Иногда ночью либо под утро, когда посещают особенно бритвенно-острые мысли, шарахнет по мозгам: "Да полно задаваться! Мой город! Мой город! Никакой он тебе не твой, ибо где-то в его сером зазеркалье живет и бдит недреманным оком некий Смок, который и является настоящим хозяином этого города". Вот такой почти рождественский зачин... Смок - стар, но око у него молодое, резкое, он ничего не пропускает мимо своего внимания, все фиксирует, реагирует мгновенно и остро: от сих - до сих тебе позволено, резвись, а дальше - не моги! Тут уж не твои пенаты, тут моя воля!..Стоит дать послабление подобным мыслям, как понимаешь - этот Смок родом из стародавних преданий, он был всегда, только изменялся: менял окраску, было у него то две головы, то восемь, то шесть лап, то четыре; он умел либо огнем полыхать, сжигая все живое и здоровое, либо фосгену подпускал, чтобы все вокруг казалось непорушенным, однако и живым не являлось. Люди мы, конечно, серьезные, в сказки не верим, однако стоит только допустить существование этой фантастической "пачвары" - многое в собственном сознании становится на место, многое в собственных поступках видится по-иному и, что удивительно, многое в поступках других людей тоже воспринимаешь иначе. Начнешь раздумывать, начнешь проводить розыск в этом зазеркалье - понимаешь: никакого зазеркалья не существует, это больное сознание поколения, искривленное, изуродованное, но существующее не вне, а внутри каждого из нас. Вот и выходи Покати-горошком на Калинов-мост, вот и вступай в битву с самим собой.
Пусть простит меня Лена Данейко за заимствование из ее интервью с Леонидом Градовым: "Задумывалась двухъярусная площадь Времени, по которой можно проследить развитие архитектуры Беларуси, начиная с первых ее шагов до сегодняшнего дня, с учетом национального колорита. По периметру площади строилась композиция из реставрируемых зданий, представляющих историческую ценность. Все три года, пока было остановлено строительство, я выполнял функцию не только главного архитектора проекта, но и сторожа. Охраняли каждый камень, из которого планировалось вымостить площадь. Хотели выложить ее булыжником, лежавшим в те далекие времена. Собирали все в буквальном смысле по кирпичикам". Уважаю Леонида Левина, человека, который с полным правом мог бы сказать про Минск - "Это мой город!", но хочу спросить: "Леня, а что помешало, почему не осуществлено? То, что было сделано, а это нулевой цикл, на который истрачено до 500 тыс. долларов, просто засыпали землей!"
Буду настойчив: "Кто приказал засыпать, почему отменили, отчего известный каждому минчанину район Переспы, тот самый, где стояли старые минские мельницы, потом бисквитная фабрика, превращен в нечто круглое, лысое и невыразительное? Знаю, что господин Григорьев - который в свое время был главным архитектором Минска, а нынче из Москвы (куда уехал, будучи по рождению и по менталитету москвичом) пытается навязывать нам свое видение и понимание архитектурного лица нашего города - именно сюда, на Переспу, "посадил" памятник А.С.Пушкину, автором которого сам и является. Господин Григорьев прекрасно знает наш город. В свое время он был активным противником застройки Троицкого предместья и Верхнего города, называя все, что там находится, "нужниками" и предлагая снести "все старье". Только не нужно спекулировать на имени Пушкина, который, справедливости ради отметим, вообще не бывал в наших краях... Но история нашей земли такова, что разобраться в ней без "поллитры" и в самом деле сложно. Дело в другом. Элегантный фат господин Григорьев, приехавший в Минск на выучку и на ловлю "счастья и чинов", чины поймал, но, будучи уже гражданином другого государства, считает позволительным для себя диктовать свою волю, выбирая место для собственного творения и уничтожая при этом старинную минскую застройку, один нулевой цикл которой стоил полмиллиона долларов. Согласитесь, без вмешательства Смока из зазеркалья в этом случае не обошлось.
Или вот такой пример. Писал я как-то о порушенной и уничтоженной Немиге. Дело прошлое, история не знает сослагательного наклонения, однако из того же серого зазеркалья пришел факс с разъяснением, что господин Белоусов чересчур много себе позволяет. Факс был без обратного адреса, но с подписью. Подписал его архитектор господин Сардаров, который счел необходимым проинформировать, что господин Чантурия, которого я поминал в своей заметке, доктор архитектуры и теоретик реконструкции минского центра, никакого отношения к уничтожению Немиги не имел.
