Нет ничего короче, чем человеческая жизнь

Нет ничего короче, чем человеческая жизнь. Вроде бы всем это понятно. Звучит почти банально.

Давно, году в 1974–м, хотел сфотографировать древнюю старуху–староверку, ей уже было за девяносто. Она несла от леса к дому охапку травы. Увидела, как я поднимаю фотоаппарат, нацеливаясь на нее, замахала свободной рукой, начала ругаться. Сказала, что фотографировать ее не надо, что фотография забирает у человека жизнь. Я хотел объяснить «темной» старухе, что даже если и забирает, то лишь один миг. Секунду всего. Но пришлось спрятать камеру в сумку.

Потом я помог старухе донести траву до дома. Мы шли и разговаривали. Мне — 16, ей — 92. Она и порог своего дома позволила переступить, и старинные иконы в резном киоте, привезенные ее далекими предками, показала. Имена и отчества всех своих дедов–прадедов она до седьмого колена знала, а вот фотографироваться не пожелала, как ни уговаривал. Прощаясь, угостила яблоками. А на мое «спасибо» ответила очень серьезно, что мы — люди, должны помогать друг другу и так, а не за спасибо. Потом, когда я стоял у калитки, она, пожелав мне счастливой дороги, сообщила с тихой уверенностью в голосе, что вся ее жизнь еще впереди. Странно и удивительно все это было слышать и осознавать... Тогда, в свои 16, над словами той старухи не задумался, а теперь часто вспоминаю.

Как–то шел из Дворца искусства, перешел улицу Козлова и на переходе увидел пожилого мужчину. Куртка расстегнута, шарф болтается, шапка на одно ухо сползла. Стоит, шатается и за столб держится, вот–вот упадет. Людей вокруг много, но всем не до этого человека. У всех одна и та же мысль, что вот пьяный за столб, как за соломинку, цепляется. Кто–то даже улыбался. Не знаю, что, может, взгляд его какой–то отстраненный, испуганный, а может, взмах руки заставил меня остановиться и приблизиться. А он, как рыба, на берег попавшая, рот открывает, сизыми губами шевелит и что–то сказать пытается. До меня дошло, что никакой он не пьяный. Плохо ему. Одного прохожего, второго попросил помочь, от проезжей части отвести, но всем некогда, все отмахиваются и только быстрей идут. Женщина подсобила, кое–как отвели мужчину от столба, «скорую помощь» вызвали. Через пять минут машина уже на перекрестке была, на тротуар заехала, врачи уложили мужчину на носилки и быстро в автомобиль. На прощание сказали нам с женщиной «спасибо».

Шел по улице, на прохожих смотрел, злился. Думал, что вот этот человек, которого «скорая» увезла, вышел по своим делам из дома, может, хлеба купить или таблеток в аптеке, или еще чего... Вышел и мог не вернуться в свою квартиру.

Что–то подобное может с каждым случиться: со взрослым, ребенком. И если никто не поможет, пройдет мимо, отмахнувшись, не попытавшись даже вникнуть, то человека не станет. Хотя понятно, что он чей–то муж, брат, сын, отец. Потом близкие люди станут возмущаться, что все произошло на улице, что вокруг людей хватало, многие видели, но ни один не остановился... Будут говорить о человеческом безразличии и равнодушии, но лишь тогда, когда это их знакомого касается...

Да, я вспомнил яблоки, старуху–староверку и нашу встречу. Вспомнил ее слова, что люди должны помогать друг другу, не за спасибо, а просто так, потому что мы люди. Потому что нет ничего короче, чем человеческая жизнь.

ladzimir@tut.by