Популярный актер Нового драматического театра Александр Гусев из тех, с кого начиналась история этого коллектива, которому каждый новый спектакль приносит все больше известности. Фактуру и колорит актера ценят также в кино: в свои новые проекты его приглашают и создатель кинороманов «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов» Владимир Краснопольский, и знаток страстей человеческих Дмитрий Астрахан. Все хотят заполучить Гусева, тонко чувствующего природу комического, хотя бы на эпизод. Так как даже самую маленькую роль он исполнит сочно.
Лучший критик — собака Даня
— Когда снимался в картине Владимира Краснопольского «Женить миллионера», думал, что смотреть это вообще никто не будет. История казалась довольно примитивной. А вот надо же — он сколько раз уже прошел по телевидению, и каждый раз смотришь с теплом. Мы снимались вместе с Лидией Федосеевой–Шукшиной и сыном Евгения Леонова Андреем, его сейчас все по «Папиным дочкам» знают. Меня пригласили сыграть эпизод. Роль шеф–повара. Я вообще не играю больших ролей. Сегодня все играют московские актеры. И пусть у меня эпизоды, мне это в кайф. До этого Краснопольский снял меня в сериале «Вольф Мессинг: видевший сквозь время». Я играл польского доктора. По сценарию маленькому Вольфу становится плохо, и я хладнокровно говорю полицейскому: «Везите его в морг», а мальчик не умер. Когда мы сняли сцену, Краснопольский подошел и пожал мне руку.
«Мужчины не плачут», «Человек войны», «Два берега», «Немец». Рад любым ролям. Посмотрите, сколько молодых, красивых, при чем тут я? Берут, и хорошо.
Не один раз работали с Дмитрием Астраханом. В картинах «Тартарен из Тараскона», «Все по–честному». Он сумасшедший человек, виртуозно владеет своей профессией, обожает ее. Я не говорю про «Охоту на пиранью». После роли шашлычника в этом фильме вообще звездой стал. Хотя, казалось бы, — опять эпизод. Но съемки вспоминаю очень тепло — сколько порций шашлыка досталось после съемок моей собаке! Мама у него боксер, папа — ротвейлер. Он незлобный, но за колбасу готов на все. У него внешность убийцы. А он подойдет к незнакомому человеку и лапу даст: угостите меня чем–нибудь. Лучший актер, чем я.
Когда гуляем на улице, я беру листок с текстом — все роли обязательно переписываю — и так учу во время прогулки. Говорю: «Даня, послушай». Читаю ему, а он может морду отвернуть или ушами как–то потрясти... Тогда я говорю: «Ну, подожди, попробую еще раз». И начинаю сначала. Мы так с ним не одну роль «подняли».
Сначала меня останавливала милиция. Со стороны это, наверное, смотрелось странно: стоит человек на коленях перед своей собакой и что–то ей пытается объяснить. Теперь все привыкли, и по своему району мы гуляем спокойно. Я живу на бывшей Лодочной, которую зачем–то переименовали в Красноармейскую. Это там, где ресторан «Старое русло», концертный зал «Минск», стадион «Динамо». Красивая улица. Зачем было переименовывать? Там же когда–то действительно были лодки, пристань до сих пор сохранилась. Я однажды сказал: «Давайте сделаем лодочки, люди будут кататься, отдыхать». Мне ответили: «Может, вы еще и переправу организуете?» Могу. Вопросов нет.
Для тех, кто дочитает до этих строк
— Мой дед Федор Дорофеевич Аврамчик до войны настраивал фортепиано, баяны делал, а после войны работал в театре имени Янки Купалы и был большим артистом. Я практически не слезал с галерки Купаловского. Это было мое любимое место. Сколько раз посмотрел «Павлинку», просто не помню. Практически всех стариков, которые сейчас висят на мемориальных досках, наша семья знала. Борис Платонов, Глеб Глебов... Платонов бывал у нас в доме. Мы жили тогда на Ульяновской. Это была не отдельная квартира, а коммунальная, но он не гнушался к нам приходить. Очень любил моего деда, который был великолепным рассказчиком и бесподобным вруном. Все это, видимо, перешло в кровь и мне.
