Зинаида Астапович-Бочарова
Аркадий и Зинаида Астапович, 1920-еГлавным образом, конечно, из–за возраста — все–таки ей было уже за 90. Однако и на свою следующую выставку, в Витебске, отреагировала ровно, восприняла ее как данность. А ведь в 1990–е это было сенсацией. Только представьте: «чистое искусство» Серебряного века, датированное первым десятилетием прошлого столетия, и все тот же типичный Серебряный век, только с датой начала перестройки. В 1998–м, к 100–летию Зинаиды Астапович–Бочаровой, Национальный художественный музей уступил ее работам два этажа. На одной из самых грандиозных выставок последнего времени «Десять веков белорусского искусства» ее автопортрет выставили среди холстов Шагала, Сутина, Дроздовича и других знаковых для Беларуси художников. Увидеть живопись Астапович–Бочаровой по адресу Ленина, 20 можно и сегодня — в креативном музейном арт–проекте RELAX, где только яркие имена: Серов, Машков, Журавлев, Кустодиев, Маковский...
«Сумерки»Кофе
— Казалось, будто она чувствовала, что это произойдет, — Елена Смирнова, внучка Зинаиды Астапович–Бочаровой, вспоминает реакцию бабушки на ту, еще самую первую ее выставку. — Спокойно ждала и дождалась. Выставок, отзывов, публикаций. «Вот все и произошло, — сказала она тогда. — Дальше мне уже и жить неинтересно».
Отвечать на вопросы журналистов о своей жизни ей и правда было не особенно интересно. Ну как объяснить, почему она, ученица Николая Рериха и Ивана Билибина, не предлагала свои работы на выставки? Придумала универсальный ответ, мол, полагала, что это недостаточно хорошо. Впрочем, если принять во внимание материалы, с помощью которых Астапович–Бочарова создавала свои миры... И все же столь долгая неизвестность действительно выглядит странной, тем более на фоне ее родственных связей. Внучка Елена — историк, племянница Ида — искусствовед, завотделом Музея изобразительных искусств имени Пушкина, супруг племянницы — влиятельный чиновник в сфере советской культуры.
«Задвинье»— Действительно, Николай Яковлевич Нерсесов был авторитетной фигурой в Министерстве культуры СССР, — подтверждает Елена Дмитриевна. — К слову, именно благодаря ему значительная часть русского искусства XVIII — XIX веков, которая покупалась у коллекционеров после войны, попала в Минск, а не куда–то еще. Это он настоял, что картины нужно передать в белорусский музей, который пострадал больше других. Но проталкивать своих в нашей семье было не принято. Да и сама бабушка возражала бы.
В 1980–х Елена Смирнова стала научным сотрудником отдела белорусского искусства НХМ БССР. И коллеге Надежде Усовой рассказала о Зинаиде Антоновне не специально, просто за чашкой кофе. А та напросилась в гости.
— Зинаида Антоновна накормила меня завтраком, потом привела в свою комнату, посадила на диван и начала вытаскивать бесчисленные папки с работами, — эта встреча стала для Усовой настоящим откровением. — 1914, 1923, 1960 год, сотни, тысячи работ. Хотя уже с самых первых я поняла, что передо мной настоящий художник.
Декорации
Гораздо раньше в собрание Национального художественного музея попали графические листы с автографами брата Зинаиды Антоновны, Аркадия Астаповича. Вместе с письмами, в которых он настойчиво убеждал сестру: «Работай, мой друг, систематически, хоть по 2 часа в день... В искусстве, если невозможен прямой путь, надо двигаться обходными путями». Он был всего на 2 года старше ее, и рисовать они начали одновременно. В гродненских гимназиях, очевидно, были очень хорошие учителя рисования. Елена Смирнова не помнит, чтобы бабушка рассказывала ей о каких–то специально нанятых преподавателях, зато о том, как вместе с братом без экзаменов поступили в Рисовальную школу Императорского общества поощрения художеств в Петрограде, говорила часто. Ее приняли сразу в старший класс. Но завершить свое образование в Академии художеств, как мечтала, не смогла — в новом мире стипендия дочери титулярного советника не полагалась, хотя ее отец давно умер, а дед был всего лишь каретных дел мастером. Поступила в Петроградский художественно–промышленный техникум, однако с работой не заладилось. Иллюстрации, которые она делала для издательств, почему–то не печатали. Сказки, которые сочиняла, также оказались никому не нужны, хотя даже Самуил Маршак уговаривал ее не бросать это занятие. Но Зинаиде Астапович и самой было очевидно, что ее фантастические истории о королях и принцессах не вписываются в новые декорации. А Маршак...