Согласен с господином Сардаровым - приказов доктор Чантурия не отдавал, но главным научным специалистом, консультантом и советником у начальников, которые приказы отдавали, являлся не один десяток лет. И именно его теория о необходимости проведения транспортных дублеров главной минской магистрали и решила судьбу уникальной улицы - Немиги. Факс господина Сардарова в защиту господина Чантурии был из офиса того самого Смока, в котором давно и основательно отработана система "сдержек" тех, кто не верит, что ничего на этой земле ни исторического, ни культурного не было, следовательно, и хранить нечего и беречь не стоит. Я никак не мог понять, почему никто из минских стариков не помнит здания Казанского храма, что стоял на площади Мясникова, равно как не помнят и о шестиэтажном, пожалуй, самом крупном в довоенном Минске здании - отеле "Европа", который стоял на месте нынешнего кинотеатра "Победа", как не помнят о блестящем довоенном архитекторе Лаврове, который построил в Минске общественно значимых зданий ничуть не меньше, чем знаменитый Лангбард: Университетский городок, мединститут, комплекс зданий Первой клинической больницы...
Кто-то скажет, зачем хранить старье - сломать и построить заново! Таким отвечу: ломать - не строить! Облик города может меняться, но меняться он должен медленно, не коверкая менталитет людей, живущих в нем. Тогда не будет случаться, как с замечательным белорусским живописцем Маем Данцигом, который вырос в доме, что стоял возле Казанского собора (мальчиком сидел он на широченном подоконнике, разглядывая проезжавших по Немиге балаголов, впитывая их неповторимую речь, их манеры, их "строи"), и который до сего дня недоумевает - кому помешал его родной дом, почему вот этот, который стоял рядом, так и стоит, а его дом снесли. Кто-то убежден, что для мальчика Данцига существование его дома было абсолютно безразличным, что, приехав из эвакуации, он не обрадовался сохраненному старому минскому дому, в котором (ну надо же!) висел на стене, там, где его забыли, стремительно покидая родовое гнездо, рисунок отца, сделанный еще в дореволюционной студии. Вот эти оборванные человеческие нити - они тоже из офиса Смока. Триста лет он разрывал кружева этих нитей... Смок понимал, что из маленького Мая не вырастет народный художник Беларуси Май Вольфович Данциг, если в его сердце не останутся крики балаголов, их ломовые платформы, стародавняя улица Немига. Понимал, что я не смогу назвать этот город своим, если всю жизнь не буду помнить торговавшего керосином в самом начале Немиги старого Львовича с его чудными медными мерными черпаками, не буду вспоминать послевоенные минские кабачки, в которых на пустых бочках расставляли стаканы и инвалиды-фронтовики, и приехавшие из эвакуации беженцы. В Минске была традиция этих кабачков, в которые наши матери (чего стесняться - было!) иной раз посылали нас, подшиванцев: "Пойди, забери отца, хватит ему там вождаться". В этих кабачках к пиву и водке подавались и раки, и рыба-фиш, и жареный гусь. Порвали связи - и сегодня днем с огнем не сыскать того, что называется национальной кухней. Все стандартизировано, все унифицировано, на всем стоит печать из офиса Смока.
Печать стоит и на воспоминаниях. Сколько раз ловил себя на том: пишу и чувствую - не так и не то. Было иначе, помню. А внутренний цензор настаивает: загибаешь, брат, про это именно так, а иначе - никак нельзя. Как-то сказал, что недоумеваю, откуда взялся миф о тотальном разрушении Минска во время войны? И ведь всего только недоумение высказал: дескать, немцы при захвате сопротивления не встретили, наши, отбивая город, тоже на его улицах боев не вели, - как из зазеркалья раздалось: "Не моги! Не смей! Минск был полностью в руинах, и не мешало бы тебе самому выйти на всенародный субботник по расчистке этих самых руин". Официальный миф о полностью разрушенном городе даже опровергать особенно не пришлось. Просто позвонил тому, кто встретил войну в Минске, все помнит, ничего не забыл, и спросил: "Валя, расскажи, как это было в Минске, откуда взялся миф о тотальном его разрушении?"
