До октябрьского переворота в 1917 году красными называли всех революционно настроенных людей. А вот после того как к власти пришли большевики, красным мог быть только тот, кто связан с советским строем. Иначе говоря, красный - это значит советский. Так что красными были все: красные профессора, красные директора, красные дипломаты.Что касается последних, то первое время после переезда правительства в Москву вновь назначенные дипломаты красной России работали в небольших помещениях на Спиридоновке и Малой Никитской. Затем перебрались в гостиницу "Метрополь", где на три года разместились в гостиничных номерах. И лишь осенью 1921-го - теперь уже надолго - заняли добротное здание на Кузнецком Мосту.
Фрак "от Журкевича".
И ордер от НКВД
Сохранилась любопытная фотография той поры: на фасаде Народного комиссариата по иностранным делам (НКИД) красуется довольно странная вывеска: "И.К.Журкевич".
Думаете, это фамилия наркома или какого-нибудь партийного деятеля? Ничуть не бывало! Журкевич - это фамилия портного, который прямо в здании НКИД открыл свою мастерскую.
А все дело в том, что как раз в это время красные дипломаты - всего тогда в комиссариате насчитывалось 1.200 сотрудников - начали выезжать за границу. Одеты они были кто во что горазд - в косоворотки, кожанки, потертые пиджачки... А по протоколу должны быть облачены в смокинги и фраки. Вот тут-то и оказался крайне востребован талант товарища Журкевича. А сам он скоро стал настолько известен, что даже попал на страницы знаменитого романа "Золотой теленок". С присущей им лихостью Ильф и Петров писали: "Над городом стоял крик лихачей, и в большом доме Наркоминдела портной Журкевич день и ночь строчил фраки для отбывающих за границу советских дипломатов".
В истории советской дипломатии с импозантным серым домом, украшенным броской вывеской знаменитого портновских дел мастера, связано очень многое. И первые победы. И горькие поражения. И, что самое страшное, чудовищные сталинские репрессии, в результате которых было уничтожено более 200 уникальных специалистов - цвет советской дипломатии.
Эта последняя, трагичная страница была неразрывно связана с другим, находящимся прямо через дорогу от НКИД зданием. Там размещалось зловещее ведомство Наркомата внутренних дел - сокращенно НКВД. Именно "соседи" в 30 - 40-е годы прошлого века нанесли по отечественной дипломатии такой удар, после которого, как вспоминали немногие уцелевшие ветераны, по пустынным коридорам НКИДа буквально гулял ветер. Заплечных дел мастера с Лубянки расстреливали всех - послов и консулов, машинисток и шоферов, поваров и дипкурьеров, секретарей и заместителей наркома. Каждый был объявлен либо "врагом народа", либо "заговорщиком", либо "шпионом" невесть каких государств.
А между тем самые именитые из этих "врагов" внесли весьма весомый вклад в решение чрезвычайно сложной в тех условиях задачи - в дело международного признания Страны Советов, с которой мало кто тогда хотел дружить...
Поэтому было бы справедливым вспомнить хотя бы о некоторых из них.
За что боролся.
И на что напоролся...
Первое имя, которое приходит на ум, заместитель наркома иностранных дел Лев Михайлович Карахан.
Передо мной выписка из уголовного дела заместителя наркома. Вот что в ней говорится. "Карахан Л.М. признан виновным в том, что он с 1934 года являлся участником антисоветского заговора правых, в который был завербован Ягодой, по поручению заговора вел переговоры с представителями германского генерального штаба об оказании заговору вооруженной помощи со стороны Германии. Кроме того, с 1927 года являлся агентом германской разведки, которой передал ряд секретных сведений о решениях директивных органов по вопросам внешней политики советского правительства.
Приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 20 сентября 1937 года осужден по ст.ст. 58-1а и 58-11 УК РСФСР к расстрелу".
Так кем же был на самом деле "заговорщик" и "шпион" Лев Михайлович Карахан (он же Леон Михайлович Караханян)?..
