Героиня не нашего времени

Большинство текстов в советской прессе, посвященных Лидии Ржецкой, начинаются одинаково — с описания восторженного шепота публики, сопровождавшего каждое ее появление на сцене...

Каждая эпоха диктует свой стиль, выбирает свой эстетический идеал. Но какие бы кризисы ни переживал театр, зрители всегда любят актеров. Порой беззаветно, до обожания, превращая в небожителей... Большинство текстов в советской прессе, посвященных Лидии Ржецкой, начинаются одинаково — с описания восторженного шепота публики, сопровождавшего каждое ее появление на сцене. «Ржецкая, Ржецкая!» — восклицают в тишине зрительного зала поклонники Купаловского театра, перемещенные моими коллегами в тесное газетное пространство 50–х, 60–х, 70–х годов прошлого века. От столь частого повторения их дружный шепот превращается в бледный штамп, едва ли способный вызвать какие–либо эмоции у юного читателя, скорее всего, не знакомого с Ржецкой даже понаслышке. Но слишком уж он настойчив, этот шепот из прошлого, чтобы усомниться в искренности советских критиков и репортеров, сыгравших, кстати, не последнюю роль в создании монументального образа орденоносной актрисы. И все более редкие (увы, время!) партнеры и обожатели Лидии Ивановны подтверждают: было, все было. И благоговейный шепот в театре, и торжественные речи с высоких трибун, и заслуженные звания, и многое другое, заставлявшее публику любить ее на расстоянии, как любят звезду, раз и навсегда уверовав в ее недосягаемость. Даже не подозревая, сколько мягкости и даже сентиментальности скрывалось за внешней строгостью их кумира...


Народная этуаль


«Первая народная этуаль СССР» — так говорят о Ржецкой сегодня. Звание народной артистки СССР она действительно получила одной из первых в Беларуси, но дело не в этом. И даже не в тех бесчисленных женских образах из самой гущи народной жизни, как любили говорить полвека назад. Она ведь — вот парадокс! — практически не играла главных ролей, тем не менее на протяжении десятилетий оставалась главной и на подмостках, и за кулисами, и в сердцах.


Самое трудное для человека и актера — совпасть со временем. Еще труднее — удержаться в разных временах. Ржецкой и совпасть, и удержаться удавалось одинаково запросто всегда — ее улыбка на старых фотографиях будто подтверждает это, недаром ведь говорят, что щербинка между зубами — верный признак везунчика. К слову, певица Мадонна когда–то специально (и не без помощи стоматолога) сделала себе такую. Ржецкая была отмечена этим «знаком фортуны» от рождения. И везло ей на удивление часто.


Ну сами посудите, какой удачливостью должна обладать вчерашняя выпускница Минской Мариинской гимназии (мечтавшая, между прочим, о медицинской профессии), чтобы в один прекрасный вечер из страстной поклонницы театра вдруг превратиться в звезду подмостков? Впрочем, в 1916 году было возможно и не такое...


Лидии Ржецкой было всего 17, когда молодой телеграфист Владимир Крылович, живший с ней по соседству и не пропускавший ни одного спектакля заезжих трупп, заразил ее своей страстью к Мельпомене. К слову, впоследствии Крыловича назовут одним из основоположников белорусского театра, и через каких–то 5 лет они будут вместе выходить на сцену будущего Купаловского театра, но тогда, разучивая реплики из любимых пьес и до полуночи обсуждая с приезжими артистами суть искусства, эти молодые люди едва ли предполагали, какие виражи готовит им судьба... Конечно, на первый взгляд история о том, как за несколько часов до начала аншлагового спектакля «Несчастная любовь» выяснилось, что исполнительница главной роли катастрофически занемогла и ее блистательно заменила Лидия Ржецкая, выглядит невероятной. Обычно подобное случается в кино, в реальной жизни — едва ли. Но украинский театр, где все и произошло, гастролировал в Минске не впервые, с юной Ржецкой артисты были хорошо знакомы, очевидно, знали, чего от нее ожидать... Словом, ее дебют получился настолько успешным, что сразу после спектакля труппа увеличилась на одну актрису. И весь следующий год, почти до самой революции, будущая звезда белорусской сцены путешествовала с украинским театром, успев сыграть больше десятка ролей.


«В конце 1917–го стал собираться белорусский коллектив из любителей, причем частью из молодых украинских и русских актеров, — писала она впоследствии. — Мы обрели площадку для работы на Конном рынке, получившую название «Белорусская хатка»... Работала я там до польской оккупации, до июня 1919 года. А в июне 1919–го уехала в Москву и, желая учиться, поступила в вечернюю студию Пролеткульта под руководством Смышляева, где занималась 6 месяцев, т. к. по семейным обстоятельствам должна была уехать в Башкирию, в г. Стерлитамак, где прожила до конца 1920 года. Работала на советской работе, т. к. театра там в то время не было»...


