“Это было похоже на разборки различных властных группировок”

“Это было похоже на разборки различных властных группировок”Беларусь, принявшая в середине 1990 года Декларацию о суверенитете, на события горячего августа 91-го отреагировала более чем сдержанно. Правительство, парламент, ЦК КПБ воздержались от каких-либо громких заявлений, и первый официальный документ был принят лишь 20 августа. В 10.00 началось совещание Президиума Верховного Совета БССР. На нем было обсуждено обращение к гражданам Беларуси. Верховный Совет констатировал, что на территории республики сохраняют силу законодательные акты Белорусской ССР, продолжают действовать законно сформированные в соответствии с Конституцией Белорусской ССР структуры государственной власти и управления.

Некоторые руководители правительства, находившиеся в это время в отпуске, даже не стали его прерывать. Работали в привычном режиме предприятия, не поднимались по тревоге воинские части, не вводился запрет на митинги и демонстрации, а газеты продолжали без каких-либо намеков на жесткую цензуру освещать бурные события московского противостояния.
Подобная индифферентность позднее трактовалась по-разному, однако нужно признать, что сохранению спокойной обстановки в республике способствовало то, что изначально ни одной из политических сил не была вброшена искра в достаточно накаленную на тот момент ситуацию в Беларуси. Послепутчевские события развивались уже по совершенно иному сценарию. На открывшейся 22 августа внеочередной сессии Верховного Совета БССР было принято беспрецедентное решение, когда коммунистическое большинство парламента практически единогласно проголосовало за роспуск Коммунистической партии Беларуси и передаче ее имущества Советам. “Мы, народные депутаты БССР, входящие в группу “Коммунисты Беларуси за демократию”, считаем невозможным свое дальнейшее пребывание в этой партии”. Такая же волна “сдачи партбилетов” прокатилась и по всей республике. Еще одним итогом августа-91 стала отставка спикера парламента Николая Дементея, которого некоторые обвиняли в том, что он “открыто не осудил путчистов”. Первый секретарь ЦК КПБ Анатолий Малофеев “оказался временно безработным” и был вынужден отвечать на многочисленные вопросы прокурорских работников о “деятельности компартии”. Удалось удержаться у власти лишь премьер-министру Вячеславу Кебичу. Именно их мы и попросили вспомнить события 16-летней давности.
Анатолий МАЛОФЕЕВ, член Комиссии Парламентского Собрания Союза Беларуси и России по экономической политике, председатель Постоянной комиссии Совета Республики Национального собрания Беларуси по региональной политике и местному самоуправлению, бывший Первый секретарь ЦК КПБ:
— С Горбачевым у меня и до августа 1991 года сложились достаточно натянутые отношения. Уже было ясно, что в огромной стране идут не поддерживаемые большинством населения преобразования, а происходит системный развал. ГКЧП — это всплеск умонастроений небольшой группы людей, которые лучше других понимали, что уже наступают печальные, драматич-ные времена, которые будут иметь тяжелейшие последствия для всего мирового порядка. Так, увы, и произошло. Я знал многих из тех, кто инициировал создание Государственного комитета по чрезвычайному положению. Это порядочные люди. Но по такому качеству как решительность Янаев вряд ли соответствовал доставшейся ему роли. Совесть у него была, стремление было, но это ничего не решало. Он и другие ни с кем в республиках ничего не согласовывали и не имели связи на местах. Но это не значит, что они были ни в чем не правы. Другое дело, что их действия не привели к конкретному результату. Они думали, что их выступление что-то даст. Однако повернуть маховик истории уже не представлялось возможным. ГКЧП — это эпизод на фоне тяжелейших событий, переживаемых советским государством.
Вячеслав КЕБИЧ, руководитель Торгово-финансового союза, бывший премьер-министр Беларуси:
— Августовские события запустили часовой механизм, приведший к тому, что СССР разлетелся на независимые государства. Шансы спасти Советский Союз были исчерпаны задолго до этого. На 20 августа было назначено подписание нового Союзного договора. Однако все предшествовавшие этому события вели именно к введению чрезвычайного положения. Я, будучи одним из участников Новоогаревского процесса (когда разрабатывалась Конституция обновленного СССР), отчетливо осознавал, что политика Горбачева направлена именно на разрыв Союза. Лидер СССР каждый раз, когда видел, что мы выходим на финишную прямую, тут же заявлял, что пора взять технический перерыв: “Мы подработаем, вы приедете и подпишете”. Через неделю мы приезжали и с удивлением обнаруживали, что все, о чем мы ранее договаривались, исчезло из документа. А говоря о путче, я с большой долей вероятности могу высказать предположение, что Горбачев знал о готовящемся ГКЧП.
Николай ДЕМЕНТЕЙ, бывший Председатель Верховного Совета БССР:
— 18 августа после обеда мне с Фороса позвонил Горбачев. Телефонистка спецсвязи говорит: “Николай Иванович, вы будете разговаривать с Михаилом Сергеевичем”. Я говорю: “Хорошо”. Держу трубку. Тишина. Потом опять голос телефонистки: “Николай Иванович, где вы будете до конца дня?” Я сказал, где. “Хорошо, как только будет возможность соединиться с Михаилом Сергеевичем, я вам позвоню”. Но никто так и не позвонил. Позже Горбачев мне сказал, что в тот момент, когда он пытался связаться со мной, к нему пришел секретарь ЦК КПСС Олег Шенин с командой и отключили связь. Именно эта деталь меня заставила о многом задуматься. Связь, которой обеспечивался Генеральный секретарь, президент, — это связь мирового значения. СССР — ядерная держава. И по логике всегда должна быть возможность связаться с любой точкой мира, а не только Советского Союза. И мне не верится, что у Горбачева не было ни единого шанса связаться с кем-либо. Позже люди, его охранявшие, не раз заявляли: “Если бы глава государства нам приказал: открывай ворота, едем на аэродром и летим в Москву, то никто не мог бы его ослушаться. Но все дело в том, что такой команды не было”. Поэтому я и делаю предположение: если бы тогда удалось ввести чрезвычайное положение, Горбачев вернулся бы и был бы первым лицом в государстве. Янаев в те дни говорил: Михаил Сергеевич заболел, плохо себя чувствует, но он вернется, и мы будем вместе работать. И я уверен, что так и было бы. Но инициатива перешла к Ельцину.
Что же касается меня, то шокирующую новость о путче я узнал 19-го утром по радио. Пришел на работу, и у меня первый вопрос: “На вторник назначено подписание уточнений к Договору 1922 года о Союзе Советских Социалистических Республик. Так будет оно или нет?” Раздался звонок Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Ивановича Лукьянова. Он рассказал о последних новостях. Я спросил его о договоре и услышал, что, конечно, подписание будет перенесено на более поздние сроки. Также звонил Председатель КГБ СССР Владимир Крючков: его интересовала ситуация в Беларуси.
Тому, что происходило в Москве, мы не придавали особого значения. Все это напоминало нам разборки различных властных московских группировок, что было во времена Хрущева и Брежнева. В Беларуси ни митингов, ни шествий в поддержку ГКЧП не проводилось.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter