С НАРОДНЫМ артистом СССР встречаемся в его родном Купаловском театре. На этой неделе Геннадия Степановича удостоили медали ЮНЕСКО «Виктор Гюго», которая вручается тем, кто внес значительный вклад в развитие национальной культуры. За плечами более десятка ролей в театре и кино. Удивительно, но и в свои 80 он в театральном строю. В его гримерке из специального устройства на стене доносятся звуки с репетиции очередной постановки. Так артисты в курсе того, что в данный момент происходит на сцене. Геннадий ОВСЯННИКОВ читает перед зеркалом басню «Дыпламаваны баран», позируя фотокорреспонденту. Немедля приступаю к эксклюзивному интервью.
— Геннадий Степанович, признайтесь, каково это — быть в ряду со знаменитостями: французским кутюрье Пьером Карденом, лауреатом Нобелевской премии Габриэлем Гарсиа Маркесом, у которых тоже есть медаль «Виктор Гюго»?
— Любая награда всегда приятна, а ее вручение — волнительный момент. А тут вообще попал в число первых белорусов, получивших премию ЮНЕСКО. Большая честь для меня, что скрывать.
— Вы часто играете роли рядовых сельчан: Терешка Колобок в «Трибунале» Андрея Макаенка, Мультик в «Вечере» Алексея Дударева, Авдей в «Страстях по Авдею» Владимира Бутромеева и другие…
— Так мне написано на роду, видимо. Из Белорусского театрально-художественного института выходил как комедийный актер. Когда в моем творчестве появился Андрей Макаенок, пошла драма и даже трагикомедия. С годами все-таки больше стал трагикомиком. Есть у Пушкина пророческие слова: «Лета к суровой прозе клонят, лета шалунью-рифму гонят».
Всегда стремлюсь влезть в шкуру своего персонажа. Но если он белорус, так что уж тут мне влезать, если сельский человек, так тем более. Ведь все детство я провел в деревне. Меня воспитывала сестра моей матери, моя тетя. Она была учительницей, и после войны ее переводили из школы в школу — мы исколесили весь Климовичский район.
Тогда было модно в среде юношей, обдумывающих житье, побыстрее перейти на свои хлеба. Вот и я, окончив семь классов, поступил в Могилевский машиностроительный техникум. Проучился там год, затем забрал документы, уехал в Ригу, где подал их в мореходное училище. Через полгода вернулся в Белыничи окончить десятилетку. Там увлекся художественной самодеятельностью, актерствовать принялся в драмкружке…
— Вас всегда можно узнать по кашне под рубашкой. Вы в жизни выглядите как денди, в то время как на сцене убедительно изображаете сельчанина...
— Дома мне жена тоже говорит: «Что ты как мальчишка?» А я отвечаю: «Мне только 79 дают» (улыбается. — Прим. авт.).
— А татуировка (якорь на руке. — Прим. авт.) не мешает?
— Это ошибки молодости. В «Вечере» Дударева дед чистит бульбу, куда ж ему татуировки! Приходится гримировать. Под часами у меня еще надпись «Гена». А вот в чеховской «Свадьбе», где я играю отставного контр-адмирала Ревунова-Караулова, герою моему это вполне к лицу.
А вообще, сейчас я в таком возрасте, когда грим не всегда нужен. Это раньше надо было «подседиться», а теперь внешность отлично подходит к возрастным ролям.
— Перед выходом на сцену все еще волнуетесь?
— А как же! Просто знаю, что надо выйти и сказать вот так-то. Это самая ближайшая задача, все остальное станет на свои места.
— Вы как-то сказали: «Чтобы вжиться в роль, нужно, чтобы текст стал своим». Что значит «своим»?
— Вчитываюсь, чтобы понять, почему автор именно тут поставил запятую, а тут двоеточие. Метод такой применяю, чтобы получилась речь разговорная. Я всегда с трудом вхожу в роль. Не бывает такого, что раз-два — и все готово.
— Знаю, что раньше ездили со спектаклями в глубинку. 12 раз играли за 10 дней «Трибунал» Макаенка. Почему нет таких гастролей сейчас?
— Раньше был план по обслуживанию сельской местности. Ездили по всем клубам, где только можно было, и так спектакль зарабатывал деньги. Сейчас надо заказывать транспорт, гостиницу, суточные оплатить, и в сельской местности особо не заработаешь… Хотя зритель в глубинке, конечно, душевный.
— В Купаловском театре вы с 1957 года. Играли в большинстве пьес Андрея Макаенка. Дружили?
