О дикой природе и жизни рассказывает бывалый охотник могилевчанин Василий Семенок
Кому из нас не приходилось слышать рыбацкие и охотничьи байки о метровых щуках и подстреленных утках, которые чуть ли не сами падают с неба в сумки охотников. Конечно, слушательницы-жены затем лезут в холодильник за пельменями, но в душе благодарны мужьям, что те предоставили им редкие минуты семейного отдыха. А вот рассказы моего друга охотника со стажем Василия Алексеевича Семенка, ныне директора Могилевского филиала ОАО «Савушкин продукт», на мой взгляд, ценны тем, что реально отражают тесную взаимосвязь человека с природой. Хрупкое равновесие между ними, нарушенное азартом человека, может стоить дорого, обернуться большой бедой. Тогда не один охотник задумается: не повесить ли ружье на стенку как музейный экспонат и кто же истинный царь природы – представители дикой фауны или человек, поступки которого зачастую безрассудны.
Когда охота пуще неволи
На открытие сезона охоты охотколлектив Могилевского металлургического завода, который возглавлял Иван Иванович Мороз, по традиции собирался в деревне Чечевичи Быховского района на базе отдыха металлургов. Сюда приезжали известные борцы: мой друг трехкратный олимпийский чемпион Александр Медведь, двукратный олимпийский чемпион Иван Ярыгин, приезжали многие их друзья из России, также бывшие олимпийцы. Иван Сергеевич Ярыгин, царство ему небесное, запомнился не только как отличный охотник, но и как большой души человек, настоящий сибиряк. С молодых лет уходил на месяц в таежное зимовье, охотясь на пушного зверя, а также на изюбра. Он рассказывал, как охотился на бурого медведя на Камчатке и испытывал перед хозяином тайги дрожь, чего никогда не было во время поединков на ковре.
Медведь, выпоротый из берлоги, зрелище не для слабонервных, — рассказывал Иван Сергеевич. — Став на задние лапы, зверь в два с половиной метра шел на охотников как танк на укрепление. Тут может и вся жизнь пробежать перед глазами, мало ли что: заклинит патрон, будет осечка при выстреле.
Открытие охоты – это не столько азарт подстрелить зверя, сколько день новых знакомств и рассказов о том, в какие интересные ситуации охотники попадали. География поездок новых знакомых — от северных широт, где охотились на тюленей, до Камчатки, где шли на бурых медведей, а в Средней Азии охотились на архаров — горных козлов. Вес рогов этих животных достигает 32 килограммов. Случалось, что они срывались в пропасть, но за счет удара о землю рогами архары выживали.
Бегущий кабан пошел на таран
Удивительный случай произошел со мной в начале 80-х годов прошлого века в лесоугодьях Городецкого лесничества на Быховщине. Во время одной из охот на кабана бригада обложила большую площадь. Лай. Стрельба. Я в этот момент стоял возле небольшого болотца с торфоразработками, с полгектара примерно. Даже предположить не мог, что собаки выгонят зверя прямо на меня. Я прикинул: до леса метров полста, приложился и выстрелил кабану прямо под лопатку.
Что он в это время делает? Мгновенно останавливается и разворачивается в мою сторону. Я думал, что подпущу его на 8—10 метров и выстрелю еще раз, но не рассчитал скорость зверя. Пуля попадает ему в нижнюю челюсть, но не останавливает его. Он даже не тормозит, я оступаюсь назад, и кабан сносит меня с ног. Я и не заметил, как оказался у него на спине. Вместе с кабаном я улетаю в канаву. Охотники подбежали, но стрелять не стали, чтобы не ранить меня. Был там и мой тесть — бывший военком Чериковского района Виктор Васильевич Босаков, наблюдавший, как кабан топчет в грязи его любимого зятя. Однако он также стрелять не стал, вероятность ранить меня была очень высокой. Кабан мои 120 килограммов подбрасывал как игрушку – только ноги вверх взлетали. Хотя в то время у меня была спортивная выправка и я был членом сборной БССР по толканию ядра. Поэтому и кабану в каком-то отношении не повезло. Мои руки свела судорога, держась за заднюю ногу кабана, я не мог разжать пальцы. Даже не знаю, как потом отпустил руки, но думаю, что не последнюю роль сыграли собаки, отвлекавшие зверя. Только после этого охотники его пристрелили. Я же находился по пояс в болоте, вместо полушубка на мне были сплошные лохмотья. Будто ничего страшного со мной и не произошло. Ружье во время схватки с кабаном улетело на десяток метров в сторону, шапку я так и не нашел. От удара моя правая нога стала в два раза толще левой, и брюки разлетелись по швам. Я, измазанный в торфе и крови, был жалок. Охотники сочувственно меня осмотрели с полным убеждением, что у меня что-то случилось с головой. Как еще можно было объяснить в такой ситуации мой беспричинный смех.
