Инна Галицкая — дочь минских подпольщиков.
Татьяна и Константин Галицкие с риском для жизни спасали военнопленных.
— Инна Константиновна, чем именно занимались ваши родители в годы оккупации?
— Они в числе группы подпольщиков выводили офицеров Красной армии из лагеря военнопленных в Минске. Мой отец с Полесья, после воссоединения с Западной Белоруссией его перевели на работу из города Ельска Гомельской области в город Ошмяны Гродненской области. Там он работал главным бухгалтером сберегательной кассы, там нашу семью и застала война. Маму с детьми отец посадил в машину и велел водителю отвезти нас на железнодорожную станцию. Сказал, чтобы добирались до Минска и поселились на окраине, в районе сельскохозяйственной выставки. Так ему потом будет легче нас найти. Сам он остался в городе: нужно было эвакуировать документы и ценности. Железнодорожную станцию уже разбомбили. Водитель вернулся в город, у него там оставалась семья, а мама с тремя детьми вместе с другими беженцами пешком, под бомбежками направилась в сторону Минска. В руках у нее был чемодан, за ручку которого, чтобы не отстать и не потеряться, держался мой брат Гроня (ему было 12 лет). В другой руке — рука моей сестры Зори. Зубами мама держала передник, в котором лежала я, — мне было два года. Мама рассказывала, что при бомбежке и артобстреле мы ложились на землю солнышком, и она нас сверху накрывала собой. Говорила, если снаряд или бомба упадет, чтобы все вместе и погибли. И спали мы на земле тоже солнышком.
Квартиры свободные в Минске были: некоторые жители успели эвакуироваться. Мама заняла одну из пустых комнат в доме, где раньше жили работники сельскохозяйственной выставки, — это в конце бульвара Толбухина, примерно там, где был после войны НИИ механизации сельского хозяйства Академии наук республики. Там и нашел нас отец.
Оставшиеся мужчины поселка и Комаровки готовились уйти в лес, в партизаны. Но прежде им было необходимо организовать побег из лагеря примерно двадцати человек — в первую очередь офицеров, разбирающихся в военном деле: все понимали, что руководить отрядом должны не гражданские и не рядовые.Летом 1941-го в Минске уже был лагерь военнопленных: их ежедневно под конвоем автоматчиков выводили в город — расчищать завалы, возникавшие в результате бомбежек и артобстрелов. Была установлена связь с лагерем, определены те, кого первыми будут выводить. Когда заключенные работали на расчистке завалов, к развалинам незаметно подходил мой отец, а к нему — тот из узников, кто должен был бежать следующим. Отец был отличным фотографом-любителем, и у него сохранился фотоаппарат. Он сам проявлял и печатал снимки. Сделанное им фото и подклеивалось в паспорт. По мере готовности документов выводили пленных.
— А откуда брались документы?
— В поселке жила женщина, трудившаяся до войны в военкомате. У нее на работе в сейфе хранились паспорта новобранцев; когда началась война, она как ответственная за документы просто принесла их домой. Вот и пригодились эти паспорта, для них требовались только фотографии, которые делал отец. И именно поэтому выводить нужно было молодых офицеров, способных внешне сойти за юношей.
— Как организовывался сам побег?
— Непосредственно в этом участвовали только женщины. Колонну пленных вели по городу, охраняли ее автоматчики — два в начале колонны и два в конце. По тротуару с заранее подготовленной одеждой шла женщина. В определенный момент она встраивалась в оговоренную шеренгу, снимала с себя верхнюю одежду и отдавала пленному вместе с шапкой: главное было — прикрыть лагерную робу. По команде пленного-наблюдателя женщина вышагивала из колонны обратно на тротуар, а через некоторое время переодетый узник выходил и шел следом за ней. Так его доводили до подготовленной квартиры, где уже топилась печь, — в ней сжигалось все лагерное тряпье. Беглецу вручали документы, для него была уже собрана одежда и белье. Затем его переправляли в лес. Мама рассказывала, что сложнее всего было добыть необходимые вещи — телогрейки, штаны, рубахи, кальсоны, шапки, а еще — держать связь с лагерем и выяснить, кто из пленных офицер.
— Скольких так успели освободить?
— До ареста отца так были выведены 18 человек. Готовились освободить еще двоих, но уже не успели. Моя мама, Татьяна Федоровна Галицкая, в числе других тоже вывела несколько военнопленных. Последним из них был молодой лейтенант, которого звали Жан. Мама привела его в нашу квартиру, где он переоделся, а отец вручил ему паспорт.
Жан видел нас, детей, и понимал, какому риску подвергается семья. Нас трое было: я, сестра и брат (два года, шесть и 12 лет). Жан дал отцу обещание позаботиться о детях, если останется жив: «Они ни в чем не будут нуждаться, Костя». Может, поэтому мама его и запомнила лучше других.После войны назначенная моей маме пенсия была увеличена на некоторую сумму как участнице подпольного движения на основании письменных заявлений свидетелей. Сама она никогда не просила ничего ни для себя, ни для нас, детей. Мама всегда повторяла одну и ту же фразу: «Если бы Жан был жив, разве мы бы так жили?» Говорила: «Жан стоит у меня перед глазами. Я его так хорошо помню. Разбуди ночью — и я его узнаю». Тогда мама не знала его настоящего имени — просто Жан, так к нему все обращались.
— Как вы выяснили, что Жан, которого спасла ваша мама, — это Иван Кабушкин?
Герой Советского Союза Иван Кабушкин.
— Вам известно, как и почему арестовали вашего отца?
— На него донесли. После войны маму вызывали в НКВД на очную ставку с женщиной, которая выдала отца. Знаю от мамы, что звали ее Клавдия и что она была за связь с немцами осуждена на 15 лет. Протоколы ее допросов и показания свидетелей, вероятно, есть в архивах. За отцом немцы приехали ночью и увезли. Мама тут же собрала вещи и ушла с детьми. Позже соседи рассказывали, что часа через два после нашего ухода приезжала машина — вероятно, за нами. Мама ходила к тюрьме на Володарского и через полицая, с которым у подпольщиков была связь, передавала отцу то луковицу, то еще что. Отец знал, что она приходит, однажды они даже виделись через забор, и тогда он взял с нее клятву, что всем детям она даст образование, — мама это обещание выполнила. А однажды полицай сказал: «Таня, больше не приходи и не плачь. Кости уже нет, вчера их увезли в Тростенец». И передал ей спичечный коробок, а в нем — папин нательный крестик, который у моей сестры хранится до сих пор.
— Как вообще получилось, что ваши родители стали подпольщиками? Я правильно понимаю, что членами партии они не были, их группа сложилась стихийно…
— Мой отец не был ни партийным, ни военным, сугубо гражданский человек. А мама оказалась среди подпольщиков вместе с ним. Представьте, она, простая женщина, которая с тремя маленькими детьми приехала из деревни в город, где никого и ничего не знала, вдруг, рискуя жизнью, идет и выводит пленных. Такое было в людях чувство патриотизма и потребность защищать Родину!
Старший сын К. Галицкого Николай ушел в партизаны.
— После ареста отца в оккупированном городе вашей семье было нелегко прожить…
— Уйдя с прежней квартиры, мы поселились на улице Беломорской, дом 18, квартира 4. Этот адрес отмечен немецкой комендатурой на обратной стороне свидетельства о рождении моей старшей сестры Зори. Во время войны мама шила. Откуда у нее была эта машина «Зингер», я не знаю, но я потом на ней сама училась шить. Так вот мама из каких-то тряпочек могла сшить блузочку, передник, и это изделие меняла на еду на Комаровке. Многое сохранила в памяти моя сестра Зоря, но, когда рассказывает, всегда плачет. У нее была холщовая сумка через плечо, и они ходили по деревням: стучались в дома и просили что-нибудь — кто давал картофелину, кто лепешку... А как было прожить в Минске? Какие-то помои выливали из немецкой столовой, выбрасывали объедки, люди их собирали — без слез невозможно ни слушать, ни говорить об этом…
Мама же делала все, чтобы защитить нас. Когда убили гауляйтера Кубе, она попала в облаву: Комаровку арестовали практически всю, знали, что там партизанский очаг, а ее взяли в городе. Ночью задержанных поместили в подвал Дома Правительства, а ранним утром погрузили в машины и повезли — понятно, что за город, расстреливать. Мама рассказывала, что у грузовиков были низкие борта, люди сидели на корточках. На кабине стоял пулемет, в кузове — два немца с автоматами, а мама находилась с самого краю, около борта. И вот когда машина поворачивала на улице Советской, она решилась. Подумала: все равно погибать, а дома трое детей. И как сидела, так и перевалилась за борт, прямо на брусчатку. «Машины проезжают мимо одна за другой — а я лежу. Когда все проехали, встала, а платье разорвано сверху донизу». Запахнула его и пешком через весь город пришла домой. Мы, дети, еще спали…
— Почему вы раньше не обнародовали историю освобождения Кабушкина из плена?
— Уже будучи взрослыми, мы с сестрой Зорей пошли в Институт марксизма-ленинизма при ЦК Компартии Белоруссии, в отдел истории партизанского движения. Тогда мы знали уже фамилию Жана и хотели об этом рассказать. Но начальник отдела оказался в командировке, а сотрудники интереса не проявили. Желание поднимать эту тему пропало надолго.
Но годы уходят. Перед памятью павших за свободу Отечества, перед моими родителями, перед потомками Героя Советского Союза Ивана Кабушкина, перед теми, кто пишет историю партизанского движения в Беларуси, я должна рассказать об этом: как 18 офицеров Красной армии были выведены из лагеря, обеспечены одеждой, документами и переправлены в лес.Именно они составили ядро стихийно сформированного партизанского отряда под руководством Ивана Кабушкина и действовали параллельно с отрядом, созданным по заданию горкома партии. О деятельности и соединении этих двух отрядов написаны статьи, книги, даже снят фильм. Но ни в одном источнике не говорится, как же произошел побег из лагеря, кто его организовал и помогал беглецам скрыться от фашистов. Может быть, удастся установить имена и других подпольщиков — возможно, их дети что-то помнят и могут рассказать.
ovsepyan@sb.by
