В чем, как считаете, главная проблема наших (а может, и не только наших, но давайте ограничимся белорусскими) бчб-интеллектуалов? Мне вот кажется, в недержании - слов, мыслей, речи. Уж сколько раз наши невероятные проговаривались, сколько раз их за язык ловили – а все равно хочется, как тому петуху, первым прокукарекать. А там хоть вообще не рассветай.
Вот и «гуру беларусской культурной журналистики, философ, культуролог Максим Жбанков» не удержался. И рассказал, как и откуда взялись в казалось бы «памяркоўнай» Беларуси вводимые им же понятия: «партизанинг», «белый шум», «легкое партизанское движение». А у него самого в голове – категория «гибридная нация».
Но поскольку гуру (в другом варианте – «олдскульному инвалиду рок-н-ролла») влом высказываться просто (как и тургеневскому Аркадию), я буду для обычного читателя переводить. Это ведь нам с вами важно: быть понятыми, не терять логику, не жонглировать понятиями, а оперировать фактами.
Для невероятных же: «Я как райтер [не красиво говоря, человек пишущий], стремлюсь быть живым, неравнодушным, ярким. Хочу быть драйвовым. Хочу, чтобы меня было интересно читать». Пишет ли такой олдскульный инвалид при этом правду, опирается ли на факты и логику, умеет ли делать выводы даже из самим написанного – это не удел «культурных героев», не их стезя.
Потому будем разбирать написанное.
Питательная среда
Вот как Жбанков говорит о процессах, которые происходили в современной белорусской культуре с 2014 по 2020 годы: «Созвучие массовых настроений и мягких стратегий культурной работы создали ту бархатную культурную революцию по-белорусски, которая произошла так, что практически никого не обидела».
К массовым настроениям еще вернемся, пока отметим только, что были – были, ему ли не знать! – «стратегии культурной работы». Итогом которых стали, например, те национального уровня фестивали «Лiстапад» и «Теарт», что спонсировались Бабарыкой и учреждались Латушкой. И сами эти фигуры, один - главный культуртрегер, другой – меценат и филантроп.
Целые минские улицы, сначала Зыбицкая, а потом Октябрьская – где уже не было места «чужим». И куда директором-объединителем была меценатами и филантропами из самого Штутгарта приглашена неплохо обученная флейтистка.
Это все – действительно элементы стратегии.
«Вот есть идея вирусной интервенции. Ну а это [бархатная культурная революция по-белорусски], если угодно, вирусная трансформация. Постепенное изменение под воздействием не всегда заметных внутренних ресурсов». Не всегда заметных – это стратегически скрытых? Подпольно-подрывных?
Для чего изменения, с какой конечной целью, каковы ожидаемые результаты – будущие невероятные еще не знали. Не формулировали. Знали те, кто им эти ресурсы давал – и эти люди жили гораздо западнее Бреста и Гродно. Подробно подрывную стратегию (она же – подготовка блицкрига против Беларуси) изложил оттуда работник шпионской конторы iSANS («План «Барбаросса возвращается», 9.09.21, «СБ. Беларусь сегодня»).
Тем же, кто жил здесь, с каждым сытым белорусским годом становилось все скучнее. «Любой канон, любая правильность — это очень скучно. Пропагандистский задор, особенно в белорусском варианте — обычно штамповка. Идет поток очень банальных, примитивных, плоских вещей, которые никому не интересны».
Может быть, и так. Давайте, однако, посмотрим на «интересную» мысль кандидата философии Жбанкова: «В ситуации вечного ментального кризиса, финансового цейтнота и сквозняков, которые проносятся сквозь нашу страну то с Запада, то с Востока, это - жизнь на ветру, на перекрестках смыслов. Просто хочется ее поймать и назвать по имени».
А чего тут называть? Геополитическое положение, смесь географии и субъектов мировой политики. Проходной двор для армий: что с Запада на Восток, что с Севера на Юг. И обратно.