Родился он в Тифлисе, в довольно обеспеченной и благополучной армянской семье, глава которой был известным в городе адвокатом. Идти бы ему по стопам отца, и прожил бы он не 48 лет, а, быть может, в два раза больше. Так нет же, начитался книжек про свободу, равенство и братство. И решил бороться за освобождение всего угнетенного человечества. Пятнадцатилетним гимназистом вступил в РСДРП - и пошло-поехало. Из гимназии его вышибли. Позже вышибли и со второго курса юрфака Петербургского университета. Потом были аресты, ссылки, пребывание под надзором полиции - словом, все, что положено борцу за счастье народное.
Как бы то ни было, следует признать, что, сознательно вступив в большевистские ряды, карьеру Карахан сделал отменную. В 1917-м он один из руководителей штурма Зимнего. В 1918-м в составе советской делегации выезжает в Брест, где активно участвует в подписании мирного договора с Германией. Брестский мир, не без основания названный в постбольшевистские времена грабительским, подписали в марте, а в мае Лев Карахан становится заместителем наркома иностранных дел. Бывшему недоучившемуся студенту из Тифлиса всего-то 29 лет. А он уже замнаркома - это ли не взлет?! Его непосредственный начальник - нарком Чичерин в таком восторге от своего заместителя, что пишет Ленину сверхблестящую аттестацию на Карахана. "Я могу смело сказать, что наша борьба с затопляющей нас страшно ответственной политической работой за последние месяцы при развитии сношений с массой государств была героической. Мы в состоянии с этим справиться только потому, что я с т. Караханом абсолютно спелись, так что на полуслове друг друга понимаем без траты времени на рассуждения... В общем и целом у меня более общая политическая работы, у него же море деталей, с которыми он может справиться только благодаря своей замечательной способности быстро и легко ориентироваться в делах и схватывать их, своему ясному здравому смыслу и своему замечательному политическому чутью, делающему его исключительно незаменимым в этой области".
Доллары
от голодающей России
Ленин тоже проникся особым доверием к Карахану: многие документы Ильич подписывал только после того, когда на них свою визу ставил Карахан. Так было до 1923 года, когда любимца Ленина и наркома Чичерина направили в Южный Китай, где у власти находилось демократическое правительство во главе с Сунь Ятсеном, убежденным сторонником сотрудничества с Советской Россией. Правда, до этого Лев Михайлович успел побывать полпредом в Польше. А в период Генуэзской конференции, когда Чичерина не было в Москве, даже исполнял обязанности наркома. Учитывая то, что в другой части Китая - на Севере, то есть в Пекине, заседало совсем другое правительство, которое не разделяло взглядов Сунь Ятсена, задачей Карахана было не только установить дипломатические отношения с Южным Китаем, но и способствовать победе лояльного к Советам Сунь Ятсена во всем Китае. Не случайно же почти одновременно с Караханом в Южный Китай отправилась и группа военных советников во главе с Блюхером и Путной (через 15 лет все они будут расстреляны как шпионы и враги народа). Да и два миллиона долларов, направленных из голодающей России просоветски настроенным китайцам, тоже чего-то стоили.
Все это возымело свое действие. И в одном из первых сообщений в Москву Карахан пишет: "Нет ни одной китайской газеты, которая не приветствовала бы моего приезда и не требовала бы немедленного урегулирования отношений с нами".
Газеты газетами, но переговоры с Пекином по-прежнему шли ни шатко ни валко. И хотя в Москве и Пекине находились дипломатические представители обеих стран, последний упорно не признавал Советского Союза. Карахан неделями не выходил из дома: к нему никто не приходил, телефон молчал, почту не приносили. От нечего делать Лев Михайлович занялся английским, да так успешно, что в одном из писем с гордостью сообщил: "Месяца через два смогу читать газеты, а это главное".
Китайцы признают, "японцы с непривычки пухнут..."
Потом Лев Михайлович перебрался в Пекин, а вскоре возобновились переговоры, которые привели к подписанию соглашения с Китайской Республикой, которое предусматривало установление дипломатических и консульских отношений. Карахан ликовал! "Одна гора свалилась с плеч, - сообщал он 2 июня 1924 года. - Подписал соглашение с Китаем, на этот раз окончательно. Дьявольски трудно было добиться результатов. Весь дипломатический корпус делал все, чтобы сорвать дело. Но удалось провести всех. Для дипломатического квартала это разорвавшаяся бомба. Я рад этому больше всего".
