26 июня во Дворце Республики состоится благотворительный концерт Эдуарда Артемьева Музыка поколений

Эдуард Артемьев:

«В консерватории я пропустил джаз»

«В консерватории я пропустил джаз»


Сразу двум датам посвящена благотворительная акция «Музыка поколений», где белорусы услышат произведения знаменитого кинокомпозитора Эдуарда Артемьева в исполнении Президентского оркестра, — 70–летию освобождения страны от фашистской оккупации и горькому дню 22 июня, годовщине начала Великой Отечественной войны. Концерт в минском Дворце Республики 26 июня будет бесплатным, и его сможет посетить любой желающий, неравнодушный к творчеству маэстро и талантам белорусских музыкантов.


Накануне мы задали Эдуарду Артемьеву несколько вопросов — о кино, о музыке и визите в нашу страну.


— Эдуард Николаевич, рады ли вы приезду в Беларусь и что вы исходя из особенной даты, к которой приурочена акция, предложили Президентскому оркестру в качестве концертной программы?


— Я страшно благодарен «Газпрому»: два года назад они организовали мои гастроли по Сибири, год назад — по Дальнему Востоку, а сейчас «Газпром трансгаз Беларусь» привез меня сюда. Первые зарубежные гастроли, получается (смеется. — Прим. авт.). Я большую часть жизни работал как композитор в кино, это главное направление моей деятельности, и программа составлена из написанной мной музыки к фильмам разных лет.


— С чем связана лично для вас Великая Отечественная война? Что она значила в вашей жизни?


— Я ее застал. Был маленьким, но, конечно, ее помню. Мы жили тогда в Архангельске, а когда его начали бомбить, переехали в Солнечногорск, потом в Мурманск, а после — на Белое море. Помню взрывы, которые доносились. Еще помню, мне было года 4 — 5 и я заблудился и видел, как низко летел «мессершмитт» с крестами на крыльях... Очень низко летел, на высоте двухэтажного дома, это было страшно. Люди видели самолет, приседали, я еще разглядел силуэт пилота... Все ждали, что он нападет, а он пролетел — и покачал нам крыльями. Такое удивительное, невероятное воспоминание о войне. И мои родители потом гадали — почему он покачал крыльями, что это значит вообще...


А тематически — один из первых моих фильмов, «Доктор Вера» на «Мосфильме», был о войне. В нем снималась первая жена Андрея Тарковского — Ирма Тарковская, кстати, она немка, вот такая история.


— Ваши детские воспоминания о войне как–то отразились в вашей музыке?


— Вы знаете... никак. Потому что все эти впечатления — они перерабатываются во что–то совершенно другое. Может быть, что–то уходит в поведение, что–то будет связано с технологией сочинения музыки — но напрямую никак. Ни одно впечатление никогда никуда не пропадает, оно остается с нами навсегда и в самых неожиданных формах может быть реализовано. Но чтобы о чем–то сказать «а, вот это почему получилось» — такого не бывает. Это загадка в общем–то.


— Каковы ваши впечатления от работы с Президентским оркестром?


— Cамые поразительные. Я, честно, не ожидал — приехал, а все выучено, совершенно все готово! Обычно бывает так, что что–то не успели, а тут я был просто восхищен качеством исполнителей, звука и особенно работой дирижера, который все это поднял, разучил. И у меня, кроме восхищения и благодарности, никаких других слов нет.


— Собираетесь ли вы за время пребывания в Беларуси встретиться со студентами наших музыкальных вузов?


— На 26 июня запланирована встреча на площадке консерватории, что–то вроде мастер–класса. Я не знаю пока, в какой форме он пройдет, наверное, поговорим о музыке, я что–то покажу, послушаю, что мне покажут. Посмотрим, как дело пойдет, я очень заинтересован в этом контакте. Это не только новые впечатления, но еще и знакомство со своими коллегами.


— Среди ваших коллег, пишущих музыку для кино, вы кого–то выделяете?


— Я считаю, самый выдающийся композитор кино — это Джон Уильямс, создатель американской «голливудской музыки». Это он создал и образ, и приемы, и технологии — и сейчас в Голливуде все под копирку работают. В Европе больше свободы, но и они в это скатываются. Так что — Джон Уильямс, ну и Морриконе, естественно. Из наших — Вячеслав Овчинников («Иваново детство» — это выдающийся фильм). Рыбников изумительный талант, необычайный.


— А вне кино — какую музыку вы любите слушать?