Если это на самом деле понимать, а не для «жизнь назвать по имени», - скучать некогда будет. Не сквозняк, так цейтнот, не кризис, так ветер – мы ведь так и жили с начала 1990-х, разве нет? Так вот это она и есть – наша «правильность», наш «канон».
И не нужно строить из себя. Скучно стало в этой стране, так и скажите.
«Высокий градус абсурда, бюрократического идиотизма и пропагандистской агрессивности, на самом деле, взялся не вчера и не позавчера. С разной степенью успеха власть демонстрировала их постоянно, поскольку это часть ее сути» - надо полагать, любая власть? А любая интеллигенция, полагая себя «мозгом нации» (что, как мы знаем, не так), свою власть всегда считает «абсурдной, идиотической и агрессивной». И чужую, наверное, тоже, но прежде всего – свою. И что тут нового?
А вот что: «Благодаря умению ускользать от глаза власти, проходить сквозь пальцы репрессивных механизмов, белорусской нации долгое время удавалось существовать достаточно автономно». Вот и самое главное.
Белорусская нация – это лишь они. Кому скучно. Кто ускользал от глаза и проходил сквозь пальцы. Невероятные.
Жбанков так и не может осмелиться, а вот Юлия Чернявская, помню, как розгой хлестнула: остальные – «чернь». В просторечии – «ябатьки». И все стало на места! – вот что значит профессор культурологии, а не задрипанный (зачеркнуто) олдскульный философский кандидат.
Люди и манекены
Итак, с 2014-го по 2020-й имеем: стратегии работы, предоставленные ресурсы, привлечение заскучавших, вирусная трансформация общества. Вернее, одной ее части: сытой и оттого духовной. «Среднего класса» и «образованцев».
Почему, вы думаете, слово «невероятные» так сразу же легло им на душу? Ведь обычный белорус, скорее, застесняется, почуяв фальшь?
«Райтеров [людей, пишущих пером по бумаге, - писарей, если проще] такого плана почти нет, - делится Жбанков с журналистом. - И я себя чувствую в ответе за страну. Страна молчит про культуру и мне приходится говорить за всех сразу». Как говорится, тут и сел старик…
Правда же, он - невероятный? «Мы все — двухметровые люди, которые живут в ситуации потолков на метр восемьдесят. Среда постоянно давит, мы чувствуем, что она нам не в пору». Жмет им несколько эта страна, вот как. Хотя, скажем прямо, «немного по-дебильному написано».
Невероятным обязательно нужно иметь чернь: для обслуги, для прокорма, для комфорта. И еще для того, чтобы было куда лить желчь. Когда же случилось так, что невероятные сбились в одну кучу, - такое началось!
Ну, про безобразные свары у беглых только не желающий знать не знает. А вот Жбанков ласково так про «своих»: «Виктор Мартинович - один из моих любимых персонажей. Равно как и Андрей Курейчик в кинематографе. Люди, которые отчаянно пытаются стать больше своего нынешнего статуса, подняться, но у них не хватает ресурса, чтобы это сделать. Пытаюсь проследить, как авторы сражаются со своей собственной ограниченностью, стремятся становиться значимыми» - за похожие слова, помнится, одному Чалому в подворотне у пивной морду-то и набили.
С остальными все еще проще: «Стало ли больше персонажей, которые у меня вызывают интерес? Можно вспомнить ту же Марго Левчук. Которая, по-моему, совершила очень интересный творческий ход, перейдя от статусного оперного формата в формат задиристых частушек». Иными словами, добровольно окунулась в яму с нечистотами – и сразу как-то стала поинтереснее. Или Вова Цеслер, совершивший путь от тонкого дизайна и удивительных находок к тупой (и уже оттого плохой) еженедельной карикатуре.
Антифилософия, скажете? Нет, оплаченная рок-н-ролльность. Когда ради заработков, райтерства, своего места в партизанинге приходится нести откровенную чушь: «Невозможно говорить о современной беларусской культуре языком классической русской литературы. Как невозможно говорить о ней напрямую языком Sex Pistols или Стаса Михайлова из российской попсы».
