Впечатления от поездки в музей архитектуры и быта

— Это ужасно, — заключила моя дочь Даша и вышла из мини–музея белорусского быта.

Меня захлестнула безысходность. В который раз пытаюсь «продать» детям поездку в очередную этноусадьбу как необычное приключение, и, похоже, снова не получается. Ай, что я буду делать в следующие выходные?.. Мимо меня проехал рыцарь.

— Смотрите, дети!

— А можно на лошади покататься?

Катание на лошадке оказалось мероприятием забавным, но недолгосрочным. Коня долго запрягали, на Дашу надевали шлем, помещали стопы в стремя и... двадцать метров туда и обратно.

— Все?!

— Да, у нас 40 тыс. — один круг.

Еще 120 тыс. мы доплатили за катание на бричке, нужно же было и малыша порадовать.

— Все...

Пришлось опять посетить мастерскую гончара, коваля и свечной заводик. Купить монетку «на счастье» и свечку в виде собачки.

— Ой, смотрите, дети, куколки–обереги.

— Мама, это не куколки, а скрученные тряпки. Хорошо, что мы не живем в то время.

— Даша, но это же наша история!

— Вот я и говорю, хорошо, что история.

Я чего–то все время вспоминала свою бабулю. Прошу ее рассказать про старинное время, а она так нехотя — боты одни на троих, батька с пучком крапивы, чуть что не так. А однажды я нашла в сарае утюг, который грели на огне, бабушка аж подскочила от отвращения.

Под сарай мы приспособили дом Агаты — эта старушка еще жива была, когда бабуля ее участок купила. Мы новый дом построили, а Агатина хата после стала сараем. Там много диковинного было.

Идем с бабушкой свиней кормить, она мне рассказывает: вот тут сенцы, видишь, старые грабли еще сохранились, а там Агатина комната. Комната — это все жилье, в ней и печка, и стол, и кровать, а в соседней выгородке скот стоял. И я представила, как Агата ужинала и спать ложилась в сладковатом запахе сена и навоза. Бабуля моя ворочала вилами солому в хлеву, отправляя куда подальше взбудораженных свиней.

— Рэзаць вас пара!

И вечером мечтала, что все это надо с землей сровнять и новое построить. Не любила этностиль.

А мне нравилось. Ржавый серп нашла, спрятала, чтоб бабулю не злить. Принялась Агатин дом обследовать — обнаружила между бревен дыру, замазанную глиной, стала глину доставать, а за ней мешок полотняный, в нем деньги.

— Это древние, немецкие, — сказал мне соседский Витька. — Дай!

И мы подрались. Толстый Витька сломал мне палец и разорвал купюры на части. Я плакала, собирала, отвезла в город, долго хранила в пакете.

— Никому не признавайся, что у тебя есть немецкие военные деньги, — шептала Ксюха. — Тебя посадят в тюрьму.

— Мама, у меня есть немецкие деньги.

Мы долго рассматривали купюры.

— Ничего в этом не понимаю, — сказала мама.

Деньги унесла кому–то показать. Все.

— А что с теми деньгами?

— А, ерунда, потерялись где–то.

Отчего–то каждое мое погружение в историю было болезненным. Я там обнаруживала или то, о чем следует молчать, или натыкалась на вещи кому–то неприятные. И все время слышала — это не жизнь была... бедность, нищета. Может, потому и сформировалось во мне особенное отношение к аутентике, с которым я честно борюсь. Вот детей вожу, рассказываю про старину.

Даша рассматривает деревянный стульчик с дыркой.

— Это что?

— Унитаз, полагаю. Видишь, внизу горшок.

Даша закрывает глаза. Я закрываю глаза. Ночью мне снится полотняная сума и загон со страусами — два классических атрибута всех этноусадеб.

Есть места, где нужно побывать. Один раз. А что делать в следующие выходные? И вообще в плане привлечения туристов я не делала бы ставку на наше богатое историческое прошлое. Новое нужно создавать, комфортное, необычное, интересное. В этом моя бабуля была права.

Т.С.