Об этой профессии вряд ли кто-то мечтает в детстве. Даже взрослые стараются как можно меньше задумываться о работе тех, кто по долгу службы вынужден чаще общаться с мертвыми, чем с живыми. Вот и государственный медицинский судебный эксперт управления Госкомитета судебных экспертиз Беларуси по Минской области Михаил Клименко вспоминает: вплоть до пятого курса санитарно-гигиенического факультета медицинского университета был уверен, что впереди — спокойные трудовые будни на детских объектах, чинный костюм с портфелем и плавное движение вверх по карьерной лестнице
Только давайте договоримся сразу: вы не будете писать, что мы с коллегами вскрываем людей, — предупредил Михаил, встретив меня и фотокорреспондента на пороге морга. — Потому что мы вскрываем тела — чувствуете разницу? И можете сами убедиться: никто не ест бутерброды и не пьет кофе прямо над трупами. А то это уже стало расхожей шуткой про нашего брата. Я, например, не могу обедать рядом с резекционным отделением — все-таки запах специфический и очень въедливый. Даже спустя два десятка лет работы не удается полностью привыкнуть к нему.
Теперь, говорит Михаил, в это трудно поверить, но когда он попал на свое первое вскрытие, то упрямо старался держаться в арьергарде сокурсников, обступивших судебно-медицинского эксперта. Было немножко страшно, немножко противно и в целом — слишком необычно. Но затем начал тренировать силу воли: с каждым новым практическим занятием хоть на один шажок, но приближался к секционному столу. Настал день, когда преподаватель протянул студенту скальпель и доверил совершить первый надрез. А затем — пошло-поехало...
— Я сам из семьи медиков. Отец всю жизнь проработал на “скорой”, мама была медсестрой. Брат стал врачом-терапевтом. На книжных полках в доме не собрание сочинений Дюма или Марка Твена, а сплошная медицинская литература. Так что с анатомическими подробностями человеческого тела я был хорошо знаком еще до школы, — признается Михаил. — Но одно дело картинки в книжке и совсем другое — реальность, с которой пришлось столкнуться во время практики. Помню свой юношеский ночной кошмар: блуждаю по коридорам морга на улице Кижеватова в Минске и не могу выбраться из этих крашеных серых стен, потому что за каждым предыдущим отсеком начинается следующий... Снились ли мне те, кого приходилось вскрывать? Вы знаете, что бы ни говорили о “профессиональной деформации”, однако судмедэксперты — такие же люди, как и все остальные. Может, чуть менее впечатлительные, но не лишенные здоровых эмоций. Поэтому — да, снились. Я и сейчас, когда, бывает, приходится вскрывать тело ребенка, не могу удержаться от слез. И до сих пор не могу спокойно вспоминать утро на работе после трагедии на Немиге. Обычно в секционной по три-четыре трупа, а тогда — десятки на каталках вдоль стен. И все молодые — еще жить бы им и жить... Очень тяжело переживаю психологически, когда в морге оказывается кто-то из знакомых — отец одноклассника, муж моей хорошей знакомой.
Официальная версия, почему Михаил все же выбрал столь неоднозначную профессию, звучит так: он всегда относился с большим пиететом к работе следователя. И однажды на очередных занятиях в “анатомичке” до студента дошло: судмедэкспертиза — своеобразный симбиоз навыков “детектива” и медика. Получается, можно и династию продолжить, и преступления помогать раскрывать.
А вот неофициальная предыстория событий двадцатилетней давности куда более прозаическая, со смехом рассказывает Клименко:
— Мне грозило распределение в деревню, чтобы работать там в должности какого-нибудь проверяющего детских учреждений — правильно ли там готовят супчик, поддерживается ли нужная температура в холодильнике и так далее. Альтернатива — “анатомичка” в Минске. Пришлось доказывать комиссии, что я просто жить не могу без вскрытий, это мое призвание.