Две ночи я не мог уснуть, хотя пытался всевозможными способами снять стресс. Только начинаю засыпать, как передо мной возникают маленькие злые глазки кабана, налитые кровью.
Тушу лесного исполина мы отвезли на Могилевский мясокомбинат — она потянула на 260 килограммов. Посмотреть на кабана-гиганта сбежались почти все работники мясокомбината. В итоге тушу списали на утилизацию, так как употреблять мясо в пищу было чревато для здоровья. Постаревший секач-одиночка, изгнанный из стада и обозленный на жизнь, носил в себе около десятка пуль от прежних охот. Местные старожилы рассказывали, что на «боевом» счету этого кабана не одна задранная охотничья собака, а также не один охотник залечивал раны после схватки с ним.
Охотники потом меня подначивали, мол, «ищите для Семенка номер с деревом, у которого сучья самые большие».
То, что охота на дикого кабана действительно опасна, свидетельствует случай со знаменитым советским телеведущим «Клуба кинопутешественников» Владимиром Шнейдеровым. Во время съемок телесюжета в Чериковском заказнике дикое стадо загнало его на дерево. Получилось так, что примерно полсотни кабанов вышло на его операторов с тогда еще пленочными телекамерами. Они разбежались по лесу, бросив в снег аппаратуру. Отснятый за неделю материал, пейзажи, купание в ледяной проруби жителей деревни Пильня, которым заплатили по три рубля, все было испорчено. Потом Шнейдеров их публично отчитал за нерасторопность.
У меня на памяти еще один эпизод, когда дикая природа не простила человеку жестокое обращение с ней. Во время одной из охот на Славгородчине мы ранили дикого кабана. Была поздняя осень, сумерки сгущались быстро, да и снег замельтешил. Местный лесник предложил прекратить преследование раненого зверя до утра — дальше ближайшего болотца он не пойдет. Собаки потерялись и придут в деревню не раньше полуночи. Была банька и красиво накрытый стол, чего греха таить, данная часть охотничьего ритуала самая желанная. А поутру жена хозяина велела нам ждать мужа дома. Оказалось, что он еще до рассвета уехал на лошади в лес, чтобы добить зверя. К полудню мы все забеспокоились: лесник домой так и не возвратился. Мы погрузились в уазик и поехали к тому месту, где вчера прекратили преследование кабана. На километр отошли в болото и стали свидетелями ужасного зрелища: почти рядом лежали мертвый кабан и смертельно раненный им егерь. Причем охотник даже не успел по зверю выстрелить. А дело было так: кабан залег в торфяную лужу, чтобы охладить кровоточащую рану. Мелкий кустарник явно перекрыл егерю обзор, он и наткнулся прямо на сонного зверя. Тот ему клыками, как лезвием, вспорол живот, и егерь уже был не в состоянии защититься. Он был не новичок в охотничьих делах, но беспечность и воля случая сыграли злую шутку. Поэтому дикий кабан в ярости чрезвычайно опасный зверь. Охотники, наблюдавшие в тайге за схватками кабана и тигра, рассказывали: поединок заканчивался тем, что хищники уничтожали друг друга.
Впечатления от этой охоты были для меня сродни личной трагедии — я перестал после этого на Славгородчине охотиться.
