Человек с такой внешностью вполне мог бы стать звездой какого-нибудь западного кинематографа. Как Адриано Челентано, например, с которым его часто сравнивают. Но Николай Кириченко состоялся в самом что ни на есть белорусском театре — Купаловском. Сорок пять лет в его стенах, в том числе четыре — в должности генерального директора. Завтра народному артисту Беларуси семьдесят, а сегодня он у нас в гостях.— Николай Михайлович, сегодня ваша основная работа — преподавание актерского мастерства в академии искусств? Расскажите, как учите студентов влюблять в себя публику? Делитесь своим опытом?
— Влюбить в себя — неправильная задача. Я оканчивал театральный институт в 1969 году, потом два года работал в Бресте, хотя имел приглашение работать в Купаловском. Тогда это было царским подарком. В те времена там был такой мощный коллектив корифеев! Всегда говорю: это только благодаря моему учителю Дмитрию Орлову. Тогда у меня был юношеский максимализм, мне казалось, что он ко мне предвзято относится. У нас была лидерская тройка. И если моим однокурсникам Грунину и Белоцерковскому ставил по пятерке, то мне в лучшем случае четверку. Он всегда относился ко мне сурово, я несколько раз даже пытался уйти из института. Позже понял, что все было не так. Орлов в меня верил, поэтому и нагружал. На последнем курсе, можно сказать, бросил вызов: сделал мне такой премьерный показ по Мольеру, где я смог себя показать с лучшей стороны. В этом, мне кажется, и есть талант преподавателя.
Считаю, что в образовании главное — это получить школу. Могут меняться форма, театральные жанры, но основа всегда должна быть. Знаете, одно слово можно написать по-разному: менять шрифт, наклон букв и так далее, но главное — сделать это грамотно. Так и в актерской профессии. Я пытаюсь передать им школу, которую получил у Орлова. Ничего нового не изобретал, не придумывал. И там не было понятия «как понравиться зрителю». Недавно разговаривал с одной студенткой, спросил, зачем она идет в эту профессию? Отвечает: «Чтобы на меня обращали внимание». Я ей говорю: «Так вы не по адресу, вам в топ-модели».
— Дмитрий Орлов рискнул взять на свой курс парня с нетипичной внешностью, с армянскими корнями. И, как показала жизнь, не ошибся. Вы можете сразу определить, получится ли из молодого человека хороший актер?
— Моя внешность помешала мне поступить в первый раз. Не знаю, почему Орлов решился меня взять, но я ему очень благодарен. Сейчас тоже не все однозначно. Есть меркантильный интерес: нам нужен определенный типаж, и мы должны его тащить, несмотря на способности. У меня сейчас очень сложная ситуация, рву на моей седой голове остатки волос. Я дотянул до третьего курса человека, которого должен был отчислить еще на первом. Фактура-то была хорошей, и я все надеялся, что человек раскроется, прорвется. Я много с ним работал, постоянно давал шанс, тесно общался с родителями, но ничего хорошего не произошло. Хорошо, если в человеке есть резерв, который со временем выйдет наружу.
С тех пор, когда учился я, профессия актера потеряла свой престиж. Мы, будучи студентами, выходили на проспект и чувствовали себя избранными, на нас смотрели и восхищались. На наши капустники ломился весь город. Сейчас все иначе. Виной всему и затянувшийся ремонт в академии, и несовершенная система набора. Вдобавок социальная и экономическая ситуация. Мне иногда кажется, ребята идут в академию по принципу «куда легче поступить». Здесь не надо сдавать физику и математику. Выучила стишок, сделала красивую прическу, прочитала «Вороне где-то бог послал кусочек сыру…» — и ты уже студентка вуза.
— Орлов и многие другие преподаватели тех лет запрещали своим студентам во время учебы сниматься в кино. Хотя это ведь тоже хорошая возможность проверить, на что молодой человек способен. Вы своим студентам разрешаете сниматься?
— Орлов действительно запрещал. И, с одной стороны, это правильно. Актер должен быть вылеплен одними руками. А если он, еще будучи студентом, снимается, начинается ломка. Но я разрешаю, потому что многие из них платники, им нужны деньги на учебу. К тому же наши театры не резиновые, они практически полностью укомплектованы, поэтому даю возможность ребятам засветиться, в том числе и перед москвичами. Но очень не люблю, если ребята снимаются в тайне от меня.— Вы довольны своей кинокарьерой? И вообще, надо ли она хорошему театральному актеру?
— Кино в любом случае нужно актеру. Это одна из составляющих профессии, пусть и не главная. В кино другой способ существования, общения, и если ты владеешь и этим, становишься богаче. К сожалению, в основном приходится играть небольшие роли. Конечно, хотелось бы не просто продефилировать в кадре, а сделать что-нибудь серьезное. Я всегда вспоминаю своего Щапся из «Проклятого уютного дома». Мне за него совершенно не стыдно. Эта роль далась непросто, снимали в холоде и голоде, у меня даже был конфликт с режиссером: по-разному видели образ этого еврея. Я его все-таки убедил.
Был такой случай. Я получал специальную премию Президента, телевидение сделало большой репортаж, где меня показывали. Через несколько дней звонок: «Здравствуйте! Мы видели церемонию награждения. Скажите, вот мы с женой спорим: вы — Щапся? Я вас по глазам узнал! Нам так понравился ваш персонаж! Приезжайте к нам в гости». А ведь после выхода фильма прошло более десяти лет, получается, роль оставила след в сердцах зрителей. Вот это приятно.