Сегодня в обязанности Михаила входят выезд на место происшествия, исследование и вскрытие трупов, имеющих признаки насильственной смерти, участие в судебных заседаниях. За неполные двадцать лет через секционный стол специалиста “прошло” более тысячи тел. Приходится Клименко и эксгумации совершать, и работать с утопленниками, пролежавшими на дне какого-нибудь водоема не один месяц. Все это — классическая завязка сюжетов полюбившихся многим криминальных сериалов вроде “След” или “Кости”. Но наши судмедэксперты подобную “чепуху” не смотрят.
— Во-первых, потому, что убийств, неопознанных трупов и детективных загадок нам хватает и в обычной жизни, — объясняет Михаил. — Во-вторых, все эти киношные разборки слишком далеки от действительности. Невозможно раскрыть запутанное дело за одни сутки. У меня порой целый день уходит только на вскрытие! Казалось бы, простое огнестрельное ранение. Но моя работа — взять кровь покойного на биологический анализ, скрупулезно исследовать рану, чтобы понять, из какого оружия и с какого расстояния был произведен выстрел. По истечении определенного времени из лаборатории приходят ответы, и я даю заключение о смерти. Согласно нормативно-правовым актам ГКСЭ, на это уходит 30 дней. Невозможно установить и время смерти с точностью до минуты, чем часто грешат герои детективных сериалов. Это фантастика, а мы живем в реальности.
В отличие от патологоанатома судмедэксперт проводит гораздо более углубленную работу над телом, чтобы у следствия не осталось сомнений в причине смерти человека. Михаил приводит в качестве примера показательный случай: привезли труп мужчины, на теле — следы побоев. При этом ни один из ударов не мог стать смертельным! В чем же тогда дело? Только при исследовании мозга выяснилось, что у умершего была редкая патология сосудов. Во время какого-то удара один из сосудов разорвался и наступила мгновенная смерть.
— Бывает и такое: убийцу вычисляют спустя десятилетие и больше со дня гибели жертвы. Помню, вскрывал в девяностых труп убитой ножом женщины, пролежавший в квартире долгое время. Можете себе представить, хотя лучше, конечно, не представлять, как он выглядел. Несмотря на тщательно проведенную работу судмедэкспертизы и следствия, тогда найти преступника не удалось. А через 16 лет благодаря дактилоскопии его призвали к ответу...
Есть ли место хоть какой-то романтике в работе человека, привыкшего видеть обнаженные бездыханные тела? Михаил уверяет: а как же! Одна из самых чистых и возвышенных историй, которые происходили с ним в юности, связана со знакомством с будущей женой.
— Я тогда должен был принять участие в медицинской конференции. Сижу в зале, как все командировочные, уставший, даже немного злой. И тут на трибуну поднимается девушка просто несравненной красоты. Начинает мелодичным голосом зачитывать доклад, а я уже начисто забыл — кто я, что здесь делаю. Смотрю на нее, и только одна мысль в голове вертится: “Почему, ну почему я сегодня не побрился?!” Курьезность ситуации заключалась в том, что в своем выступлении мне следовало серьезно отчитать и эту девушку, и ведомство, которое она представляла, за недочеты в работе. А я уже все — пропал! Любовь с первого взгляда. Пришлось действовать наперекор всем планам, и я “толкнул” вместо ругательной речи хвалебную. Да так увлекся, что в итоге сорвал аплодисменты зала. Девушка, которую звали Ольгой, разумеется, была под впечатлением. После окончания конференции я набрался смелости и пригласил ее в театр. Так все и закрутилось...
Сегодня в семье Михаила и Ольги подрастают двое мальчишек. Пока о логическом продолжении медицинской династии вопрос остро не стоит: старший Даниил увлекается борьбой, кумиры младшего Алеши — теннисисты Новак Джокович и Роджер Федерер. Все Клименко обожают проводить время друг с другом, а тема работы за закрытыми дверями квартиры почти не поднимается: у супругов и без того есть о чем беседовать за вечерним чаем, а сыновей в силу возраста не особо интересуют мамины и папины профессиональные секреты.