И замечательный писатель-партизан Валентин Тарас, "заводясь" с пол-оборота, сказал: "Вот именно, миф!.. 24 июня прилетело 57 "юнкерсов" и около часа бомбили центр города, где сгорели многие деревянные строения, но все каменные дома остались. Больше немецких бомбежек в Минске не было. Было, правда, несколько советских, но бомбили наши точечно, в основном Товарную, где однажды "всыпали" по пересыльному лагерю военнопленных".
Одним словом, миф не выдерживает никакой критики. Однако он откуда-то взялся и просуществовал почти семь десятков лет. И все - минчане и неминчане, помнившие войну и не помнившие ее, согласно кивали головами, подтверждая: "Да! Был разрушен. До основания". Чем это объяснить, кроме как наведением коллективного морока, кроме как общественной амнезией, я, пожалуй, подозреваю, но в данном случае частность укладывается в общую теорию о Смоке.
Попытаюсь предположить, что стало конкретной причиной послевоенного пробуждения Смока на нашей земле, в моем городе. Существует предание. О том, что это предание, пишу потому, что ни в одной писаной истории подтверждения этому факту не нашел. Но что-то помню, где-то читал. Может, тот, кто тоже читал, но не придал значения или истолковал как-либо иначе, откликнется и подскажет... Так вот, читал, что по дороге на Потсдамскую конференцию или, наоборот, возвращаясь оттуда, Иосиф Виссарионович вышел размять ноги на Минском вокзале, и кто-то из тогдашних минских начальников - выколачивая, как это всегда при советской власти было принято, фонды на рабсилу, стройматериалы и т.д. и т.п., - указывая на коробки сгоревших домов в начале Кирова и Ленинградской, пожаловался на тотальные разрушения и попросил под эти несуществующие тотальные разрушения фонды "с запасом". Обратите внимание: именно эти дома на Кирова и Ленинградской стоят, как и стояли до войны. Зато две привокзальные башни, чтобы на всякий случай закрыть перспективу и подтвердить законность получения фондов, немцы-военнопленные построили. Сталин вовсе не был вислоухим и скорее всего знал, что разрушений послевоенных в Минске никак не больше 30 процентов. Однако выделил и военнопленных, и зэков, и специалистов полной мерой, твердо зная, что под выделенные фонды всяческие специалисты в погонах носом землю будут рыть, и если что останется неосвоенным, то взорвут целое, на его месте построят новое - но сталинский дебет с кредитом сведут.
Как-то, в те времена, когда впавшие в рыночное буйство разные работники спецотделов распродавали бывшие секреты, держал я в руках карту расположенных вокруг Минска лагерей немецких военнопленных и карту немецких же кладбищ. Видимо, круто "ломили" в цене за этот "секрет", поэтому не купил. А зря! Сегодня бы эта карта мне ой как пригодилась, поскольку предвижу рык из логова Смока: "Какова наглость! Триста лет стою "на стреме" - такого не бывало, чтобы усомниться в чистоте и непорочности моих мифов". Ничего не могу поделать - усомнился! Но чтобы не возобновлять пустых споров, предлагаю вот какой выход: давайте забудем про разные идеологические забобоны и сообща организуем музей Минска, в котором соберем не мифы, а достоверные факты. Что? Где? Когда? Сколько? Тогда, может быть, поменьше будет спекулянтов, пытающихся заработать на трагедии Малого и Большого Тростенца, тогда кому-нибудь придет наконец в голову, а отчего это, как ни копнет экскаватор в районе Железнодорожной улицы и Железнодорожного переулка, так все кости человеческие обнаруживаются. Может, вспомнит кто-то, да еще и мемориальную доску здесь установит: дескать, на этом самом месте был огромный пересыльный лагерь советских военнопленных, и это их косточки неучтенные, но в других местах, прут из нашей земельки. А когда учтем мы эти косточки, когда наведем порядок в этой скорбной бухгалтерии, может, тогда и логово Смока обнаружим, разберемся в его генеалогии, как сказочный белорусский Покати-горошек, с Божьей помощью положим ему предел, дабы не портил нам жизнь своими дурацкими мифами.
