Фас на нас?

О чем говорят художники и где пределы откровенности этого разговора?
О чем говорят художники и где пределы откровенности этого разговора?

Газета «Известия» недавно опубликовала интервью с молодым минским режиссером и автором Н.Халезиным, представляющим «сцену полутонов», андеграунд. Режиссер рассказывает о спектакле, в центре которого образ лесбиянки–самоубийцы, рассуждает о вкладе участников спектакля в дело борьбы с суицидами, как бы вскользь подчеркивает политический характер такого рода творческих акций. Содержание спектакля сам режиссер определяет в виде «драмы с экспрессивной подачей, ненормативной лексикой, изображением маргинальных слоев общества». Само же интервью подается как пример дискредитации власти, за которой (дискредитацией) вполне могут последовать санкции, предусмотренные Уголовным кодексом. Даже срок заботливо приводится автором — до трех лет. Так что почти прощание героя андеграунда с общественностью. Большой разоблачающей силы документ!

Читая интервью, пришел к мысли, что в искусстве немало любителей тупиков. Это когда на полной скорости на красивом «Бентли» в красивую, яркую стенку. Зачем? Вот в этом вопрос... Конечно, герои вроде Павла Корчагина выглядят старо, пожалуй, даже неумно. И вообще, кто такой Павел Корчагин? Может, герой, а может, калека, добившийся социального успеха.

Существовала ли во времена Павла Корчагина так называемая изнанка жизни? Существовала. Но почему именно Павел Корчагин стал лицом своей эпохи? Потому что с идеалами именно такого рода общество связывало свое будущее. Ложно понятое или правильно — это уже иной вопрос. А вот что за будущее общество может связываться с героинями вроде лесбиянки, покончившей жизнь самоубийством?

Ладно, не в лесбиянках дело. Тогда в чем или в ком? Может, наше внимание привлекают к плоду, который мы не могли вкусить раньше? Ну как же, все реализм и реализм, незаметно перерастающий в социалистический. А кроме него, что, иных методов не существует?

Здесь вообще–то старый как мир вопрос: о чем говорить художнику и где пределы откровенности этого разговора? Вот не говорили мы о Фрейде, а потом заговорили все и вдруг. Не знали, что такое психоанализ, и вдруг все стали специалистами. И гадаем: мне приснился доктор Фрейд, к чему бы это?

Когда режиссер посвящает две трети своего интервью не творчеству, не игре актеров, а гаданию о сроках, которые он может получить за свою «политическую манифестацию», то, воля ваша, это говорит не творец, а претендент в диссиденты. Причем в псевдодиссиденты.

Но дело даже не в конкретном театре, пусть и таком, не в благополучном человеке, который тонко претендует на лавры Буковского советской поры. Дело в ценностях, которые не стесняются декларировать вслух.

Вот говорят: герой пьесы — умалишенный. Или — «голубой». А что, их нет? Есть. Говорить о них надо, в том числе средствами искусства? Надо. Тогда дайте нам говорить в полный голос.

Что касается полного голоса, то на здоровье. А вот о героях ваших можно и нужно спорить. Дело в том, что акценты такого рода не являются для общества, конкретных людей просто художественными изысками, результатами некоего абстрактного культурологического поиска. Они подпадают под старую классификацию: гуманный или негуманный перед нами текст, помогает или мешает он нам жить, дети впадают в духовную кому при виде прогрессивных изобретений пытливого человеческого разума или все же желают, стремятся жить.

Да, нет ничего крамольного в увлечении книгами и творчеством вроде «Ярбух фюр психоаналитик» из известного романа Ильфа и Петрова. Плохо, когда из работ такого рода стремятся создать вселенский проект, надуть шарик, в котором, кроме мыслей его создателей, ничего другого нет.

И совсем не важно, когда начинаются политические спекуляции на эту тему. Дескать, затыкают рты свободному искусству, девочка–лесбиянка напугала до смерти белорусские власти, в Беларуси «страшно популярен... подпольный КВН». Оскар Уайльд как–то заметил по похожему поводу: «Я живу в постоянном страхе, что меня поймут правильно». Судя по всему, многие болеют той же болезнью. Только у Оскара Уайльда в центре мысли была ирония, а у некоторых наших современников — ничем не подкрепленное самомнение. Вот ребята и боятся, что их поймут правильно. Ведь речь идет о небольшой группе пробующих сцену людей, неизвестных пока, ничем не проявивших себя, однако желающих скоротить путь и слова эпатажными заявлениями, шокирующими читателя подробностями своего творчества.

Парафраз интервью легко читаем: арестуйте меня, пожалуйста, приговорите к трем годам расстрела, иначе все мое творчество остается плодом только моей творческой фантазии. А арестов нет. Преследований на творческой почве — тоже. Есть и остается понимание очень узкого общественного, культурологического сегмента, к которому принадлежит такого рода творчество. Дети все же предпочитают смотреть и слушать сказку про Белоснежку и гномов, а не сюжет о бросающейся в омут самоубийства лесбиянке. Мы сами, выбирая книжки, не останавливаемся перед поисками такого рода: психике здоровее будет. Бесспорно, и на этом пути могут быть творческие находки, кто–то что–то докажет себе и людям. Вот только не надо просить три года расстрела: во–первых, не расстреляют, а во–вторых, надо жить – это главное.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter