«В самом центре Минска возле драматического театра имени Янки Купалы установлена большая елка. Пушистый Дед Мороз ласково смотрит на многочисленные группы школьников, которые пришли полюбоваться ею. На город спускается вечер, и колючая красавица загорается десятками ярких электрических лампочек. Много других елок украшают город…» — пишет 2 января 1945 года «Советская Белоруссия». Несмотря на войну, разрушенные дома, голод, Новый год жители Минска встречали с радостью. Это был их первый зимний праздник в освобожденном от фашистов городе.
Солнце прячется за горизонт, его сменяют фонарики-подсветки. Мы с Раисой Семашко гуляем по заснеженному проспекту Независимости и вспоминаем то самое 1 января 1945 года.
— Сейчас кажется, эти семьдесят мирных лет пролетели, как один день. Я, например, хорошо помню, что большая елка в тот Новый год стояла в парке Горького, — Раиса Кирилловна неторопливо подходит к Октябрьской площади. – Украшали ее бумажные фигурки, а рядом был каток. Коньки, конечно, считались дефицитом. И, чтобы получить заветную, пусть и заношенную, пару, приходилось записываться в секцию по фигурному катанию.
В то время пятиклассница Раиса Семашко жила с родителями в частном секторе на окраине Минска. До войны они снимали комнату у человека по имени Либо. В 1941-м, уходя в гетто, хозяин предложил переехать в его часть дома. «Товарищ, Семашко, — сказал он моему отцу. – Если мы останемся живы, то помиримся (решим, как размещаться в комнатах. – Прим. авт.)». Но домой Либо так и не вернулся.
Улыбчивая до этого собеседница сразу становится серьезной: «В оккупацию жизнь в Минске продолжалась. Люди старались себя приободрить, поэтому в войну елки стояли во многих квартирах. У нас дома первая появилась в 1941-м. Из книг мы знали, на ней обязательно должны висеть сладости. Вот только где их взять, оставалось загадкой. Долго не думали, смастерили самодельные – завернули хлеб в сохранившиеся от конфет фантики».
Девочки, говорит Раиса Кирилловна, часто забегали друг к другу, чтобы оценить, какое у кого деревце. Интересно, что как только подружки заходили в дом, маленькая хозяйка предупреждала: «Только смотрим!» Подходить к елке, а уж тем более угощаться «конфетами» запрещалось.
Порошит снег, мы идем по шумному проспекту. «Волшебный сон в зимнюю ночь», «Новый год в Чунга-Чанге» — зазывают на праздник цветные афиши. В 1945-м объявления были менее яркими, но программу на 1 января предлагали насыщенную. Хотя для современного зрителя специфическую. Так, днем в кинотеатре «Родина» транслировали «Как закалялась сталь», а вечером — «Музыкальную историю». В «Первом» — «Петра I» и «В шесть часов вечера после войны».
Раиса Кирилловна останавливается и показывает в сторону Красного костела: «Справа от него «Первый» когда-то и стоял. Кинотеатр этот гитлеровцы построили сразу, как заняли город, тут шли фильмы для фрицев. В 1944-м там, помню, тоже елка стояла».
«4, 6 и 8 января в помещении окружного Дома Красной Армии состоится концерт для школьников. Начало в 12 часов, — сообщали тогдашние газеты. — В фойе елка, массовые гуляния и танцы. Билеты от 5 до 10 рублей».
— Зимой 1943-го елка нас даже от возможных неприятностей спасла. Гитлеровцы любили ходить по домам с проверкой. И вот являются к нам в канун Нового года офицер и два солдата. Прошли в комнату, увидели елку — и обалдели. «Гут, гут», — улыбнулись и вскоре ушли».
В окнах загораются огоньки — в высотки возвращаются хозяева. В одном из таких домов по улице Кольцова живет семья Легчиновых — Ольга Павловна и Кузьма Васильевич.
— Проходите на кухню, — с порога приглашает бойкая хозяйка и тут же окликает мужа. — Неси картошку, будем войну вспоминать.
«Бом-бом…» — бьют настенные часы. Невысокая кучерявая Ольга Павловна тянется за тарелкой: «В войну и после картошку всегда варили в мундирах — так экономнее. Но 31 декабря 1944-го мама разрешила приготовить очищенную — так вкуснее».
Хозяйка тонко-тонко срезает кожуру. Привычка к бережливости, видимо, осталась с тех времен.
«Я работала в Минске в ЦК партии, а жила с родителями в семи километрах от города. В воскресенье, когда по радио объявили о начале войны, тут же побежала на службу. Прихожу, а все наши уже на месте: эвакуируют детей, собирают оборудование. Через два дня мы повезли документы в Куйбышев. Там на заводе я и осталась, — вспоминает собеседница. — Домой вернулась только 20 июля 1944-го, поэтому Новый год хотела отметить с семьей».
Угощения в тот зимний праздник во многих домах были похожими: картошка, селедка да винегрет.
Салат делали классический — свекла, морковка, картошка и огурец. Последние, кстати, часто покупали у минских татар. Рассказывают, Свислочь в то время не была такой широкой, и со стороны Дворца спорта часть ее занимали татарские огороды. Выращенные на них овощи хозяева солили в бочках и опускали в реку. Так товар мог храниться весь год.
— 31-е тогда выпало на воскресенье, — говорит Ольга Павловна. – По субботам мы работали, в обед, помню, сбегала на Суражский рынок за яйцами. Очень хотела, чтобы мама пирог к празднику испекла.