Но если об их невероятной культуре нельзя сказать литературным языком – что ж это за культура? И можно ли вообще «культурой» называть ту вирусную трансформацию, которую только языком попсы или панка (шпаны и дряни) опишешь?
«Итак, «легкое партизанское движение» как культура ускользания, потребления и новых жизненных стандартов. Каких, например?» - «Одним из самых ярких проявлений новой повседневности стало появление многочисленных кофеен и заведений. Двойной эспрессо, ристретто, маккиато и прочие прелести вкусовой игры оказались принципиально важными как агенты определенного рисунка жизни. Эта отдельная жизнь в тени сильной власти, которой мы позволили считать себя ведущей силой в обществе (а она взамен позволила нам существовать в режиме автономного плавания на безопасной глубине). Ситуация, которая разворачивалась практически до последних выборов, была такой формой договорной игры. Основанной на том, что каждая из сторон делала вид, что другой не существует».
Перевожу: жбанковы днями сидели на хипстер-штрассе (Зыбицкой, затем Октябрьской), потягивая прелести вкусовой игры. Думали, что они кому-то там что-то пока позволили. Вычеркивали чернь из своего рисунка жизни. И единственное, что его портило, – это «Ленинград» (торговый центр), в который их безопасная глубина упиралась.
Они еще даже не догадывались, что с другой стороны – Сталинград.
Изысканное олдскульное вранье
«Из этого легкого партизанинга» мы неожиданно «въехали» в ситуацию, которая потребовала от нас гораздо большей остроты переживания и организации совместного действия» - здесь вранье почти все, начиная с неожиданно.
Вирусная интервенция-трансформация привела к созданию неимоверного количества ГрОбов для Беларуси (структур гражданского обчества). К появлению подрывных спрутов во многих областях: в образовании, среди социальных служб, в музеях, в туризме, в науке. К духовному и даже нравственному разложению, особенно заметному в молодежной среде. Для этого с Запада в ГрОбы вкачивалось немереное количество денег.
Были выращены и сколочены блоки противодействия: государственным СМИ противостояли сайты-порталы. Государственным структурам – ренегаты и двурушники в их же рядах. «Социальные медиа» (блоги, каналы, сетевые коммуникации) призваны были обеспечить низовую мобилизацию. А «новые урбанистические медиа» - сплотить и идеологически окормить.
«Молодежные журналы, сайты, которые ориентировались на какие-то киевские или московские, возникло движение молодежи в центре города, кафе, воркшопы, коворкинги, лофты — вокруг них начали формироваться медиа», - говорит подрывник из iSANS.
Из всего этого философ Жбанков предпочитает замечать лишь прелести вкусовой игры. Иначе говоря, искажает картину мира. Простыми словами – врет.
Не каждый раз: «Я говорю об отсутствии внятной последовательной системной политической воли и политического мышления. Трио Тихановская-Цепкало-Колесникова — это ведь формула герлз-бэнда. Брюнетка, блондинка и рыженькая, три характера, три рисунка движения. Новая политическая элита во многом ориентировалась на технологии публичной презентации и массового шоу». Все-таки неистребимо стремление образованца поставить себя над окружающими. Уж для гуру культурной журналистики это всенепременно.
А врать наш невероятный гуру начинает сразу же, как только приходится описывать простые вещи. «За ленточки, красно-белые носки и белую коробку на балконе начали давать серьезные сроки» - за нарушение законодательства начали давать.
«Я говорю о ситуации перед выборами: о том терроре, который начался…» - террор перед выборами? Не смешите мои тапки.
«…и о жесткой волне репрессий, захлестнувшей страну сразу после выборов» – сразу после, с 9 по 11 августа 2020 года, страну захлестнули попытки мятежа, захвата административных зданий и организации майданов в городах.
