пенсии.
9 дней радиационного плена
В гости по-соседски заходит Михаил Рыбик, нынешний директор КСУП «Губичи». Дом, который он получил после переселения, — за забором. Заехал последним, 27 декабря 1986 года, когда убедился, что расселили всех остальных земляков. Родную деревню они с Николаем Романовичем спасали плечом к плечу. Учитель по образованию, Михаил Алексеевич променял школу на ответственное место председателя сельсовета.
— Мы тогда не придали особого значения. Ну пожар, ну потушат. А потом начали звонить сверху.
Четкого понятия о радиации ни у кого не было, но детей на улицу перестали выпускать. Над станцией закружили вертолеты, военные привезли дозиметры. Михаил Алексеевич ежедневно делал замеры на 14 точках. Сначала счетчик молчал, председатель выдохнул. Но потом оказалось, что не в порядке батарея, подсоединили аккумулятор — и стрелка мгновенно метнулась вправо до упора. Когда окончательно настроили, излучением более 1 рентгена «любовались» до самого отъезда. В Крюки приезжали многочисленные комиссии, специалисты, медики.
— Ели из своих тормозков, наше угощение не брали. Медики проверили кровь у всех местных, некоторых тут же забрали в больницу. Из Речицы, Светлогорска пригнали моечные машины, стали мыть крыши и асфальт. Военные вкапывали деревянные столбики, натягивали по периметру колючую проволоку, устанавливали сигнализацию. Я делал замеры каждые несколько часов и отзванивался в область. Про эвакуацию заговорили почти сразу.
28—29 апреля автобусами вывезли детей с мамами и беременных женщин, сначала почему-то через Калинковичи и Мозырь отправили в сторону Наровли, также недалеко от станции, только с другой стороны. Но тут же спохватились и вывезли в здравницы под Минском. Своих дочек-близняшек Михаил Алексеевич увидел только через несколько недель, но оно и к лучшему. Местным руководителям и активистам нужно было позаботиться обо всех односельчанах и о хозяйстве. За людьми приходили автобусы, просили брать только документы и смену одежды. Несколько оставшихся человек вместе с начальством загоняли в прицепы коров и овец. 4 мая Михаил Рыбик последним закрывал ворота. К тому моменту он уже не мог толком говорить: повязки носили через раз, а чернобыльский суховей лишал голоса.
«Лет 10 проживем? Так много?»
Вместе с Михаилом Алексеевичем прогуливаемся по Губичам.
— Вот детский сад, ФАП — их построили уже после переселения. Вот это здание, где сегодня и сельсовет, и контора предприятия, и клуб, и почта, уже было.
Из здания выходит заместитель Михаила Рыбика Людмила Кузьменкова. Людмила Ивановна, уже сама бабушка, смотрит с виноватой хитринкой в глазах — к начальнику до сих пор относится как к строгому учителю. Еще в Крюковской школе он ставил ей «колы» за полуночные гулянья и невыученные уроки. В 1986 году ей было 23 года. Она, молодая жена и мама, работала в колхозной бухгалтерии. После аварии трехлетнего Андрея отправила с матерью в Питер, а сама оставалась до последнего, отгоняя мысли о том, что бросает большое, нажитое с мужем хозяйство и только начатую пристройку.
— Мы с мужем и друзьями семьи не влезли в последний автобус. Водители говорят: утром вернемся. Пустая деревня, страх: а вдруг нас здесь забудут? А утром пришел автобус. Мы проснулись и так обрадовались, что еще живы! Часть пути добирались на попутках. Нас спрашивают: куда? А мы: куда овечек повезли, туда и мы. Вывезли нас всех сначала тоже в Брагинский район, в деревни Селец и Петрицкое.
Людмиле КУЗЬМЕНКОВОЙ приходилось возвращаться в 30-километровую зону — за рабочим архивом.
Переселенцы сходятся в одном: страшно было, но паники не возникло. В брошюрках находили информацию о скорости воздействия радиации и спокойно считали, через сколько дней доза станет смертельной. Спрашивали у медиков, сколько проживут, и, услышав ответ, радовались: «Лет десять? Так много?» Без объявления собирались вместе, как только с очередного совещания приезжали Михаил Рыбик и Николай Гуляй: когда можно вернуться? А те не знали, как тактично объяснить — уже никогда. Потихоньку стали разбираться с последствиями. Всей эвакуированной общиной доили нервных, вырывающихся, на четыре дня заброшенных коров. Состригали в несколько слоев целлофана шерсть с овец, иначе мясокомбинаты отказывались забирать зараженных животных. Жили в палатках, вагончиках. Кашеварили и умывались в одном общем, наскоро сооруженном месте. Работали вместе, в силу воспитания и сплоченности думая в первую очередь о деле. Эвакуационные удостоверения государство выдало всем, снабжало деньгами, предлагало квартиры. Кто-то, вспоминают сельчане, сбежал сразу. Но большинство доверчиво смотрело на руководителей: куда вы, туда и мы. Так, от предложенного переезда к родителям жены отказался Николай Гуляй — в него же верили люди.Место для новой жизни из нескольких вариантов выбрали в Губичах. Туда в середине июня переехали вагончики, палатки и несколько комбайнов, за которыми в 30-километровую зону возвращалось руководство. Некоторых удалось разместить в домиках, «на подселение», бывало, и по 8 человек в одной комнате. Михаилу Рыбику как начальству даже досталась раскладушка, под которой он хранил дипломат с выдаваемыми народу деньгами.
С местными отношения сразу не складывались. А потом те увидели, как «понаехавшие», засучив рукава и ни секунды не жалуясь, восстанавливают до того разваливающееся в Губичах сельхозпроизводство. И последовали хорошему примеру. 139 больших, крепких домов для переселенцев было построено в самих Губичах, некоторые стали жить в окрестных селах. Всего сюда перевезли более 350 человек, которые сообща годами налаживали новую жизнь: стирали в одной «спасенной» машине, делились едой и тяжело работали. Близость к Чернобылю не осталась незамеченной, по больницам помотались многие. Рак щитовидки у Николая Гуляя диагностировали уже на следующий год. Но колхоз он покинул только в 1998-м, уступив место тогда уже своему заместителю Михаилу Рыбику. Они и сейчас порой тоскуют о Крюках, но больше шутят, вспоминая забавные моменты из прошлой жизни, и радуются тому, чего удалось добиться за 32 года: богатая деревня, одно из лучших сельхозпредприятий и долгая жизнь вопреки всем прогнозам.
valchencko@mail.ru
Фото автора.
