После Октябрьской революции, когда исчезла система частных благотворительных учреждений, детская безнадзорность по масштабам стала напоминать эпидемию. В 1921 году сирот в молодом советском государстве насчитывалось до семи миллионов. Тогда же появилась уникальная школа перевоспитания трудных подростков. Кстати, пионером этого дела был не хорошо известный всем педагог Антон Макаренко, а наш земляк Пантелеймон Лепешинский, который в деревне Литвиновичи Кормянской волости Рогачевского уезда в 1918 году организовал Первую советскую опытно-показательную школу-коммуну. Через год она переехала в Москву, где на ее базе была создана Московская опытно-показательная школа-коммуна имени Лепешинского. Многие идеи Пантелеймона Николаевича были впоследствии использованы Макаренко.
Сначала система борьбы с беспризорностью была простой: ребенка забирали с улицы, передавали в приемный пункт, а оттуда в детские дома. Однако они очень скоро оказались переполненными. В 1923 году их перевели на содержание местных бюджетов. Содержание стало плачевным, а количество детдомов сократилось с шести до почти четырех тысяч.
Кстати, беспризорниками в то время становились не только круглые сироты, но и те, кого родители не могли прокормить. Это был период большой безработицы и нищеты. Остро не хватало хлеба, одежды, обуви, керосина, спичек, мыла и других предметов первой необходимости. Был случай, когда в Лепеле в детский дом поместили 63 ребенка, у которых хотя и имелись родители, но они были крайне бедны. Поэтесса Марина Цветаева вынуждена была отдать младшую дочь Ирину в приют, где она и умерла.
В городах бездомные жили в котлах для варки асфальта, на вокзалах, в ларях на базарах, под мостами, в ночлежках, заброшенных зданиях. Малолетние прислуживали старшим: продавали краденые вещи, выпрашивали милостыню, убирали помещения. После 14 лет подростки сбивались в группы и совершали грабительские налеты. В 1920-е годы Витебская губернская чрезвычайная комиссия не знала, что делать с беспризорниками, которые после многочисленных арестов и отправки в колонию убегали из нее и продолжали грабить вагоны с продовольствием.
Наркотики до 1924 года были в свободной продаже. Подростки предпочитали кокаин, прозванный “марафетом”. Употребляли с 9—11 лет. Крупным перевалочным пунктом контрабандного дурманящего порошка была Орша.
Девочки из бедных семей зачастую вынуждены были заниматься проституцией с 15—17 лет, чтобы прокормить своих родителей, братьев и сестер. “Работать” им приходилось на квартирах, в гостиницах и отдельных кабинетах ресторанов.
Минской улицей “красных фонарей” до 1920 года легально была Ново-Красная (нынче улица Максима Танка). Тогда Первая мировая война, революционные потрясения наводнили город тысячами военных, которые все свои сбережения оставляли в кабаках и тратили “на девочек”. Даже после 1920 года, несмотря на запрет Военно-революционного комитета (который тогда возглавлял Александр Червяков), постоянные облавы, владельцы гостиниц, заезжих дворов продолжали вербовать женщин для утех. Всего в 1924 году в БССР было выявлено 66 притонов “жриц любви”.
Много в 1920-х годах было карманных краж. Воровали беспризорники на вокзалах, рынках, в магазинах. Другая беда — хулиганство. На собрании профсоюзных лидеров Шклова в октябре 1926 года шел разговор о том, что раньше хулиганство выражалось в “озорных бесцельных действиях”, а с середины 1920-х годов оно стало массовым и часто заканчивалось убийствами, изнасилованиями, тяжелыми увечьями. Винили во всем зеленого змия. Тогда в стране как раз появилось много дешевой водки.
Подростки часто устраивали драки, приставали к прохожим, пели озорные частушки и матерные песенки. Отдельные выходки были особо наглыми. В Минске в середине 1920-х годов на съемки фильма “Гришка Свинопас” явились несколько пьяных парней, которые разогнали всех участников съемок, поломали дорогостоящую аппаратуру и скрылись.
Милиция в начале 1920-х была плохо оснащена и малочисленна. Известен такой факт: в Витебске милиционеры не ходили вечерами по улицам, поскольку на отдельных из них жило “много воров”. А в отчете Гомельского губернского военно-революционного комитета прямо указывалось: “Вместо революционной работы сотрудники и ответственные руководители Губмилиции и Губрозыска влачили жалкое существование затхлой канцелярии”. Были случаи, когда оперативники покрывали преступников. Штат тогда нередко комплектовался из случайных людей, среди которых были дезертиры, “шкурники и другие неблагонадежные лица”. Нельзя сказать, что вся милиция была одинаково плохой. Как писали в отчете Гомельского губисполкома: “В некоторых уездах и волостях она лучше, в других хуже, в третьих же была настолько слаба, что приходилось считаться даже с полным ее отсутствием”.
Но все же милиционеры боролись с малолетними уголовниками как могли. Ловили их, но нередко из-за отсутствия свободных мест в детских учреждениях просто отпускали. К тому же частые побеги из детдомов и колоний сводили работу правоохранительных органов на нет.
На Первой московской конференции по борьбе с беспризорностью, которая состоялась в 1924 году, Крупская отметила, что ликвидация данного явления — “вопрос не благотворительности, а здоровья всего общественного организма”, а Луначарский добавил: “Дело не только в том, что мы окружены целым морем детского горя, но и в том, что мы рискуем получить из этого подрастающего поколения антиобщественных, антисоциальных людей, которые пополнят армию преступности”. Через пару лет был утвержден трехлетний план борьбы с беспризорностью. Упор был сделан на борьбе с уличной преступностью, которая зачастую напоминала военные операции. Сирот помещали в детские дома, а также передавали в семьи крестьян и кустарей. За это им дополнительно давали землю, освобождали от единого земельного налога на три года.
Даже к концу 1920-х годов с беспризорностью покончить не удалось. Так, в 1928 году в Минский окружной отдел народного образования поступило заявление от безработной Марии, в котором она просила оказать помощь ее брату Алексею, поскольку не имела жилплощади и не могла его содержать, он же “не имеет где притулиться, валяется по улице, ходит голодный и босой”.
В 1935 году было опубликовано постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) “О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности”. До 1941 года действительно удалось многое сделать для брошенных на произвол судьбы детей. Но Великая Отечественная война проблему обострила: поднялась новая волна беспризорности. Зимой подростки отсиживались в детдомах, а весь теплый сезон у них была вольница: случайные заработки, путешествия в теплые края, налеты на огороды. Временами это была весьма грозная сила, вооруженная тем, что осталось после войны. Но постепенно усилиями властей детей удалось убрать с улиц. В 1960-е годы термин “беспризорники” пропал из обихода, чтобы вновь появиться в перестроечные 1990-е.
“Даже сейчас у нас есть вопросы с социальным сиротством, правонарушениями несовершеннолетних, социализацией воспитанников детских учреждений, — отмечает историк Андрей Соловьянов. — Тем не менее эти проблемы решаются, в том числе благодаря опыту по профилактике и борьбе с беспризорностью 1920-х годов, особенно периода НЭПа”.
dev@sb.by