«В этой ситуации силового агрессивного движения власти, совершенно жуткого взрыва насилия оказалось, что противопоставить ей какой-то соразмерной структуры мы не можем. И все, что у нас есть, это наши мягкие тапочки, смузи, маффины, и белые ленточки». Ага. Еще и арматура в багажниках, «коктейли Молотова», ежи и файеры. А также тренированное (когда? кем?) умение ходить в колоннах и сцепках, строить баррикады, врезаться в милицию на машинах и бросать в нее уличные вазоны.
Но весь этот арсенал был у «пратэстнага мяса», кое философы давно научены обходить ускользающим взглядом. И констатировать: «Прекрасные, яркие, талантливые люди, масса культурных героев, они на этих весах, когда решается, как быть нации, оказываются малозначимыми. Не потому что они бездарны, а потому что мы вышли на острый конфликт между политическим действием и культурным романтизмом».
И даже не поэтому. А потому что смузи пить – не мешки таскать. И потому что все же бездарны, да.
Поезд ушел
Оцените, как, каким тоном, в каких выражениях невероятные уже сейчас готовят ту «историю», которая и станет, по их задумке, постправдой через пять-десять лет. Мы сидели в тапочках и пили смузи, когда «с нашим спектаклем, красивым, комфортным, мягким шоу покончил взвод ОМОНа. Оказалось, что против этого болевого действия вся наша культурность ровным счетом ничего не значит».
И снова слышатся излюбленные мотивы «чернь и хамская власть против затравленной элитарности». И не зря слышатся, так Жбанков и формулирует: «Несоответствие хаотической импровизационной стихии гражданского неповиновения и работы машины насилия, которой было абсолютно все равно, кто перед ней, какие книжки мы читаем, на скольких языках разговариваем и есть ли у нас шенгенская виза».
Это ли не элитарная и - шире – философская трагедия? Она и есть.
Трагедия тем сильнее, что образование все-таки дает о себе знать. «Реальным ответом на политическое действие конкретной политической структуры может быть политическое действие другой политической структуры» - одна структура понятна, это наше государство. Где другая?
«Помню, как на пресс-конференции координационного совета, одной из первых, спрашивали: а почему вы решили, что власть будет с вами разговаривать? И кто-то радостно ответил: «У них нет другого выхода!» Да есть выход!» - и есть, как видим, проблески.
«При схлесте боевого полицейского спектакля и прекрасной, наивной, романтичной культуры улиц ничего другого и быть не могло» - можно и так сказать. А можно и по-другому: мятеж изначально был лишен шансов, потому что не опирался ни на какие сколько-нибудь серьезные слои белорусского общества.
Блицкриг мог бы спасти ситуацию – но пока Беларусь осознавала происходящее, основной удар приняли на себя силовики – молодые ребята, ровесники тех бакланов, которых жбанковы (может, даже и не зная об этом) бросили в пожар бунта. Как дрова. Как овец на заклание. Потому что их не то что было не жалко – о черни невероятным философам недосуг размышлять.
Любой мятеж, любое предательство и ренегатство в определенный момент нуждается в философском, культурном, социологическом, литературном, историческом обосновании. И следовательно – самооправдании. Мол, не я подлец, это дискурс такой.
Именно так и для этого работают алексиевичи, мацкевичи, шпараги, жбанковы, коршуновы, чернявские. А уже за ними, за светочами, разгонять дискурсы начинает и публика поплоше. Не гуру, нет, – но тоже знающие толк в партизанинге и вкусовой игре, двухметровые душевно искалеченные гиганты фейсбучной мысли.
Перед нами – пример создания культурологической сказки, имеющей с реальностью мало общего. Как, кстати, и сам Жбанков уже мало общего имеет с науками: «У начальников нет никаких шансов исправить историческую реальность, когда историческая реальность с их усилиями радикально не согласна».
Историческая реальность – это «философский пароход» со всем его содержимым. Отплытия которого Советская Россия тогда, в общем, даже не заметила. Затем был СССР и его исторические свершения. А содержимое парохода более себя не проявило – нигде и никак. Вот это – историческая реальность.
Как и то, что блицкриг провалился, мятеж подавлен, Беларусь очищается.