Так Лев Михайлович стал послом, а затем и дуайеном дипломатического корпуса в Пекине.
Справившись с одним делом, Лев Михайлович тут же берется за другое: между СССР и Японией не было дипломатических отношений, а их крайне важно было установить. Переговоры с японским посланником Иосидзавой шли весьма туго. Главным препятствием было нежелание японцев выводить свои войска с Северного, а проще говоря советского Сахалина. Но Карахан, почувствовав слабину Иосидзавы, давил на него изо всех сил. "Последние два дня у меня большое оживление с японцами, - писал он. - Заседания два раза в день. Сидим по четыре часа подряд. Утомительно, но я гоню вовсю. Японцы с непривычки к концу заседания начинают заметно пухнуть. Но это только весело и полезно для дела".
Для достижения нужного результата такой прессинг оказался действительно полезен. В январе 1925 года между СССР и Японией была заключена конвенция об установлении дипломатических и консульских отношений. Более того, японцы обязались в течение 4 месяцев вывести войска с Северного Сахалина. В обмен на это Советский Союз не возражал против предоставления японцам концессий на разработку минеральных и лесных богатств на севере Сахалина.
"Исторические заслуги Л.М.Карахана перед СССР пополняются блестящими страницами его дипломатических работ и переговоров с Японией, - писала выходящая в Харбине газета "Новости жизни". - За этот мир с нашими великими соседями история отметит на своих страницах блестящую роль дипломатического ума и такта Л.М.Карахана".
Полным победителем посол Карахан вернулся в Поднебесную, где его ждала непростая и даже опасная работа.
В Китае той поры было очень неспокойно: перевороты, заговоры, свержения одних правительств, приход к власти других. Был случай, когда Карахану объявили, что правительство не отвечает за его личную безопасность. Но бесстрашный Лев Михайлович не только не дрогнул, а с утроенной энергией продолжил исполнение своих многообразных обязанностей.
"Сталинский свинцовый поцелуй"
Так продолжалось до сентября 1926 года, когда Карахана отозвали в Москву: формальным поводом стал долгожданный отпуск. Но в Китай Лев Михайлович больше не вернулся. В Москве он занял свой прежний пост заместителя наркома, отвечающего за отношения СССР со странами Востока. В эти годы он наносил официальные визиты в Турцию, Иран, Монголию. А в 1934-м был назначен полпредом СССР в Турции. Когда его успел "завербовать" тогдашний нарком внутренних дел Ягода, как он стал "участником антисоветского заговора правых" и тем более как в одночасье превратился в "агента германской разведки", история умалчивает. Да и в уголовном деле - что характерно - каких-либо доказательств его преступных деяний попросту нет. Чем Карахан не потрафил великому вождю, отцу и учителю Сталину, одному Богу ведомо. Очевидно только одно: что без личного генсековского указания широко известного не только в собственной стране дипломата никто не посмел бы и пальцем тронуть...
И вот что еще любопытно. Жены "врагов народа" в те годы рассматривались либо как существа, отравленные тлетворным влиянием своих супругов, либо, что еще хуже, знавшие, чем занимаются их мужья, и не сообщившие об этом в компетентные органы. Такая классовая близорукость расценивалась как тяжкий контрреволюционный грех и называлась страшным словом "недоносительство". Наказание за это следовало незамедлительно: самое мягкое - 7 - 8 лет Колымы или Воркуты, а самое ходовое - расстрел.
Так вот: ни одну из жен Карахана почему-то не тронули. Ни Клавдию Манаеву, на которой он женился еще до революции. Ни довольно популярную в те времена актрису театра и кино Веру Дженееву, к которой он ушел в 1919-м. Ни известнейшую балерину Марину Семенову, которая стала его женой в 1930-м.
Возможно, это была единственная награда дипломату в знак его объективных заслуг перед "рабоче-крестьянской властью".
А скорее всего, не прокрутилось какое-то колесико в чудовищной машине массовых репрессий, надолго охвативших всю страну.
Реабилитировали Льва Михайловича Карахана лишь после "оттепели", в 1956 году.