Не стреляйте в хозяина тайги
В молодые годы я часто уезжал на охоту в Читинскую область, в район таежной реки Шилки на границе с Китаем к охотнику-медвежатнику Геннадию Цикало — истинному сибиряку. Он был просто кладезем знаний о повадках хозяина тайги — медведя. Как защититься от косолапого, если он тебя настиг врасплох? Оказывается, надо просто лечь и притвориться умершим – лежи и не дыши. Даже, если он тебя помял и отошел в сторону – все равно лежи и не шевелись. Медведь еще минут 10—15 будет наблюдать, шевелишься ты или нет. Потом может подойти и забросать тебя валежником, принюхиваясь, живой ты или нет. Не дай бог, ты шевельнулся — мишка тебя тут же разорвет, как бумагу. Я и сам во время экспедиции охотился в Таджикистане в горном ущелье, наблюдал, как опытные охотники выкуривают медведя из берлоги. Он так дико ревел, что мы с другом залезли на самую высокую чинару, от греха подальше. Хотя нас предупреждали, что от медведя прятаться таким образом бесполезно – они взбираются на деревья, как кошки. Мы были поражены жестокостью этой охоты: видим, как охотники прижали мишку рогатиной и полоснули его ножом-тесаком по животу.
Медведь сидит и натурально плачет, как человек, у него вываливаются кишки, он их снова загребает, а они выпадают снова. Я тогда, сидя на чинаре, дал себе зарок никогда в жизни не охотиться на медведя – это зрелище не для слабонервных. Охотник тем временем разделал зверя, забрал себе желчь, шкуру, а также лечебный жир.
Матерый обид не прощает
Я не признаю «царскую» охоту с десятками собак, когда азартом правит инстинкт, лес трещит от выстрелов и на бедного зверя устраивается настоящая облава. Однако волк тот зверь, охота на которого без облавы немыслима. Сам я родом из лесных краев — деревни Гута-Корецкая Брянской области России, где жители засыпали под вой волков и просыпались под волчью песню. Я вспоминаю, как отец поутру приходил со двора и сообщал семье новость о том, что волк за ночь задрал нашу собаку. Но этим матерый не ограничился: еще задрал в сарае двух овец.
Был такой удивительный случай. Лунная ночь. Отец мне показывает в окно, как по двору ходит волк, просматривает территорию. Собака, чувствуя опасность, затаилась в будке. Отец уже берется за ружье, а мы и не видим, что второй волк сидит на будке сверху. Матерые исключительно опытные охотники, и их задача выманить собаку наружу. Первый волк, обойдя двор, подходит опять к будке и бросается прочь – осмелевшая собака выскакивает и получает удар сверху от второго волка. Счет идет на секунды — смертельно раненную собаку волки уносят, а наше появление с ружьем уже запоздалое.
На Брянщине мы каждый день сталкивались с волками. В школу ходил во вторую смену по лесной дороге. Расстояние до села – километров десять. Возвращаешься домой, а волки предусмотрительно сидят на лесной дороге за сотню метров и поджидают тебя. Я останавливаюсь, они уходят дальше, и тогда я продолжаю путь к дому.
Охота на волка была тогда на Брянщине выгодным промыслом. За шкуры хищников в райцентре Клинцы платили хорошие деньги, но этот промысел был сопряжен с немалой опасностью. Обычно находили логово и забирали оттуда волчат, но потом надо было выследить и убить волчицу. В противном случае из мести она способна уничтожить в деревне всю живность. Я выходил на такой промысел со своим дедом (мне тогда было 10 лет). Волчат забирали в мешок и шли к деревне, пока волчица в это время где-то добывала для них пропитание. На полпути к деревне мне доверяли мешок с волчатами, и я нес ценный груз домой. А отец и дед тем временем поджидали волчицу в засаде — она обязательно шла по следу, по запаху волчат. Я потом понял, что был для волчицы приманкой, а отец и дед поджидали ее с ружьями на вышках. Уже на подходе к деревне слышу выстрелы – это означало, что хищница вышла на мой след. Через некоторое время дед Яшка (Яков Григорьевич) и отец притаскивали домой убитую волчицу.
