(Продолжение. Начало в номере за 19 марта.)
— Мой дед живым вернулся с войны, но только не в свою деревню, к семье, а к другой женщине. Уехал в станицу Новопокровскую, что в Приазовье.
А хата в Великом Бору сгорела, и бабушка с детьми до середины пятидесятых жила в землянке. Как одинокая женщина с шестью детьми, пусть и подростками, могла сама дом выстроить? Нагоревалась. У бабушки в пятьдесят лет руки дрожали. Тогда она мне казалась совсем старым человеком. Отец потом возил к ней врачей, но не очень это помогло.
Отец очень любил свою маму, заботился о ней. Потом она уже из Великого Бора уехала и жила с дочкой Ларисой в деревне Новая Мышь Барановичского района. Тетя Лариса работала старшей медсестрой в сельской больнице. Отец помог им дом построить. И всегда «срывался», если была возможность, ехал к матери.
А тетя Маруся в начале шестидесятых уехала на Дальний Восток. Она работала крановщицей. Последний раз мы виделись незадолго до смерти отца. Она приезжала с дочкой в начале девяностых, даже хотела перебраться в Беларусь. Знаю, тетя Маруся тяжело болела.
Вот так по Советскому Союзу раскидало родных отца.
Пока была жива тетя Лариса, она была центром семьи. И к отцу всегда приезжала, когда он болел. Пыталась помочь. А поскольку с ней жила бабушка, к ней тоже все ездили. Тетя Лариса с тетей Марией в последнее время не переписывались. Она говорила: «Ай, не хочу плохого знать, как там все. Пусть Мария для меня всегда будет живой!»
А бабушка к тете Марусе даже съездила — в шестидесятых. И моя мама рассказывала, что очень ее удивил полет во Владивосток. Для простой крестьянки это стало таким впечатлением! А вообще, она была весьма разумная женщина, очень выдержанная.
Я — учительская внучка, в деревне это была честь. Мамину маму звали Христина Петровна. Она преподавала в деревне Студенец русский язык и литературу. У нее стаж около полусотни лет. В девятнадцать лет окончила педагогическое училище, потом заочно училась в пединституте. И в семьдесят у нее была такая память — наизусть всю школьную программу по литературе знала!
В деревне она была эталоном поведения и внешности. Всегда у нее — белая блузочка, юбочка, лодочки, гладко зачесанные волосы. И в то же время хозяйство у нее было как у обыкновенной крестьянки: корова, свиньи, огород. Бабушка шила прекрасно. И меня чему-то учила. У бабушки я все делала: корову доила, мотыгу и серп в руках держала. Научилась красиво ходить с двумя полными ведрами на коромысле, носила воду из далекого колодца, потому что она была вкусная. И на реке белье пряником отбивала. И лен «брала» — у меня до сих пор осталось заученное движение, как это делать. В общем, куда бабушка идет, туда и мы с другими внучками, а нас четыре. И почти все лето мы жили в Студенце.
Христина Петровна покрепче жила, чем бабушка Феня. У нее только две дочки, и учительская зарплата в деревне – это все-таки деньги, а не палочки у колхозников за трудодни.
— Какие отношения были у Христины Петровны и вашего отца?
— Очень уважительные. Когда отец приезжал, все лучшее ставилось на стол. Помню, у бабушки до лета хранились залитые жиром колбаски: для гостей, на важную работу.
— Татьяна Ивановна, как познакомились ваши родители?
— Мама училась в педуниверститете, тогда имени Горького, окончила филологический факультет, папа — на отделении журналистики филологического факультета БГУ. И были представлены друг другу именно как земляки.
Мама, Людмила Прохоровна, долгое время работала в Литературном музее Якуба Коласа, а потом в обществе книголюбов и в Госкомитете по печати. Ей 79 лет, но столько не дашь. Мама настолько энергична, великий энтузиаст. Она может горы свернуть ради памяти отца, семьи, подруг и друзей. Ее застать дома невозможно….
Кстати, отец мамы — тоже сельский учитель. Две войны прошел. Он был унтер-офицером во время Первой мировой. Погиб в Великую Отечественную в Беларуси, возле деревни Мадоры Рогачевского района. Он был на 19 лет старше бабушки Христины, учительствовал в той же школе, что и она. Дед окончил два факультета. Интересно, что до Первой мировой войны занимался в учительской семинарии вместе с Михасем Лыньковым. И когда мама, уже будучи замужем за моим отцом, вращалась в кругу писателей, как-то подошла к Лынькову и спросила, не знает ли он Прохора Степановича Ларченко. И Михаил Тихонович вспомнил своего сокурсника по учительской семинарии.
— После встречи мама и папа быстро поженились?