«Астры»— Судя по всему, он пытался завоевать ее расположение, — откровенничает внучка. — Но на знаки внимания она не отвечала, и однажды поэт воскликнул: «А вы знаете, кто я такой? Самуил Маршак!» Бабушке это категорически не понравилось. Сама она была очень деликатной и сложно находила общий язык с людьми другого типа.
Дом
— Замуж она вышла поздно. Хотя заводить семью не планировала, мечтая заниматься только творчеством. Но, видимо, намыкавшись, изменила свое решение. Муж был ректором Ленинградского ветеринарного института, человеком довольно резким — в институте его даже прозвали Иваном Грозным. А письма бабушке писал нежнейшие. И еще много лет продолжал посылать ей деньги после того, как они развелись.
«Вечерний Витебск»Она снова уступила. Первой ее любовью был Тарас Белявский, преподаватель сельхозтехникума в Марьиной Горке, внешне так похожий на Байрона, но его женой стала младшая сестра Зинаиды Зоя, полная противоположность ей по характеру. Годы спустя Зинаида Антоновна сама предложила мужу остаться с той, которая спасала его в блокадном Ленинграде. Войну Зинаида Бочарова провела в эвакуации с семьей сестры и дочкой Ниной. Позже она выстроила такие же искренние отношения с новой семьей бывшего супруга. Но первый адрес, куда помчалась из эвакуации, принадлежал семье брата, героически погибшего под Орлом. Брата, так ценившего ее творчество, обещавшего «сделать все, что смогу, чтобы помочь Тебе взлететь высоко в солнечных лучах»... Аркадий Астапович, которого сейчас называют одним из родоначальников национальной графики, до войны участвовал почти во всех масштабных выставках белорусского искусства, более 200 его работ Национальный художественный музей приобрел еще в 1960–е — задолго до того, как в музейных собраниях появилась живопись его сестры.
«Закат»Суп
— Она много выбрасывала своих рисунков, — продолжает Елена Дмитриевна. — Говорила: это на дачу для растопки. Но я ничего не сжигала и другие не сжигали. Была ли она не от мира сего? Нет, все–таки... Помню, как меня потрясло, когда в день смерти дочери, моей мамы, бабушка, вместо того чтобы рыдать, пошла варить суп. Потому что остались другие, о ком нужно было заботиться. Единственное, что сказала — добро нужно делать людям при жизни. В ней была эта разумность, взвешенность. Хотя я помню и другое — необыкновенные сказки, которые она сочиняла в детстве для нас с братом, каждый день — новую историю. А уложив нас спать, отправлялась в свою кладовку, которую использовала как мастерскую.
«Георгины»«Когда я не рисовала, меня это беспокоило, нельзя было не рисовать, — терпеливо отвечала Зинаида Антоновна журналистам, упорно не понимавшим, как человек, явно наделенный редким талантом, может по своей воле провести в безвестности всю жизнь. И добавляла: — Сейчас у меня зрение не очень хорошее, труднее работать, но попробовать еще надо».
«Если бы Ты каждый год делала по одной хорошей работе, до конца дней Твоих создалась бы маленькая галерея шедевров», — когда–то писал ей брат. За 95 лет жизни Зинаида Астапович–Бочарова оставила не одну сотню удивительных картин.
cultura@sb.by
Фото из семейного архива.