По семейным обстоятельствам


«Семейными обстоятельствами» она называет неожиданно вспыхнувшую любовь, которая, впрочем, быстро угасла, — любовь к театру пересилила. В начале 1921 года Лидия Ивановна вернулась в Минск и поступила на службу в Первый белорусский государственный театр, где ей суждено было проработать больше 50 лет. Там же она встретила Леонида Рахленко, будущего худрука БГТ–1, любимого актера Кондрата Крапивы, человека, равного ей и по таланту, и по темпераменту, и осталась с ним на всю жизнь. Кстати, в знаменитом фильме Николая Фигуровского «Часы остановились в полночь» (о котором наши телеканалы до сих пор дружно вспоминают в связи с памятными датами военной истории) они снялись вместе. Она — в роли работницы на кухне гауляйтера Кубе, он — в образе немецкого генерала.


И все–таки одна из самых запоминающихся ролей в этом фильме, признанном в 1959 году лидером проката (почти 40 миллионов зрителей!), — у нее, Лидии Ржецкой. Уверена, вы и сейчас без труда вспомните ее Варвару, суровую, грубую, немногословную, способную и выпить, и крепким словцом в сердцах одарить. Варвару, мать погибших сыновей, зарубившую топором немецкого офицера, в одночасье превратившись из замкнутой тетки в народную героиню... А ведь и правда, мало найдется таких актрис, которые смогли бы перевоплотиться в эту Варвару правдоподобно, без пафоса, так свойственного советскому искусству. К слову, по признанию не одних лишь белорусских театроведов Ржецкая была единственной, кому удалось без фальши сыграть Соколову в пьесе Горького «Последние». Актеры вообще считают, что сыграть хорошо эту героиню невозможно: слишком уж прямолинейный образ. Но Ржецкая — Соколова всегда срывала овации... И ее Альжбета в «Павлинке» до сих пор считается недосягаемой.


Коллеги и критики отмечали профессиональную интуицию, наблюдательность Лидии Ивановны. Но дневники актрисы скупы на эмоции. Даже первая заграничная поездка в ГДР в 1958 году в составе делегации от советского профсоюза работников культуры, если судить по записям, ее будто особенно не впечатлила. Впрочем, тогда везде — и в Минске, и в Берлине, и в Лейпциге — было почти одно и то же: полуразрушенные города, с трудом восстанавливавшиеся после войны, а в театрах — Горький, Толстой, «Любовь Яровая», «Кремлевские куранты»... «Что здесь в Лейпциге особенно — так это театральный комбинат. Огромное 5–этажное здание, обслуживающее все театры Лейпцига и Лейпцигского района, — вот о нем Ржецкая пишет много, подробно и с явной завистью. — На этом комбинате делается все для спектаклей... Есть сцена, оборудованная по последнему слову техники, где собирается спектакль, освещается и потом в готовом виде перевозится в театр. Создаются декорации, мебель, реквизит, парики, обувь... Если спектакль уже сходит со сцены, оформление возвращается обратно в комбинат и используется как материал для новых спектаклей... Вот чему нам следовало б поучиться!!!»


Эти восклицательные знаки — единственный прорыв эмоций в записках. Но контролирует она себя там немилосердно, например, когда пишет о немецкой переводчице, прикрепленной к советской делегации: «По специальности она актриса, но 3 года назад по семейным обстоятельствам оставила сцену, работает в ЦК»... Первоначально Ржецкая чисто по–женски и без лишних мудрствований написала о своей гэдээровской коллеге «родила ребенка», но после тщательно, как школьница, замарала эту запись, исправив на смутные «семейные обстоятельства».


Строгая муза


Ну а чего еще ждать от члена КПСС, многолетнего председателя месткома театра, члена президиума Белорусского республиканского комитета профсоюзов и президиума Белорусского театрального общества? Конечно, как и все актрисы, она была тщеславной — но умела это скрывать. Была чувствительной — и старалась прятать эмоции, хотя расплакаться могла от чего угодно... Купаловцы называли Ржецкую совестью своего театра, вспоминали, как она блюла их нравственную чистоту, лично проверяя у служебного входа на запах алкоголя, — похоже, страсть и авантюризм, свойственные ей в молодости, преобразовались в не меньшую строгость и бескомпромиссность. Да уж, совпасть и удержаться... Она никогда не знала профессиональной невостребованности, этого главного актерского испытания. И многие бури времени обошли стороной ее семью. «С короткой стрижкой и всегдашней папиросой в руке» — такой ее описывали коллеги. И в то же самое время называли ее не иначе как «мамой Лидой», запомнив честной, прямой, душевной... Леонид Григорьевич Рахленко до конца жизни так и не избавился от тоски по преждевременно покинувшей его жене, словно утратив после смерти Лидии Ивановны весь свой творческий азарт. И в театре она была и осталась — единственной.


Материалы для публикации предоставлены Белорусским государственным архивом–музеем литературы и искусства.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter