Мастерская Владимира Кожуха заполнена холстами и картонками. Работы составлены у стен и на стеллажах, их очень много — сотни законченных и десятки недописанных. В большой и светлой мастерской прохладно. Греемся кофе и говорим за искусство.
Кожух не шибко говорливый собеседник. Ему привычнее молчать, думать, делать и переделывать, доводя работу до только ему известного предела. До того момента, когда ни убавить, ни прибавить.
— Володя, когда художнику было комфортнее жить — раньше, лет тридцать назад, или сегодня?
— Раньше... Тогда художник был социально защищен. Были заказы, содержание мастерской обходилось очень дешево. Организовывались всевозможные поездки в дома творчества, на разные пленэры: в Крым, в Подмосковье, на Север, в Среднюю Азию, на Кавказ. Я, совсем еще молодой, побывал и в Гурзуфе, и на Сенеже... А про свободу творчества вот что могу сказать. Кто тогда рисковал и поступался материальными благами, тот и потом чувствовал себя свободным.
— Для тебя социальный заказ от рыночного отличается?
— Отличается. Раньше, в советские времена, требования к социальному заказу были высокие. Существовали определенные критерии, и за их соблюдением следили. Но при этом требовалось и творческое решение темы. Существовали художественные советы, следившие за тем, чтобы работа была выполнена профессионально. Рыночный заказ — это нечто другое. Тут главное, чтобы заказчику нравилось. А что и как изображено, значения не имеет... Художник сегодня старается угодить заказчику и уходит от сути творчества.
— А в чем она — эта самая суть?
— В глубине... В откровении — хотя это штамп. У меня были случаи, когда приходил заказчик, предлагал сделать то и это, так и этак... Я выслушивал его и отказывался. Иногда денежная ситуация манит, но и своим спокойствием поступаться не хочется. Раз уступишь, а потом и дальше будешь угождать.
— Раньше на республиканскую выставку работы принимал художественный совет. Многое не попадало в экспозицию.
— Расскажу из личного опыта. Принес на выставку работу «Орден Красной Звезды». А тогда еще шла война в Афганистане. И мне сказали, что трогать эту тему еще рано. Картину не взяли. Я с холстом выхожу из Дворца искусства. Расстроился, ясное дело. На улице встретил художника Михаила Савицкого. Поговорили пару минут. Он посмотрел на картину, взял ее и понес на совет. Через полчаса вышел и сказал, что моя работа будет выставлена. И так бывало... Потом я этот холст подарил в деревню Иконы, под Борисовом, в местный музей. Из того местечка пятеро ребят погибли в Афганистане. К сожалению, спустя годы и музей сгорел.
С возрастом я и сам уже в таких советах заседал. Иногда спорили очень сильно, голосовали. Хорошие работы, даже сильно отличавшиеся от общего потока, на выставки попадали. Тем и хороши были советы, что они отстаивали профессионализм. Да, приходилось и талантливым художникам писать портреты доярок и врачей, но писали хорошо.
— Почему ты не пошел преподавать?
— Я поехал после института в колхоз и работал в изостудии три года. Когда вернулся в Минск, то меня звали, приглашали, и даже не один раз. Но так получилось, что мне не хотелось терять свое положение... А если честно, то не чувствовал призвания к педагогической деятельности. Мне даже в изостудии с детьми тяжело работалось.
Здесь наш разговор перешел к воспоминаниям о годах учебы в художественном училище, а потом в институте. Вспомнили многих учителей. Так сложилось, что мы хоть и в разные годы, но учились у одних и тех же. А потом стали говорить о детстве. Володя поднялся и стал показывать работы (из последних). И в мастерской запахло грибами, когда я смотрел серию небольших холстов с рыжими лисичками. Поплыли пейзажи с зелеными полями и белыми облаками... Запахло травой, землей, дождем и снегом... Это странно и удивительно, когда красками удается написать запах. То есть передать то, что передать невозможно. Холсты, сменяя друг друга, говорили о Владимире Кожухе и его творчестве в тысячи раз больше, чем весь наш диалог.
— Мы часто рассуждаем о художественной среде, а вот скажи, как часто к тебе заходят в мастерскую коллеги поговорить за искусство?
— Очень редко... Давно уже никто не заходил. Раньше мы сами напрашивались в гости к старшим. И не для того, чтобы посидеть за столом и выпить, а послушать, поспорить, посоветоваться. Сейчас как–то каждый сам за себя. Хотя и раньше за заказы боролись. Но не было имущественного расслоения, и общаться было много проще. Даже очень известные и востребованные художники, такие как Савицкий и Данциг, вели себя очень по–свойски, без превосходства. Слушаю сегодняшнюю молодежь, они все про какие–то идеи рассуждают, а навыков нет. На одних идеях разве может держаться искусство? Вот и получается, что все сегодня как под одну гребенку причесаны.
Я люблю листать каталоги тех давних выставок. Очень много настоящих работ. Раньше на любой большой всесоюзной выставке каждая республика отличалась. Украина не была похожа на Грузию, а Литва — на Армению, а сегодня все смазалось...
Но ты не подумай, что я ретроград какой–то, мне и современных авторов читать интересно, и картины самые новые смотреть.
— А вот если бы тебе предложили выбрать несколько картин и повесить в мастерской, вот здесь, над диваном, что бы ты взял?
— Знаешь, я по–прежнему восхищаюсь Виталием Цвирко... Мне кажется, что он самый чистый как художник. Он — великий артист и профессионал! Моисеенко бы повесил. Люблю его творчество. Ренато Гуттузо обязательно была бы работа. Я люблю фигуративную живопись. А вот Савицкого бы не повесил, хотя и учитель, хотя и уважаю...
— Раньше выставочных площадок в Минске было мало: музей, Дворец искусства и зал союза художников. Сегодня галерей хватает, а знаковых событий в изобразительном искусстве почти не происходит. Почему так?
— Все раздроблено... Да и сложно сегодня соперничать в актуальности с интернетом и телевидением. Там все происходит на глазах, в настоящем времени. И это очень волнует и удивляет. Какая картина может сравниться с прямой трансляцией, где настоящая война и по–настоящему рушатся здания и гибнут люди...
Но при всем этом ручной труд художника будет цениться. Галереи будут покупать такие работы, в которых присутствуют мастерство и талант, видна личность автора и его позиция.
Разговор закончен. Картины повернуты лицом к стенам. Пожали руки. Художник Владимир Кожух остался в мастерской. Я шел по засыпанному снегом Минску и пытался ответить на тот же вопрос, а что такое настоящая успешность? Перед глазами стояли большие и маленькие картины. Подумалось, что самые лучшие работы Кожуха похожи на старинные фрески. И не только тем, что человеческие фигуры на них вытянутые, напоминают языки пламени, а цвет немного приглушенный. Нет, они схожи с фресками религиозностью. Хотя ни о боге, ни о вере мы не говорили. Все больше о деревьях, грибах, полях и людях...
Фото Артура ПРУПАСА
Советская Белоруссия № 9 (25144). Суббота, 14 января 2017
