Эра конформизма

Демократией можно спастись, как спасаются антибиотиком?

В советские времена конформизм, иначе приспособленчество, был не в моде. Главенствовал принцип, под которым следовало понимать такие жизненные парадигмы, как ясность цели и определенность социальных устремлений. Конформизм тогда означал душевную лень, нежелание принять принципиальное решение, уход от конкретности в высь заоблачных абстракций, любовь к диалектике с ее текучими формулировками вроде «с одной стороны, с другой стороны». Борцу за светлое будущее было не по пути с носителями конформного сознания.

Что изменилось за последнее время? Главное — это мощный удар по принципам, связанный с гибелью Союза. Как оказалось, социальная теория не дает возможности для безбедного — в смысле духовном — существования. Скажем, атеизм с его вольтерьянством плавно сменился идолопоклонством в разных формах и лишь затем проблесками веры. Убежденность в неотвратимости светлого будущего, имевшая конкретные черты коммунистической формации, сменилась фаталистическими пророчествами Фукуямы о гибели цивилизаций, а также идеями английского историка Тойнби, полагавшего, что мы — современники родового строя. «Все смешалось в доме Облонских» — от партийного деятеля, истово бившего поклоны на паперти, до провинциального бухгалтера, вдруг осознавшего приоритетность своей профессии.

Конформизм за последнее время ожил, встряхнулся, почистил перышки и заявил о своей реинкарнации. Стало модным утверждать томным голосом: «А я уже ничему и никому не верю». Здесь ключевой союз — «уже». Историки, поняв, что крепко промахнулись с методологией марксизма, заявили о полной относительности исторического знания. Какие принципы, какая ясность, если причиной Второй мировой войны в одной книжке называются гнусные происки Гитлера, в другой — такие же людоедские устремления Сталина, в третьей все «объективировалось» с помощью ментальных, психологических вещей, ну а четвертая вообще объявляла, что войны не было, а все дело в марсианах.

Конформизм незаметно стал модой. Главное, говорят его нынешние адепты, не изменять мир, а приспособиться к нему. Все воруют — и ты воруй. Все побежали с тонущего корабля, значит, ты должен быть первым в этом потоке. Главное заключается именно в приспособлении: к обстоятельствам места и времени, к вождям, системе, директору–ректору, хозяину–председателю, жене–мужу. Вот нынче и получается, что мудрый психоаналитик в ответ на стоны пациента о невозможности влачить дальше свое собственное, личное существование произносит вещие слова о том, что плетью обуха не перешибешь, что нет возможности изменить сущее, надо изменить свое отношение к нему. И пациент в ответ на эти банальности блаженно засыпает, ностальгируя о золотом веке.

Ныне в обществе большинство считает за честь вступить в славные ряды конформистов. Со всех сторон так и слышится: «Я не революционер», «Дайте пожить спокойно», «Горьковского Данко с его горящим сердцем надо немедленно отправить к кардиологу или, того пуще, к психиатру». И все понимают: так надо, так и есть, принципы кончились, остались мы, бедные, с неустойчивой психикой, пережившие нокдаун в 1991–м и нокаут в 1993–м.

И все же что–то мешает так думать, так считать. Все же никуда не деться от понимания того простого факта, что конформизм не может быть спасением. Что все время приспосабливаясь, сложно остаться самим собой, сохранить себя. Если ты уникальный, то почему «приспособленчество»?

Очевидно, что конформизм в нынешней нашей ситуации — болезнь роста. Да и, следует признать, далеко не все вступили под это славное знамя. И речь не о Нине Андреевой, когда–то написавшей вещие слова: «Не могу поступиться принципами». Речь, видимо, о нашем человеческом естестве, которое все же протестует, возражает против глобализационных устремлений конформизма.

На конформиста трудно опереться. Его руко
пожатие отличается социальной вялостью. Все же мы, поводя очами окрест, ищем людей определенных, людей с позицией, не напоминающих пресловутый флюгер.

Вот ныне мы вступили в президентскую гонку. Пытаешься понять: а что хочет, скажем, тот же г–н Милинкевич? «Движения в Европу», «демократии», «реализации западного вектора в национальной политике»? А что это, по сути? Может, здесь поможет афоризм Гейне: «За тучными коровами следуют тощие, а за тощими — полное отсутствие говядины»?

Ведь то же оперирование пресловутой «демократией» — типичный конформизм. Здесь на месте принципа — предрассудок, основанный на том, что данная социальная форма — единственное спасение человечества. На том, что демократией можно спастись так, как спасаются антибиотиком.

...Будущее все же не за конформизмом. Будущее за принципами. Конечно, не надо подвигов. Не надо стучать себя в грудь, чтобы услышали окружающие. Но и нет никакой необходимости растворяться в реке времени с проворством поваренной соли. Эра конформизма возможна. Невозможно развитие общества исключительно на данной платформе.