До работы в театре кем я только не был. Работал заведующим отделом народного творчества в областном научно–методическом центре управления культуры Минского облисполкома. У меня в подчинении были все театры, хоры, духовые оркестры Минской области. Все, что пело, плясало и играло. Я знал область с закрытыми глазами. Ненавидел эту чиновничью рутину, когда надо было писать отчеты... Если становилось совсем невыносимо, брал отчеты прошлых лет и просто переставлял слова. Однажды написал: «Тому, кто дочитает до этих строк, ставлю бутылку коньяка». Вдруг через несколько дней звонок из Воложина от заведующего отделом культуры: «Я дочитал». «Не может быть, — отвечаю. — Никто в жизни не дочитывал». Пришлось приехать в Воложин и поставить человеку бутылку коньяка.
Когда начался бардак с перестройкой, работал... на стройке. Руководил театром миниатюр в Белорусском политехническом институте. На наших выступлениях всегда были аншлаги, мы доводили зрителей просто до истерики. Они умоляли: «Дайте продохнуть, черти!» Потом меня познакомили с главным режиссером театра «Дзе–Я?» Николаем Труханом. Он уезжал в Молодечно со спектаклем «Мертвые души» на фестиваль. Сказал: «Вернемся — поговорим». Звоню в понедельник и узнаю, что в Молодечно его не стало...
После ремонта улетучилось важное
— Я благодарен своему театру. Когда у меня вырезали щитовидную железу, то зацепили нерв голосовых связок, начались проблемы. Я учился говорить заново и просил: «Только не увольняйте. Платить не надо, только оставьте». Спасибо им — оставили. И сегодня, когда меня приглашают другие театры, — я говорю, что из своего уже не уйду. Они подобрали меня в свое время. Дали возможность работать, жить, осуществить мечту детства. Пусть и в 45 лет.
Конечно, театр не может не меняться. Самое удивительное, когда у нас не было сцены, — шел ремонт, и мы сидели все белые от побелки, по моим ощущениям, коллектив был сплоченнее. Не знаю почему, но когда мы вошли в отремонтированное здание, что–то вдруг улетучилось. Когда было трудно и мы грузили костюмы, сами добирались до площадки, словно была какая–то пружина внутренняя. Сейчас она у многих пропала. Видимо, человек действительно слишком быстро привыкает к хорошему.
Любой театр не может жить без интриг, в таком случае это был бы не театр, а организация, но всем интриганам я всегда говорю: «Выходите на сцену, она всех рассудит».
На «Персидской сирени» льют слезы
— У нас сегодня складывается хороший репертуар. И все свои спектакли играю с огромным удовольствием. Если где–то перебираю, ничего — поправят. После «Королевы красоты» слышу: «Ой, а у меня мамка такая!» На «Персидской сирени» вообще рыдают. Однажды мы не могли одну женщину увести домой. Она сотрясалась от слез: «Это вся моя жизнь!» Как–то даже «скорая» на этот спектакль приезжала.
«Лафонтен...» — интереснейший спектакль, и постановщик замечательный. Спектакль «Каханне, грошы i жанiх харошы» — чистый лубок. Не нравится — иди смотри «Черную панну Несвижа» или на концерт в филармонию. Для меня нет низких жанров. Наша недавняя премьера — трагикомедия «Шанс, который ждешь всю жизнь» по Вуди Аллену. Казалось бы, что там играть? А когда втянулись в материал и погрузились в этот мир, там такие глубины открылись... За два дня до сдачи чувствую — не клеится. Делать нечего — взял Даню, и на улицу с текстом. Потому что точно знаю: если сегодня не сделаешь — не сделаешь уже никогда. И по приходе на репетицию вдруг стало получаться: петелька — крючочек, петелька — крючочек. Спектакль получился, ему осталось только отшлифоваться.
