Экзистенциальные угрозы

Угрозы бывают разные: военные, экономические, экологические и так далее, но вот нынче особую остроту приобретают связанные собственно с человеческим существованием, его внутренним миром и качеством. Читаем, например: профессиональный стрелок на двух пистолетах «Глок» исполнил классические произведения Людвига ван Бетховена. Мало того, «поднялся» до самой «Мурки», причем в пальбе ему помогали оркестр и два солиста. По этому поводу сразу же вспомнился Владимир Маяковский: а вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейтах водосточных труб? Но в одном случае перед нами блестящая метафора, а в другом — прямая экзистенциальная угроза. То есть тот случай, когда эпатаж приобретает изнаночную форму, когда трансформируются важнейшие константы и ценности, связанные с существованием человека.


 Скажут: вот так угроза. Тогда обратимся к классике. У Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите» подлинно человеческое, истинное счастье главные герои приобретают только после смерти. Опять изнаночная философия. «Великий Воланд!» —– не переставая восклицает Маргарита, и никого не удивляет, что «великим» является не бродячий проповедник Иешуа, символизирующий свет, а тот, кто представляет полярные силы, тьму. Формой искупления является смерть, но не жизнь. Чего ж удивляться, что эта «жизнеутверждающая» тенденция сегодня приобретает уродливые формы, прежде всего в соцсетях и среди молодежи.

Экзистенциальные угрозы формируются сегодня на нескольких фундаментальных основаниях. Первое: тотальное неверие и недоверие, кризис традиционных ценностей, утверждение неопределенных и неясных большинству сущностей. Например, какая–то вялая реакция в обществе на факты ущемления прав христиан, Папа Римский не перестает бить тревогу по поводу того, что борьба за права человека в ряде случаев превращается в борьбу с христианами. И дело не в том, что одни ценности замещаются иными, это как раз процесс естественный. А в том, что новые ценности вызывают многочисленные протесты: вспомним хотя бы кризис традиционной семьи и все, что сказано по этому поводу.

Второе: утверждается неопределенность, то есть можно все, и никто не понимает, где критерии истины. Та же вера превращается в фанатичное следование постулатам, за которыми убийство ни в чем неповинных людей, и террор сегодня с точки зрения рациональной сложно понять и оценить. Убивают — в Стокгольме, Санкт–Петербурге, иных городах — ради чего? Если чужая жизнь — лишь средство, то можно все, что угодно. Это не достоевщина, это превращение утопических идеологических доктрин в политическую и военную практику.

Третье: стало совсем неважно и с идеологическими доктринами. Набирают популярность их крайние формы, вообще радикализм главенствует в общественном сознании. Куда, интересно, подевались разные прекраснодушные мечтания, розовые сны человечества? Новый Николай Чернышевский не пишет про ночные видения Веры Павловны, новый канцлер Мор забыл про существование им же открытой «Утопии», новый Томмазо Кампанелла утратил «Город Солнца». Все больше антиутопии, жесткие сюжеты про глобальные угрозы, в которых нет идеализма, зато полно крови и смертей. Такое чувство, что человечество устало от идеальных конструкций, в том числе и коммунистических, но вот ведь вопрос: нет ничего взамен, кроме известных высказываний, что «именно мы знаем правду», «именно мы самые сильные», «именно мы можем претендовать на истину в последней инстанции». Чего ж удивляться, что С.Хантингтон пишет про «конец истории», и разве он один?

Как ни странно, но сопутствующим процессом здесь является всеобщая унификация и стандартизация. Радикалы на одно лицо в любой части планеты. Критики традиционных ценностей везде повторяют одни те же мантры. Но тогда возникает закономерный вопрос: что, предыдущая наша история столь бессмысленна и бессодержательна, что ее обязательно надо взорвать и, как получается, взорвать изнутри? Не думаю, что это так. И в этой ситуации стоит надеяться на старый и добрый здравый смысл, на присущую большинству осторожность, на понимание того, что общество переживает очередной кризис, которых столько уже было.

Логика общественного развития до сих пор остается загадкой, несмотря на усилия сотен выдающихся интеллектуалов. И, конечно, не только сегодня мы испытываем давление экзистенциальных — сугубо человеческих угроз. Вот Сократа приговорили к смерти за «совращение юношества», то есть новое понимание ценностей, которое позже стало обыденным. Не исключено, что и сегодня произойдет что–то похожее. И мы будем ходить на концерты, в которых «Аппассионату» исполнят на «кружках Эсмарха» (привет Ильфу и Петрову), а слово «смерть» станет таким же оптимистичным, как и «любовь».
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter