Продолжаем публикацию фрагментов книги О.БелоусоваПервая церковь в моем городе, которую помню, была небольшой, деревянной и находилась на том месте, где Бобруйская улица вливалась в площадь Мясникова. Была она такая незаметная, что, пожалуй, не осталась бы в памяти, если бы не то обстоятельство, что как раз возле нее располагался какой-то военный гарнизон, который каждые 1 Мая, 7 ноября, впоследствии и 9 Мая, короче, в каждый праздничный день стрелял в небо ракетами, устраивая для нас, пацанов, столь долго ожидаемое развлечение. Этой связью с салютами церквушка и запомнилась. Когда ее сломали?.. Скорее всего, в то время, когда реконструировали площадь Независимости. Тогда порушили вокруг Дома правительства много старых, но очень приметных зданий.
Красный костел не воспринимался как церковь. Он был вначале киностудией, потом Союзом кинематографистов и Домом кино. Говорят, что партийные власти не раз покушались взорвать и Красный костел, было и на моей памяти пару поползновений. Однако Бог берег это уникальное для Минска сооружение. А еще сохранило его то, что обитал в нем Союз кинематографистов, в то время организация в республике влиятельная. Да и у архитекторов, озабоченных переустройством Минска, приданием ему нового, современного облика, видимо, духу не хватало Красный костел разрушить.
Еще одна церковь, храм Александра Невского, располагалась на Военном кладбище, и когда отец получил мастерскую на Долгобродской, как раз напротив входа на это кладбище, из окна мастерской наблюдал, как, словно мышки, проскальзывают, спеша в храм, сквозь кладбищенскую калитку старушки-богомолки. Вообще, роль этих старушек, сохранивших в душе своей живую веру, невзирая на гонения и запреты, поддерживавших церковную жизнь, не осмыслена и не оценена нами, теми, что совсем недавно кичились своим безбожием, а теперь готовых за чей-то атеизм вцепиться в горло.
Как ни странно, но интерес к христианству, вначале чисто академический, возник у меня на университетских лекциях по научному атеизму. Но как и всякая идеологическая программа - будь то научный коммунизм или история партии, - эта программа составлялась в расчете на то, что "студиозус-советикус" никогда не подвигнется на чтение первоисточников, а удовольствуется многомудрыми комментариями. И если с научным коммунизмом и историей КПСС эти номера проходили, поскольку первоисточники (партийные документы, самые интересные из них) были строжайше засекречены, то с научным атеизмом обычная ориентация на замену первоисточника комментариями иногда сбоила. Первоисточник существовал. О нем все знали. Это была Библия. И хотя в открытой продаже ее не было, достать в Ленинской библиотеке все же удавалось. Правда, с трудом - объясняя всякий раз разным суровым библиотечным теткам, почему да зачем тебе понадобилась Библия. Однако библиотечный запрет на первоисточники все же был преодолим. Готовясь к экзамену по научному атеизму, "проглотил" за четыре дня подготовки и Ветхий завет, и все Евангелия, и все письма Апостолов, входящие в полный текст Книги. Удивительно, но экзамен сдал на "отлично". После экзамена по "атеизму" вынес одно - ощущение, что приобщился к величайшему литературному памятнику человечества.
Большой повод для размышления о сущности веры, любви и ненависти случился у меня в "эпоху" борьбы за Красный костел. На рубеже 90-х годов был принят закон, по которому бывшие церковные строения, храмы возвращались верующим. Согласно этому справедливому закону, костел святых Сымона и Алены, как опять стали называть знаменитое здание на площади Независимости, должен был быть возвращен католической конфессии. Не могу сказать, что эта идея была радостно воспринята кинематографической общественностью. Нет! Среди нас было достаточное количество тех, кто считал, что закон законом, а "понятие" диктует, что уступать нельзя. Было много и тех, кто полагал, что возвращение костела - дело святое и справедливое. Общественность, что называется, поделилась пополам. А представители католической конфессии меж тем заняли довольно жесткую позицию, не соглашаясь ни на какие переговоры, - выметайтесь, дескать, из костела, безбожники, и все тут. Начались акции с голодающими на морозе старушками, которые заплевывали входящих в Дом кино, награждая их при этом эпитетами вовсе не из христианского лексикона. Заседания правления Союза кинематографистов шли непрерывно. Тех коллег, которые занимали жесткую позицию, удалось постепенно убедить в том, что храм должен быть возвращен верующим. Да, не мы его забирали! Да, во многом благодаря нам он был сохранен! Все так! Тем более следует сделать последний шаг доброй воли и храм освободить. Во многом, должен сказать, эта позиция возобладала благодаря настойчивости, здравомыслию, стремлению сохранить в городе социальный мир, избежать межконфессиональных конфликтов, просто желанию понять друг друга, желанию пойти навстречу друг другу, которых придерживался тогдашний председатель союза Вячеслав Никифоров. Принять