На фоне тотального господства в современной европейской политике политкорректного дискурса заявление Макрона поражает своей нетактичностью и, можно сказать, великодержавным высокомерием. Французским дипломатам, видимо, еще довольно долго придется краснеть и объяснять, что их президента неправильно поняли. Слова Макрона имели и внутриполитический резонанс. Оппоненты французского президента обвиняют его в том, что он фактически начал предвыборную кампанию и пытается закрепиться на электоральном поле Марин Ле Пен.
Думается, однако, что никакого хитрого умысла в словах президента Макрона не было и это была обычная оговорка. Вернее, проговорка. На миг забыв о политкорректных нормах и табу, лидер Франции высказал то, что на уме у большинства французских, да и вообще западноевропейских обывателей. По сути, это признание того факта, что «европейское единство» по-прежнему остается в значительной степени идеологической иллюзией, далекой от реальности.
Ведь почему французскому президенту выходцы из далеких африканских Кот-д’Ивуара и Гвинеи оказались ближе, чем представители европейских стран? Да во многом именно потому, что президент Франции — плоть от плоти своего народа, а для среднестатистического француза Европа — понятие весьма абстрактное. Он, конечно, признает в качестве европейцев своих ближайших соседей — немцев, англичан, испанцев или итальянцев. Но все, что находится дальше к востоку, покрыто в его сознании серой дымкой неизвестности. И выходцы из этих далеких восточных стран, которые наравне с Францией входят в ЕС или очень туда стремятся, предстают перед французским обывателем в образе гастарбайтеров, криминальных и социально неблагополучных элементов. К слову, весьма показательно в этой связи, что именно Франция заблокировала начало переговоров о вступлении в ЕС еще двух восточноевропейских государств — Албании и Северной Македонии.
В этом плане выходцы из Кот-д’Ивуара или Гвинеи действительно оказываются в чем-то в более выигрышном положении. Почему? Да хотя бы потому, что граждане этих африканских государств являются носителями французского языка и французской культуры (пусть и с экзотическими африканскими примесями). Потому, что у Франции была обширная колониальная империя, контролировавшая значительную часть Африканского континента, и эта империя во многом по-прежнему жива: в виде культурного и политического влияния, экономических и просто межчеловеческих связей. Франция, как и другие постимперские государства Европы, по-прежнему активно вовлечена в дела своих бывших колоний, и они значат для Парижа намного больше, чем далекие восточные окраины ЕС.
Сегодня обычно забывается, что само существование ЕС во многом является результатом распада старых колониальных империй, когда европейские страны, утратив свои обширные владения за пределами Европы, ощутили свою уязвимость и несамодостаточность и стали объединять свои рынки и унифицировать правовые системы ради совместного выживания в меняющемся мире. Однако, как показала жизнь, колониальные империи вовсе не исчезли бесследно, и страны, подобные Франции, стремятся сохранять свое эксклюзивное влияние в бывших колониях. По сути, происходит наложение ЕС как своего рода европейской «империи» на эксклюзивные постколониальные «империи» отдельных европейских государств, и между этими проектами закономерно возникает конфликт интересов. Под этим углом зрения во многом понятным становится и феномен Brexit, ведь Великобритания была величайшей колониальной империей, вовлеченной в дела своих колоний и доминионов куда больше, чем в дела континентальной Европы.
Эммануэль Макрон, сам того не желая, своими неосторожными высказываниями невольно вскрыл это глубинное противоречие европейской политики.
vs.shimoff@gmail.com