А вот хлеб по карточкам комсомолка Ольга получила заранее. Минское городское бюро продпромкарточек тогда со многих столбов информировало: «Выдача хлебо-продуктовых карточек для неорганизованного населения на январь 1945-го будет производиться с 20 по 30 декабря 1944-го через домоуправления по месту жительства».
Это добавило городу суматохи. Все куда-то торопились, улыбались, поздравляли друг друга с праздником и желали скорейшей победы.
Наша картошка закипает, Ольга Павловна делает огонь поменьше и снова переносится на 70 лет назад: «Праздновали мы вместе с соседями. С собой они принесли самогон и сало».
Хозяйка достает из холодильника небольшой кусочек сальца, нарезает на сковородку: «Это для зажарки. Мясо тогда было в дефиците. Мама рассказывала, гитлеровцы у нас всех кур забрали. Петух, правда, попробовал сбежать, но пристрелили его фрицы, а тушку оставили на дороге. И, представьте, несмотря на голод, соседские мальчишки принесли это мясо нам».
«А еще конфеты у вас на столе были. Вот это, конечно, лакомство», — дополняет жену Кузьма Васильевич.
Удивляюсь, откуда сладости в голодное время. Хозяйка пожимает плечами: за деньги все покупалось. Чуть позже в газете «Звязда» нашла интересную заметку: «С победой к Новому году пришел коллектив фабрики «Коммунарка». Тут в четвертом квартале выпущено 22 тонны кондитерских изделий. Особенно повысилась производительность в последние дни. 29-го фабрика сделала дневную программу на 200 процентов».
— А после полуночи мы пошли во двор, — хозяйка кладет мне добавку. — И вы знаете, людей там оказалось столько, будто вся деревня вышла на улицу. Танцевали, пели «Катюшу». Жаль, 1 января выпало на понедельник и нужно было на работу».
От неожиданной информации я чуть не подавилась, а Ольга Павловна не сдерживает улыбки: «Это много позже 1 января стал выходным. А тогда пришлось мне проснуться утром рано и топать свои семь километров до работы».
Да, 1 января в Советском Союзе считался рабочим до 1947 года. Активно трудились в тот день и работницы Минского центрального телеграфа. Газета «Звязда» за 1 января 1945 года пишет: «28 декабря на телеграфе принято более 2300 поздравительных телеграмм, а 29-го — более 3000. За эти два дня через телеграф из разных городов республики для дальнейшей передачи прошло более 30 тысяч телеграмм. Сообщения адресуются во все углы нашей необъятной Родины: во Владивосток, Мурманск, города Сибири, Москву… И в каждом чувствуется уверенность в скорой победе над врагом».
Важное письмо получила и семья минчанки Тамары Островской. Оно было из Ивановской области, от ее 16-летней сестры.
— Летом 1941-го Люся уехала в санаторий под Анапу, и вскоре после этого началась война. Четыре года мы не знали, что с ней, — Тамара Сергеевна чуть сдерживает слезы. – Позже оказалось, отдыхающих ребят направили в детский дом в Ивановскую область. Там сестра оказалась вместе с Маней, еще одной девочкой из нашего города. Когда Минск освободили, воспитательница посоветовала им написать родным.
Точных адресов в то время никто не знал, поэтому на конверте просто помечали «в Минск». Тамаре Сергеевне тогда было всего семь лет, и она точно не знает, что происходило с такими письмами. Предположительно они складировались на почте и любой мог прийти и забрать отправленное ему послание. А еще эти сообщения просматривали работники специальных служб. На удачу Островских сотрудница, читавшая письмо Люси, обратила внимание на указанные между строк номер дома и улицу. И поняла: пишет ребенок кого-то из ее соседей. Конверт она забрала домой.
«Помню, прилетает ее племянница Валя: «Тетя Лиза, срочно к нам». Мама испугалась — и бегом за ней. И так разволновалась, что послание ей пришлось читать соседке. Мама потом вспоминала: в тот момент толком даже не поняла, о чем там говорилось».
Островские сразу же нашли родных Мани. Оказалось, ее папа работал на железной дороге. Билеты для него были бесплатными, поэтому за девочками поехал именно он.
«Первый Новый год в освобожденном Минске для нас был особенным, ведь семья, наконец, объединилась, — говорит собеседница. — Мы радовались и с грустью смотрели на два пустых места за столом. Не хватало братьев Васи и Жоржика. Их забрала война…».
Таким были 31 декабря 1944-го и 1 января 1945 года. Первый Новый год в освобожденном Минске. Праздник счастливый, печальный и памятный. «Мы вступаем в Новый 1945 год, — писала «Советская Белоруссия» 1 января 1945-го. — Отметим же его новыми производственными успехами. К победе, товарищи! С Новым годом!»
Тост
За величие нового года,
За гвардейскую доблесть в бою,
За победную славу народа,
За отчизну родную свою;
За стремительный бег паровозов,
За успехи стахановских вахт,
За людей наших фабрик, колхозов,
Наших домн и угольных шахт;
За того, кто страну сделал краше,
Кто уверенно держит штурвал, —
За вождей грозной армии нашей
Поднимаю заздравный бокал!
Я героям желаю удачи.
И с друзьями сегодня клянусь:
Сделать все, чтобы краше и ярче,
Расцветала моя Беларусь.
Майор Л.Токарев.
«Советская Белоруссия»
1 января 1945 года.