А еще дед Яшка умел переговариваться с волками, это была своего рода народная брянская забава. Мы выходили ночью на опушку, взбирались на стожок с сеном, после чего дед доставал кувшин и заводил песню, завывая в сосуд точь-в-точь как волк. Через небольшой промежуток времени, где-то далеко-далеко, слышим, отозвался один волк, затем второй, третий... В течение часа, смотришь, то тут, то там заблестели огоньки их глаз. У меня по коже бежал мороз, но дед ружье умышленно не брал с собой. Только учуяв людей, волки уходили обратно в лес.
Я еще был ребенком, когда волчица жестоко отомстила сельчанам-землякам за уничтоженное потомство. Мое детство пришлось на непростое сталинское время, когда люди за трудодни целый день горбатились в поле и жали урожай вручную, так же молотили и складывали его в снопы. Женщины за работой и детей рожали, и меня мама родила в снопах среди поля. Дети были предоставлены сами себе, поэтому во ржи отрывали колоски и спичками поджаривали зерна, так как голод был нешуточный. Немного поодаль женщины под песню жали серпами урожай. И вдруг слышим встревоженные крики: «Волк, волк…» Мы обернулись и видим, что прямо на нас несется огромнейший волк. Поначалу думали собака, но хвост, торчащий палкой, сомнений не оставил — волчица. Мы все срываемся и сломя голову несемся в деревню. Поскорее бы достичь деревенской улицы, но с нами, старшими, бежали пацаны, которым было лет по 6—8, вот они и начали отставать. Тогда самого крайнего волчица сбивает с ног и зубами впивается в сонную артерию. Вся деревня уже сбегается в нашу сторону, кто с серпом, кто с вилами. Хищница, не выпуская из зубов ребенка, предусмотрительно бежит прямиком к болоту. Пока люди окружают болото, волчица скрывается вместе с жертвой – никаких следов и надежд, что похищенного ребенка можно найти живым или мертвым. Может только Всевышний решил тогда вернуть тело погибшего малыша — мужики совершенно случайно заметили торчащую из болотной топи ручонку. Именно там припрятала жертву волчица. Для деревни это было настоящее потрясение — пострадать от волчьей мести могла любая семья.
Холостой патрон для глухаря
Те из охотников, кто хотя бы раз охотился на глухаря, могут подтвердить, сколь это захватывающее зрелище: попасть в лес надо к его утренней песне. Поднимаешься заполночь и через час-полтора должен быть уже на просеке. Природа только пробуждается, вокруг тебя туманные сумерки, но глухариное пение услышать не так просто. Оказывается, что когда тетерев заводит свою песню, то у него закладывает уши и он ничего не слышит. Когда ее прекращает, ты должен замереть, ни малейшего движения, так как в этот момент он улавливает малейший шорох. Поохотиться на тетеревов я поехал в леса Витебщины вместе с младшим сыном Семеном, тогда членом национальной сборной Беларуси по вольной борьбе. Переночевали мы в лесной сторожке. Закрепленный за нами егерь настрого велел свои патроны на охоту не брать, сославшись на правила безопасности. Сказал, что, мол, берет картечь, рассчитанную только на глухаря. Я тогда не придал такому решению значения. Соблюдая все меры осторожности, мы подошли настолько близко к поющему глухарю, что виден был его силуэт на дереве. Перед этим егерь дал мне свои патроны, я прицелился, стреляю, а мой трофей, громко хлопая крыльями, улетает в гущу леса. Егерь выходит из-за дерева и раздосадованным голосом говорит: «Ну что, мазила, наверное, волновался». Сгорая со стыда, я начал оправдываться, что, мол, с такого расстояния не мог промахнуться по птице, в нее можно было палкой попасть. А потом мой друг, известный на Витебщине охотник и фермер Александр Борисенок раскрыл правду: оказалось, всем заезжим егерь выдавал холостые патроны, чтобы сохранить дичь. Настоящие боеприпасы выдавал только иностранцам, которые платили за лицензию на тетерева около тысячи долларов. По его мнению, настоящий охотник должен получить истинное удовольствие уже от того, что подкрался и пальнул по глухарю, пусть даже холостыми патронами. Я очень хотел добыть для домашней коллекции чучело диковинной лесной птицы, но довольствовался только ее песней. О чем, кстати, нисколько не жалею.