— Родителям не на кого было рассчитывать. Оба — без отцов. Они дождались, пока мама окончит институт. Как она говорила, отец учился… в одних штанах. Да и мама ходила в парусиновых туфельках до морозов. Причем ей было немного легче, у нее отец погиб на войне. Был официальный статус сироты. А у отца родитель был жив, а помогать — не помогал. У него еще было двое сыновей…
Великий Бор, что и понятно, окружен лесом. Бабушкина хатинка была в одну комнатку с сенцами. Как построили ее в середине пятидесятых, так она и стояла до слома. А самое красивое место в деревне — школа, которая притаилась среди сосен. Обычная деревянная школка-восьмилетка. Отец в нее ходил. При школе стоял домик, где жили две учительницы. У них была непростая судьба. Кстати, отец не раз о них писал. Их звали Анна Алексеевна и Ольга Петровна. Они всю послевоенную жизнь прожили рядом со школой. И если отец появлялся в деревне, непременно к ним заходил. И вот однажды я сама, уже студенткой, попала к ним в гости. И услышала довольно грустную повесть.
Мальчишкам, конечно же, всегда нужен отец. И вот Иван Гаврилович лет в четырнадцать, без денег, без билета отправился в станицу к своему родителю. Доехал как-то до Новопокровской. И новая жена отца — Анна Ивановна — посадила мальчишку на обратный поезд едва ли не в тот же день. Меня эта история просто потрясла. Уже потом, когда отец стал известным, когда о нем стали писать центральные газеты, один из сыновей отца от второго брака все пытался с ним познакомиться: мол, родня. Но отец особенно не шел на контакт…
— Наверное, Иван Гаврилович делился воспоминаниями о войне?
— Отцу и семи лет не было, когда началась Великая Отечественная. И в школу 1 сентября он не пошел. Но жизнь шла своим чередом… Бабушка Феня со старшими детьми копала картошку, когда мой отец появился на поле. Вдруг в небе показался фашистский разведывательный самолет — их называли «рамами». Самолет летел очень низко, на бреющем полете. И, так понимаю, фашистский летчик решил поиграть с мальчонкой — и начал гонять его по полю. У отца сердце выскакивало, ему казалось, что он даже видит, как смеется немец. В результате, абсолютно забегавшись, паренек упал в борозду. И, закрыв ручонками голову, так и пролежал, пока самолет не улетел.
Помню, когда отец рассказал эту историю, мне было лет семь-восемь, я в ужасе целую ночь ее себе представляла. Знаю, что многие рассказы, которые он писал, абсолютно невыдуманные. То есть это истории, в которых отец сам участвовал или их услышал. Знаете, как он добывал сюжеты?
Получив диплом университета, он за летние месяцы прошел практически всю Могилевскую область. Шагал от деревни к деревне для того, чтобы поговорить с сельчанами. Кстати, он умел беседовать с простыми людьми. Помню такие картинки. Если мы где-то в деревне, мужики или женщины на завалинке сидят, а отец уважительно, с толком, с расстановкой разговаривает, и собеседники ему что-то рассказывают. Он интересовался людьми. И любил записать какое-нибудь «вкусное» прозвище, местную фамилию, словечко. Он даже иногда к маме подходил: «Как звали такого-то человека у вас в деревне?» В своих романах, конечно, он заменил названия деревень, но все они ему встретились в этом путешествии или где-то еще он их услышал…
Еще во время войны отец переболел брюшным тифом, бабушка говорила, что еле поднялся на ноги. И его ранняя смерть напрямую с этим связана. Вот что такое война в жизни мальчишки. Недоедавшего, болевшего.
— В детстве Ивана Чигринова были и хорошие моменты.
— Природа — то, что всегда ему было интересно. Он был большой мастер собирать грибы, он их просто «чувствовал». Когда мы ходили на тихую охоту, он подсказывал: «Посмотри под той еловой лапой». И там действительно стоял гриб. Бабушка рассказывала, что ребенком Иван снабжал семью ягодами, грибами. Он очень хорошо знал птичьи голоса. При работе над «Плачем перепелки» где-то добыл коллекцию записей звуков, которые издают пернатые, и мы их слушали.
Еще отец очень любил учиться. Одну историю из его школьной жизни я услышала от его друга — известного актера Валентина Белохвостика.
Ведь Великий Бор — это еще и волки. Отец учился в семилетке в своей деревне, потом ходил в десятилетку в Самотевичи. Как-то на зимней дороге отцу встретился волк. Отец и зверь некоторое время приглядывались друг к другу. Это чудо, но серый ушел, уступив подростку дорогу. Другой бы мальчишка вообще оставил идею ходить в школу зимой. Но отец всегда очень любил учиться, читать, наверное, по наитию знал, какая миссия ему предстояла.
Известно, что Самотевичи — родина Кулешова. Сохранилось семейное предание, что восьмиклассником отец читал свои стихи Аркадию Кулешову, когда тот приехал уже знаменитым в родную деревню.
Кстати, Самотевичи — в семи километрах от Великого Бора. Я хаживала из одной деревни в другую пешком. Сначала четыре километра до речки Беседь, которая, честно говоря, немаленькая, хотя хорошо помню брод, по которому мы переходили. За Беседью еще три километра — и там Самотевичи. И вот это расстояние отец преодолевал пешком дважды в день.
gnilozub@sb.by
Фото из семейного архива Ивана ЧИГРИНОВА