— Да. Макаенок доверял мне, моей интуиции. Кто-то даже писал, что я какой-то «макаенковский». Когда он появлялся в театре, к вечеру никого голодного не оставалось. Угощал нас в Доме искусства, который уже не функционирует.
В пьесе «Таблетка под язык» есть такие слова: «Гэтая зямля за тысячы гадоў наскрозь прамокла ад людскога поту, набракла ад горкіх мужычых слёз... Ступі на яе... Дык яна ж чвякае!» Андрей Егорович, например, делал мне замечания: «Ты как-то тут легко все это преподнес. Скажи «чвякае» так, чтобы у зрителей зачвякало в ушах».
Обычно он приходил на спектакль, садился в директорскую ложу и смотрел на зрителей. Всегда интересовался, как они реагируют.
— В театре ваши персонажи — личности. В кино вы играете героев попроще. В эту индустрию сложно попасть?
— Приглашают — так приглашают, нет — так нет. Есть люди, которые только этим и живут. Сегодня пошло продюсерское кино, когда снимаются совершенно не артисты — дяди, жены продюсеров. Везде одно и то же. Сюжет не цепляет.
Сейчас идет новый «Тихий Дон», эту картину я не очень воспринимаю, потому что видел лучший образец. Что за Аксинья такая, которая не могла два ведра воды на коромысле пронести? А тут еще любить надо Гришку. Как ты можешь любить, если ты и два ведра не можешь пронести? Видно, что они пустые. Эта Полина Чернышова (Аксинья) еще ничего. Но ведь когда Элина Быстрицкая играла, это же восторг! Или сцена — сидят герои, плюются семечками, и так старательно. Что на них смотреть? Мне куда важнее отношения между людьми, что происходит внутри человека. Так и на сцене, если зритель чем-то заинтересовался, то он соучастник процесса, он сопереживает.
— Все ли кинокартины, в которых вы играли, вам нравятся?
— Нет, конечно. Есть маленький эпизод у Александра Ефремова в «Покушении». Там сцена с Дмитрием Певцовым. Взяли в плен немецких солдат, совсем пацанов. И он спрашивает: «Что вы их жалеете?» А я отвечаю: «Дети же, расстреливать что ли?» Про себя неудобно говорить, но отмечают, что получилась значимая драматическая роль.
— Есть ли у вас такой герой, с которым вы по характеру схожи?
— Нет, наверное. С каждого по жизни чуточку беру. После «Свадьбы» Чехова, наверное, стал духовно чище. После Василя в «Вечере» Алексея Дударева, думаю, тоже. Осталось в деревне три старика, и один уже умер, говорят: «Аджыў свае чалавек… Прыйшла яго ноч… Прыйшоў наш вечар». Тогда что-то особенно понимаешь. Если после спектакля кто-то задумался, решил что-то в жизни переменить, это дорогого стоит. После «Вечера» ко мне подошла одна женщина и сказала: «Спасибо вам большое! Я пошла и позвонила маме!» Она не была месяц у родителей или больше. А тут, получается, моя роль стала ей укором. Что-то такое она про жизнь поняла.
— Геннадий Степанович, спасибо за беседу. Примите поздравления от коллектива «СГ» с заслуженной медалью.
СПРАВКА «СГ»
Геннадий Степанович Овсянников родился 19 февраля 1935 года в Могилеве. В Белорусский театрально-художественный институт, несмотря на высокий конкурс, поступил в 1953 году без особых сложностей. В 1957 году Овсянников принят в Купаловский театр.
Сыграл более 80 ролей белорусского, русского, классического и зарубежного репертуара. Его можно узнать в таких картинах как «Долгие версты войны», «Пламя», «Последнее лето детства» и другим. Геннадий Степанович — народный артист БССР (1974), народный артист СССР (1991), лауреат Государственной премии БССР (1988) за роль Мурашко в спектакле «Мудромер» Н.Матуковского, обладатель Ордена Трудового Красного Знамени, ордена «Знак Почета», медали Франциска Скорины (1995), ордена Франциска Скорины (2006), диплома победителя фестиваля «Артист конца XX века» (Москва, 2000) за роль Авдея в спектакле «Страсти по Авдею» («Крик на хуторе») В.Бутромеева, приза «Национальное достояние» IV Международного фестиваля моноспектаклей «Монокль» (Санкт- Петербург, 2003) за спектакль «Беларусь в фантастических рассказах», приза «Хрустальная Павлинка» (Союз театральных деятелей Беларуси, 2006), премии Президента Республики Беларусь «За духовное возрождение» (2008).
korshuk@sb.by