— Я очень люблю хард–рок, арт–рок — это, видимо, запоздалое развитие (смеется. — Прим. авт.). Так получилось, что я в консерватории пропустил джаз. И когда в молодости это пропускаешь, то потом воспринимаешь технологии, но музыка не трогает — совсем. К сожалению, такой паралич души в этом плане. А вот рок я полюбил сразу. Я помню, мне уже было за тридцать, впервые его услышал — и был совершенно потрясен энергией, новым звучанием. Рок–оперу «Иисус Христос — суперзвезда» я вообще считаю величайшим произведением ХХ века. Хотя бы потому, что никогда такого не было, чтобы простыми средствами написать о самом великом человеке на земле — и так, что это понятно всем. Это совершенно необычайное явление. Я помню, тогда сам перестал сочинять, бродил по Арбату и мне казалось, что я встречу Христа. Событие это было колоссальное, ни одно сочинение так на меня не подействовало.


— Вы одним из первых серьезных композиторов обратились к электронной музыке. Чем это было вызвано?


— Я после консерватории (мне было 22 года) встретился с инженером–электронщиком Евгением Мурзиным, который сконструировал первый в мире электронный синтезатор, назывался он АНС (в честь композитора Александра Николаевича Скрябина, это аббревиатура). Удивительный инструмент, до сих пор он еще работает и во многом непревзойден. 720 управляемых генераторов чистых тонов!


Я попал в эту среду и был, наверное, к ней готов, потому что это был первый синтезатор, но электронные средства уже существовали. Знаменитый орган Хаммонда, это еще 30–е годы, и т.д. Так что это довольно старая история. Уже было камертонное пианино — удивительный инструмент, кстати говоря. Вместо струн были камертоны разной высоты. По ним били молоточками. Волшебный звук совершенно, волшебнее ничего не знаю! Существовало оно в одном экземпляре, неизвестно, что сейчас стало с этим инструментом...


И кроме всего прочего, еще и музыка шла своим путем. Французский композитор Варез экспериментировал с оркестром — но звучание этого оркестра приближалось к будущему образу электронной музыки. Не попсовой, а академической, которая началась, как считается, в 1948 году, когда впервые по французскому радио передали «Концерт шумов» Шеффера. Кончилось страшным скандалом, Шеффер работал там по электронной части, и его уволили с работы. Потом, если вспомните, была такая перуанская певица Има Сумак — абсолютно космическое существо, у нее диапазон голоса от баса до ультразвука. Я ее слышал в Москве, это было нереальное впечатление. Больше никто не мог этого повторить, такой вот уникальный дар.


Так что к электронной музыке все шло со всех сторон. А потом уже появился инструмент. Электронная музыка пошла сперва по пути академической школы и по пути продолжения линии авангарда. Электроника пошла в массы в 60–е годы, когда первые рок–группы появились и производители инструментов наладили массовый выпуск. Все пошло лавиной. Потрясающе! Мы думали, лет на 50 растянется внедрение электронных инструментов, а это произошло за десятилетие. Раньше мы инженерам давали задания, потому что нам не хватало возможностей, а теперь они строят такое, что нашей фантазии уже не хватает, чтобы все это освоить. Это хорошо, потому что мы опять как перед чистым листом бумаги: что ты можешь написать, что тебя интересует — техника все позволяет делать, лишь бы ты был способен сочинять.


— У каждого автора есть какие–то вещи, которые даются тяжелее, чем другие. Ваши самые трудные вершины?


— Работа, которую я только на прошлой неделе закончил, — последний фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар». Очень тяжело шла, то ли возраст сказывается, то ли что... Я хотел даже отказаться, но Михалков сказал: «Ничего не выйдет. Работай». Как–то не туда все пошло с самого начала — и он тоже начал поиски не оттуда. Мы оба заблудились, а потом постепенно вернулись куда надо было.


— Какие из ваших фильмов вам особенно дороги?


— «Раба любви», я очень люблю этот фильм. И «Солярис» Тарковского. Что–то там есть такое необъяснимое... Кстати, «Солнечный удар» очень близко перекликается с «Рабой любви», там тоже любовная история, которая за одну ночь произошла буквально. Это замечательная картина, чистая, неизвестные актеры снимаются, молодые.


— У вас есть уже планы на дальнейшую работу, новые фильмы?


— Да, но я сейчас хочу взять паузу на год. Американцы мне одну картину предложили, но я думаю передохнуть. Закончить концерт для фортепиано, еще сочинений десять, которые я хотел бы завершить. Лет много, и надо успевать.


Справка «СБ»


Эдуард Артемьев — советский и российский музыкант, кинокомпозитор, трижды лауреат Государственной премии РФ в области литературы и искусства. Автор музыки к фильмам Андрея Тарковского («Солярис», «Зеркало», «Сталкер»), Никиты Михалкова («Свой среди чужих, чужой среди своих», «Раба любви», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Родня», «Урга — территория любви», «Утомленные солнцем», «Сибирский цирюльник» и т.д.), Ярополка Лапшина, Андрея Кончаловского, Павла Чухрая, Дениса Евстигнеева, Карена Шахназарова и многих других режиссеров.


ovsepyan@sb.by

 

Советская Белоруссия №118 (24501). Среда, 25 июня 2014 года.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter