Евгений Гришковец три вечера проведет в МинскеДраматург и актер Евгений Гришковец, однажды приехав в белорусскую столицу с гастрольным представлением, кстати, произошло это совсем недавно, поразился тому, что в Минске его, оказывается, знают ничуть не хуже, чем в любой точке СНГ или эмигрантском районе какого–нибудь городка Западной Европы. Ситуация назрела: телевидение и бумажные СМИ настолько накалили атмосферу постоянным мельканием образа этого популярного литератора, что белорусская публика к его приезду совершенно «разогрета». Даже затасканное словечко «пиар» в отношении драматурга какое–то мелкое. То, как пропагандировал себя за эти три–четыре года сам Гришковец, — хитрейшая комбинация дьявольского и, бесспорно, талантливого ума. Последний нокаут от Евгения Валерьевича лично я получил, открыв как–то в самолете декабрьский номер толстенного журнала «Аэрофлот», где он искренне признавался в любви к пилотам и стюардессам. Тогда я понял: от Гришковца теперь не спрятаться даже в воздухе, на высоте 9 тысяч метров. Он везде: многоликий и единый, как индийский бог Шива, — в поездах, самолетах, на газетных лотках и в телевизионном ящике.
После аншлагового показа своего громкого спектакля «Как я съел собаку» в марте Гришковец везет в столицу сразу три проекта: «Одновременно», «Дредноуты» и совместный концерт–выступление с группой «Бигуди». Зачем мчаться куда–то на Дальний Восток, если на расстоянии часа с небольшим комфортабельного полета есть совершенно не обработанная «делянка» с таким деликатным и восприимчивым белорусским зрителем? И такие прекрасные площадки, как Центральный Дом офицеров и West World Club?
В его моноспектаклях нет ничего особо примодненного. Гришковец не жонглирует брэндами, не пытается выглядеть по–столичному, наоборот, подчеркивает свою провинциальность, признаваясь, что никогда не променяет Калининград на большой город. Все это, однако, дает обратный эффект. Гришковца активно приглашают в рекламу. Наиболее запоминающаяся из них — реклама кредитных карточек одного из банков.
В спектаклях он будто бы специально уходит от современности. Пуповина, которая связывает Гришковца и его зрителей, незыблема. Она советская по происхождению. Именно к нам, растерянным и запутавшимся, обращается Евгений Валерьевич, такой же растерянный и запутавшийся очкарик, «ботаник», сосед по школьной парте. Гришковец, может быть, последний, кто решился работать на поле человеколюбия: он напоминает, что все мы родом из одного советского шалаша.
Это имеет небывалый человеческий отклик. Не знаю, может, романы и повести за него пишет кто–то другой... Ведь только в марте он планирует посетить с гастролями, кроме Минска, Омск, Тюмень, Челябинск, Магнитогорск, Краснодар, Ростов, Волгоград... Неплохой и довольно внушительный «чес».
Нынешние минские гастроли Гришковца начнутся с выступления в ночном клубе вместе с группой «Бигуди». Предчувствую, какой будет ажиотаж. Сходите, конечно, для общего развития. Но если вам доводилось слушать пение Гришковца, вряд ли вы пойдете слушать его второй раз. Это и пением можно назвать с трудом. Гришковец просто начитывает какой–то текст на гитарные аккорды, иногда воет, иногда кричит. Его выступление с группой «Бигуди» — продолжение его сценического образа, продолжение театра, не приближающее его к самой музыке. Концерт похож на сеансы гипноза времен перестройки — десятки людей пытаются пританцовывать, раскачиваться под эти медленные ритмы, иногда по просьбе артиста закрывают глаза и думают о приятном. И только потом, выйдя из душного ночного клуба, а вернее, протрезвев наутро, редкие правдолюбцы понимают, что их одурачили. Его публика — новая интеллигенция, технократичные парни и девушки, офисные и банковские работники, жаждущие своей, асфальтной, романтики. Нам тоже хочется своего птичьего языка, своих кодов, своего героя. Гришковец прекрасно подходит на эту роль — образованный, интеллигентный. Опять же три года служил на флоте.
Он и в своем дневнике в Живом журнале предельно прост. Становится ясно, из чего складывается его художественный мир, — из мелких деталей, «подробностей мелких чувств». «За окнами и над крышей на днях пронесся ураган, — пишет Гришковец. — Мы живем в мансарде, поэтому ветер сотрясал крышу и выл в печной трубе. Выдувал из печки пепел. Рядом с домом упало большое дерево и надо же, прямо на машину. Благо не на нашу и благо, что в машине никого не было. В такие моменты всегда думается: «Странно, почему же это рядом с нашим–то домом и почему же прямо на машину–то».
Кроме такого пристального метода наблюдения в творчестве, разработал Евгений Валерьевич и собственную схему контроля и дисциплины. Успех, как правило, расслабляет. Вожжи надо держать крепко: «Поскольку работаю самостоятельно, один и не в структуре, то подстегиваю себя следующим образом. Я сообщаю издателям, друзьям и всем, кому могу, что книжка выйдет тогда–то. Еще не написано ни строчки, но дату выхода книги я уже объявляю. Проще иметь ответственность перед кем–то, чем перед собой».
Помимо прочих, был у Гришковца спектакль «Титаник–92», который он восстановил в 2006 году. Это наиболее емкий, исчерпывающий образ жизни самого Евгения Гришковца — трудяги, большого авантюриста и противоречивого автора. «Что вы делаете, чтобы не сойти с ума?» — спросили его в одном из интервью. «Все то, что я делаю в жизни, я делаю, чтобы не сойти с ума», — ответил он. В этом есть главное родство Евгения Валерьевича и его зрителей.