решение было тем более нелегко, что разнообразное начальство заняло откровенно провокационную позицию - разбирайтесь как хотите, наша хата с краю! Между тем партийная и советская "хата" в те времена была еще отнюдь не с краю. Еще если не все, то очень многое от нее зависело. Ну, например, а куда, собственно, выезжать Союзу кинематографистов? Ответ - а куда хотите! Горисполком кивал на горком, горком - на ЦК, тот на Совмин, тот - на горисполком. Круг казался неразрывным. А бабули у входа голодают и скандалят, ксендз проявляет подвижническую твердость, кинематографисты колеблются, начальники втихаря улыбаются, дескать, за что боролись, на то и напоролись. Конфликт казался неизбежным. Слава Богу, удалось его избежать. С огромным трудом как временное решение проблемы добились для союза помещения на ул. Карла Маркса, 5. Согласились с предложенным, поверив начальству, что со временем союзу будут построены, предоставлены, приспособлены и т.д. и т.п. Ничего, конечно, предоставлено не было. Нам солгали, прервав, по сути, существование в столице заметной общественной организации - Союза кинематографистов. Однако ущербности в душе от того, что мы приняли такое решение о возврате костела, не ощущаю, ибо уверен - храм вернули правильно, он для того и был построен, чтобы в нем люди молились. Разговоры о том, что не тем передали, что следовало не идти на поводу у католиков, а следовало договориться еще с кем-либо из иных, более лояльных конфессий, - отметаю. Не наше это было дело, не кинематографическое, заниматься играми. Да, по большому счету, в моем городе, в котором исторически сложилось конфессиональное разнообразие, в городе, где население впитало христианское "нет ни грека, ни иудея", где испокон века мирно уживались и православные, и католики, протестанты, иудаисты и мусульмане, где рядом с костелом стояла синагога, возле православной церкви была мечеть, где пресловутая белорусская толерантность начиналась именно как толерантность межконфессиональная. Вопрос ведь не в том, кто как молится, кто как принимает святые дары, кто как крестится, кто в какую церковь ходит. Вопрос в том и лишь только в том, живет ли в душе любовь к ближнему, что, согласитесь, одинаково важно для любого нормального человека, имеющего душу.
Пришел я к этому убеждению после разговора с минским раввином, удивительно доброжелательным, вовсе не старым еще человеком. В нашей беседе он обронил слова: "Все мы в конце концов люди Книги!" - и эти слова запали в душу. Да! Три мировые религии ведут свое начало от Ветхого завета. Три мировые религии во главу угла ставят любовь к ближнему, руководствуются десятью заповедями. Но раввин имел в виду еще нечто. Думаю, в его словах было заложено то, что может объединить и верующих, и атеистов. Сказав "все мы люди Книги", он подчеркнул непрерывность и неистребимость человеческого стремления к познанию, которое идет по двум дорожкам: дорожке собственно знания и дорожке веры, которые соединяются, сливаются в великих Книгах - Библии, Торе, Коране.
Однажды в разговоре с Владыкой Филаретом я вскользь затронул эту тему. Я опасался, что выдающийся богослов, видный православный иерарх не разделит моих в общем-то дилетантско-светских размышлений. Оказалось, нет! Оказалось, он об этом глубоко и основательно думает. Не чуждыми мои наивные экуменические воззрения оказались и для протестантов, и для мусульман, с представителями которых не однажды заводил разговор о нас, белорусах, как о "людях Книги".
Тогда и подумалось, может быть, в этом и уникальность моей родины, что ей внятна идея человеческой общности, человеческого единения в любви, вере и знании. Что за свою историю, пройдя по многим кругам страданий, неприятия, противостояния, она выработала некий "витамин толерантности", который позволяет преодолевать ненависть, застилающую глаза, позволяет искать компромиссы в самых острых ситуациях. Позволяет выживать, сохранять себя на самых свирепых исторических перекрестках. Может, терпимость наша, наша толерантность, наше умение услышать и принять иную точку зрения, понять оппонента, пройти мимо, не обратив внимания на агрессивную глупость, что извечное белорусское "абы не было вайны!", свидетельствующее не только об антимилитаризме, но и вообще о неприятии насилия, давления, об активном "непротивлении злу насилием", каким образом и как давшему плоды на нашей истерзанной насилием земле, - это вовсе не слабость наша национальная, а сила и мудрость. Может быть, потому, что подсознательно мы, живущие на белорусской земле, ощущаем свою общность как "люди Книги". Различных социопсихологов, проводящих международные тестирования, поражает тот высокий интеллектуальный уровень, который проявляется при общих исследованиях нашего народа, но не очень заметный в частной жизни каждого из нас. Может быть, это значит, что наше время еще не пришло, что все у нас еще впереди? Во всяком случае, нужно верить и любить, надеяться и стремиться, смирять гордыню, молиться и уповать! Жить!