— А про какие театральные роли можете сказать то же самое?
— Мой репертуар сейчас сильно изменился. Начало в театре было у меня очень сложным. Мне иногда казалось, что надо вообще уходить. Понимаете, белорусский репертуар, а здесь я со своими армянскими корнями. Зажимался, не мог раскрыться. А потом случились «Ночи лунного затмения», «Мы, нижеподписавшиеся». И конечно, самый мощный спектакль «Князь Витовт», где сыграл Ягайло. Изначально на эту роль приглашался актер из другого театра. И даже когда Валерий Раевский увидел фильм «Западня для зубра» Виктора Шевелевича, где я сыграл Ягайло, он мне сказал: «Теперь я знаю, каким должен быть Ягайло», но все равно не дал мне эту роль. А потом Алексей Дударев пришел к нему и говорит: «Что ты маешься? Бери Кириченко!» Мне кажется, это была очень мощная постановка. Я бы с удовольствием играл этот спектакль и сейчас.
— В свой юбилей вы будете играть Василя в спектакле «Вечер». Он входит в список самых дорогих сердцу?
— В первой редакции в Купаловском этот спектакль ставил еще Борис Эрин. Василя играл Виктор Тарасов, Никиту — Павел Дубашинский, Ганну — Галина Макарова. Великолепный состав. Потом его сняли из репертуара. Я понимаю значимость «Рядовых», но считаю, что именно «Вечер» — лучшее произведение Алексея Дударева. И в мою бытность директором возникла идея вернуть этот спектакль на сцену. Пришел ко мне Алексей и говорит: «Я даю согласие на повторную постановку, более того, снижаю авторские процентные ставки при одном условии: ты играешь Василя!» А это ведь деревенский мужик! Опять возвращаемся к разговору про мой типаж. Я стал отказываться. Он: «Мне нужны твои глаза!» Как после такого можно отказаться? Сейчас у нас два состава, мне кажется, оба по-своему интересные. Знаете, это тот случай, когда надо заставить зрителя не смотреть на внешность, а заглянуть вовнутрь.
— Сегодня ваша фамилия стала появляться в афише театра значительно реже.
— Когда я ушел с должности директора, началась совсем другая жизнь. Было очень тяжело, хотелось сказать: «Вы рано меня списываете!» Понимаете, четыре года я почти не выходил из театра. У меня было по пятнадцать спектаклей в месяц. Я приходил на работу к девяти утра, уходил поздно. Во вторник у актеров выходной, а у директора — рабочий. У администрации суббота и воскресенье — выходные, а у меня — спектакль. В отпуске я все равно днями был в театре, решал вопросы. Когда оставил директорское кресло, думал, наконец буду полностью выкладываться на сцене. Но потом вдруг репертуар начал меняться, ролей у меня все меньше. Стал ловить себя на мысли: «Завтра мне в театр не надо и послезавтра тоже…» И самое страшное, что к этому начинаешь привыкать, а потом вдруг: «Ой, у меня сегодня спектакль».
— Как относитесь к династийности в актерской профессии?
— Я считаю, что это прекрасно. Я работал с Владомирскими — все хорошие актеры: от деда до внука. Сейчас рядом династия Гарцуевых: сам Саша, Зоя Белохвостик и их дочь Валентина. Иметь такую актрису в театре — это счастье, она очень талантливая девочка.
— Почему тогда не повели за собой своих детей?
— Знаете, я в свое время нарушил все планы своих родителей. Когда первый раз не поступил в театральный, все вздохнули с облегчением. Я пошел на подготовительные курсы в политехнический институт, и все обрадовались, но я взялся за старое и со второй попытки пробился в театральный.
Хотел бы я, чтобы дети пошли в актеры? Во всяком случае, никаких подсказок или силовых приемов. Это наказуемо. Да, есть дети, которые с ранних лет за кулисами и постоянно это впитывают, а потом втягиваются и говорят: «Хочу быть актером». У меня сейчас на курсе учится Паша Павлють, сын нашего купаловца. Хороший парень, он еще в детстве в «Ревизоре» выходил. Моя младшая дочка тоже была на нашей сцене, выходила в нескольких спектаклях. Помню, на «Панораму» приезжал Сербский театр, Кира прошла по сцене со свечкой, сказала фразу на их языке, и ее засыпали цветами. Она была такая гордая и счастливая. А в лет восемь у нее спросили: «Ты хочешь стать актрисой?» Она ответила: «Я не хочу, чтобы мне указывали, где мне стоять и что говорить». И все. Она поступила в лицей на физико-математическое отделение, а мы-то думали, что она у нас гуманитарий.
— Николай Михайлович, были в жизни периоды, которые хотелось бы вычеркнуть?
— Были. Но они не связаны с творчеством.
— А те четыре года в директорском кресле?
— Ни о чем в жизни жалеть нельзя. Плохое, конечно, было. Я эмоциональный человек. Даже самый поганый период — это все равно часть жизни. Ты через это прошел, перестрадал, и вычеркивать это нельзя. Знаете, был период, когда хотел пойти к психологу, чтобы он заблокировал мне эти воспоминания, думал так найти спасение. Потом вдруг понял: это тоже должно остаться во мне. Прошлое, как архивы, из которых ничего нельзя вы- черкнуть.
stepuro@sb.by
Фото Владимира ШЛАПАКА и БЕЛТА
Фото Владимира ШЛАПАКА и БЕЛТА
